Я Кирпич - О'Санчес

О'Санчес

Я Кирпич

(сказка-феникс)

ДЛЯ ИСТИН ВЕЧНЫХ И ПРОСТЫХ

РАВНЫ ФАТА И ТРАУР ВДОВИЙ:

НЕ ЛОВЯТ РЫБОК ЗОЛОТЫХ

В СОЛЕНОМ ОМУТЕ ЛЮБОВЕЙ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Недостаток опыта обычно выглядит как нехватка ума. Соответственно и воспринимается окружающими. Помню, в начале своей самостоятельной жизни я сжег три кипятильника подряд, прежде чем уразумел прятать включенную спираль в стеклянную банку с водой, вместо того, чтобы прижимать ее для нагрева снаружи, сбоку или снизу. Конкретно этот опыт я проделывал наедине, избежав тем самым и насмешек и подсказок, а вот во всей остальной обыденности… Боюсь, что окружающие насмехались надо мною и жалели меня гораздо чаще, нежели мне хотелось бы знать и помнить об этом.

Электрический чайник китайского кустарного производства дешевле совокупной стоимости трех кипятильников марки «нонэйм», но в этом я удостоверился чуть позже, уже после того, как впервые победил-вскипятил воду в трехлитровой банке и напился самостоятельно приготовленного чаю. Чай был черный, в двухкамерных пакетиках, «принцесса чего-то там», на ниточках, с плохо открепляющимися от полупрозрачных боков квадратными картоночками-держалочками… Пакетики я, разумеется, разрывал, а содержимое вытряхивал прямо в банку. Шесть пакетиков ушло на первую заварку: мутновато получилось, но вкусно, куда лучше, чем в интернатской столовке. Опыт и мастерство возрастали постепенно, от чаепития к чаепитию: месяца не прошло, как я научился макать целый, не надорванный, мешочек прямо в кружку, лихо выдавливая из него туда же, при помощи нитки, намотанной на чайную ложечку, остатки заварочной жидкости.

Со всем остальным получалось гораздо хуже и не так быстро.

Специальность на выходе во взрослую жизнь из ПТУ, типа колледжа, у меня была весьма далекая от современности: оператор-наладчик фрезеровочных станков с ЧПУ, произведенных в городе Иваново чуть ли не на заре космической эпохи… Да, выбился я в специалисты самого низшего, третьего разряда… или четвертого… Третьего, вспомнил. Получил сей титул сугубо из жалости экзаменаторов к моим умственным способностям, но и разряд мне, увы, ничем не помог, поскольку станки эти, ко дню моего самостоятельного выхода в большой свет, уже лет двадцать не представляли для народно-капиталистического хозяйства ни малейшей ценности, даже музейной.

Трудоустроить по специальности меня забыли, хотя и грозились, согласно гражданскому, трудовому и еще какому-то важному общероссийскому кодексу, но зато, как сироту, не имеющего никаких родственников, наделили жилплощадью: получил я пятнадцатиметровую комнату в четырехкомнатной коммунальной квартире в районе Сенной площади, на улице Гороховой.

Сколько себя помню — звали меня Рыжим, а потом Кирпичом, изредка Савелием. В метрике я был записан Савелием Васильевичем Кