Я Кирпич - О'Санчес

Уж не знаю, чего там ожидало обнаружить мое выпрыгивающее из груди сердце, но — все было как везде: коротенький тамбур между входными дверями, за ним небольшой полутемный квадрат «предбанника», перегороженного пополам невысокой металлической оградой с турникетом возле «пропускной» будки. Турникет — обычный «трипод», с тремя заградительными штырями-антеннами. Вахтер — увесистая на вид тетка предпенсионного возраста.

— Добрый день!

— Добрый. Вы к кому?

— Я бы хотел узнать, кто владелец красного БМВ, припаркованного возле вашего учреждения. И желательно было бы мне с ним, или с нею — срочно переговорить.

— Молодой человек! — тетка в будке, не отрывая взгляда от моего лица, сунула толстое запястье перед собою, нажала на какую-то кнопку, а может быть клавишу, но прямо отвечать на мой вопрос, а также пропускать меня сквозь турникет так и не собралась. — Какой БМВ? И при чем тут я, и какая мне разница — красный, зеленый? Здесь вам не справочное бюро, молодой человек, не ГАИ и не автоцентр. Соизвольте немедленно покинуть служебное помещение. Будьте так добры!

Будка со стеклянными стенами позволила увидеть, как за нею распахнулась массивная одностворчатая дверь, выпустив к нам в предбанник дюжего молодца в черной униформе, разумеется — с надписью поперек спины: «ОХРАНА».

— Чё тут?

— Боря, здесь молодой человек ведет себя странно, пропуска у него нет, документов не показывает, но непременно хочет знать — кто и зачем здесь паркуется!

Увы, на арапа не прошло. И раньше у меня отсутствовал стройный план действий, а теперь вообще… Мужик Боря надвинулся на меня, но пока без применения ног и рук. Здоровый лось в ширину, а ростом и возрастом примерно с меня. Почему они все так любят косить под бандитов: стрижки наголо, спесивые неулыбчивые рожи?.. Задачи-то ведь им поставлены защищать, а не запугивать?..

— Уважаемый!.. Вы находитесь на охраняемой территории муниципального образования, и давайте-ка по-хорошему…

Вежливый и грозный, без мата и на вы. Ладно, ты не улыбаешься — я улыбнусь, виновато, даже умоляюще, с ладонями, прижатыми отнюдь не к богатырской груди… отступив на шажок… И перебью добра молодца Борю, обращаясь по-прежнему к тетке, ибо пока она здесь самая старшая. Поскольку я непосредственно к ней обращаюсь, чувак поостережется прерывать наш диалог, разруливая ситуацию силовыми способами…

— Начнем с того, сударыня, что вы у меня никаких документов не спрашивали. А во-вторых, веду я себя нормально и попросил выйти ко мне владельца этого красного БМВ, номер которого у меня надежно записан в моей трубке и в записной книжке… Ну, вот, пожалуйста… Погодите, дайте договорить… Вот, да, владельца, или владелицы, мне без разницы. Главное, что она, машина эта, сегодня утром не сбила… но реально повредила дорогую детскую коляску у нашей парадной, и тому есть свидетели. И всего лишь, и ничего мне больше не надо, поговорить и решить дело миром. У меня всё.

Тётка, услышав про детскую коляску, поплыла на миг разумом, растерялась.

— Какую еще коляску? Адрес?

Я торопливо кивнул и назвал адрес, по-прежнему держа на лице улыбчивую робость.

— Это, знаете, практически на углу Испытателей и Серебристого… там еще пустырь такой образовался… точку одну снесли под будущий застрой…

Тетке ответили на вызов, она прижала трубку к уху и уже распахнула, было, ненакрашенный фиолетовый рот, но сразу же запнулась. А взгляд на меня метнула и, тем самым, выдала постороннему человеку — то есть, мне — тему своей односторонней беседы.

— Да… Иду!

Похоже, служебная дисциплина у них в муниципальной конторе на должной высоте: тяжеленная попа еще в полусидячем положении, а рука уже щеколду на дверце открывает…

— Боря, ты тут это… Молодой человек, подождите буквально одну минуту, сейчас во всем разберемся, я мигом.

Мне же лучше — авось тайм-аут пришлет мне в голову хоть одну толковую мысль!

Условные рефлексы в межчеловеческом общении именуются привычками, но от этого не становятся менее прилипчивыми и тупыми; казалось бы, чего проще с моими новыми возможностями: наколдовать чего-нибудь такое, или накинуть на себя невидимость, или вместо себя Букач на разведку послать?.. Нет же, кривляюсь тут, позорно трушу, пытаюсь угадать чего-то с помощью дедукции… А пусть этот орел представится мне по имени-отчеству… И по фамилии, и с прозвищем, если оно есть. Я так хочу.

— Прощу прощения, как вас звать-величать? Меня — Сева.

— Борис Сергеевич. Буровский, а чего? В неофициальной обстановке — иногда и Бураном зовут. А зачем тебе?

— Затем, что нормальные люди должны не быковать, не бычить друг на друга, а нормально взаимодействовать. Так, чтобы все четко, в рамках служебных обязанностей, но по-человечески… Так ведь? Просто, без канцелярщины скажи, Борис Сергеевич: да или нет?

— Да.

— Классно! И я так же думаю. Слушай, а вот не в тему вопрос: как ты лично считаешь, какая жизнь лучше — холостая, или семейная? Разумеется, если это не военная и не служебная тайна? Вот, как ты сам определился? Я-то еще холост и в последнее время постоянно размышляю на подобные темы… А, Борис?..

Не знаю, чего именно я трушу, но отдавать колдовские пожелания вслух, при объекте воздействия, так сказать, мне все еще неловко, а мысленно — результаты более слабые… или мне это кажется? Внутреннее понимание подсказывает мне, что вслух мощнее и точнее наколдовывать, вот я и пытаюсь вплести колдовство в обычную речь. У парня кольцо на правой руке, по возрасту и дети уже вполне вероятны…

— А хрен его знает! И так хорошо, и так неплохо… Надоедает со временем по общагам да казармам таскаться… И детей, типа, люблю, у меня двое… Слушай, а тебе до этого какое дело!? Все, харэ болтовней заниматься, замолкни, стой спокойно и жди!

Поддается. Очень хорошо, значит, все мое пока при мне. Это успокаивает. Букач смирно сидит, что неудивительно: человеческие дела ее не колышут абсолютно, магических же она не чует пока, стало быть, их нет, и это преотлично! Индикатор ты мой голенастенький!.. Тихо, тихо, не надо скрежетать, а то дядю напугаем… Пусть он чихнет, мысленно пожелаем ему этого.

Мужик чихнул. И повторил на бис, согласно моим колдовским бессловесным уговорам, и опять повторил… Итого — ровно десять раз.

— Что, простуда посреди лета?

— Да… Вчера, видать, сквозняком надуло, вот с утра и… Да, а… алё!? Апчхи! Есть, угу! Провожать, или сам дойдет? Угу, есть! Все понял! Ты это… проходи сюда, сейчас впущу… и иди прямо по коридору, справа предпоследняя дверь. Не помню там табличку, но, не доходя до окна — предпоследняя дверь справа. Там тебя ждут. Погоди! Документы при себе есть какие-нибудь?

— У-у… — Я сокрушенно похлопал себя по накладным жилетным карманам.

— Ладно, так запишу пока вот здесь, на листке, потом сами разберутся… Диктуй: Всеволод…

— Всеволод Кирпичников.

— Угу, записал. По отчеству?

— Сергеевич.

— Угу, есть. Во-он туда!..

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ (окончание)

Разум не способен не сомневаться. Иду, такой, по коридору, там десять секунд хода, а то и меньше, а сам успеваю подумать про себя и проблемы свои: «Какого черта!?» Иными словами — чего я жду, чего ищу и, главное, зачем??? Отца, судьбу, любимую, украденное имущество?.. Погоди, погоди… погоди… память моя…

— Разрешите?

— Да, пожалуйста. Добрый день. По какому вопросу, позвольте спросить?

Кабинет этот — почти обычный, почти просторный: весьма умеренно захламлен канцелярской мебелью, в углу на столе небольшой монитор, с мышкой, с ковриком, с действующей пепельницей, с наушниками, под столом системный блок. Слева у дверей шкаф с открытыми полками — специальный, под бумаги, пол выложен плитками, пол почти голый, если не считать резинового квадратного коврика под креслом у стола… Темное-серое полустул-полукресло из литой пластмассы, всего их три в комнате, одинаковые… Окно здесь одно и странное: снаружи типа ставнями прикрыто, а изнутри забрано металлической решеткой с толстенными прутьями. Освещение только искусственное: над головой матовый плафон, на столе оранжевый абажур с лампочкой, монитор спит или погашен. Умеренно накурено.

Во многие разы быстрее — увидеть это все и осознать, нежели пересказать словами, и в подобных случаях у меня всегда временной разрыв: сначала зрительные, слуховые и иные впечатления, а уже вслед за услышанным и увиденным, редко когда параллельно, происходит переодевание эйдетических корпускул смысла в вербальные, то есть, в словесные… по типу: «ай! — током ударило!» Иногда я уверен, что эти мои особенности — суть диагностические признаки человека-тормоза, пережившего трудное детство, а иногда вовсе даже наоборот, в любом случае во мне остается место для сомнений.

В комнате еще есть какой-то хлам, но я его я не успел рассмотреть, поскольку не за этим прибыл, да и собеседник поторапливает, к доверительному общению рвется.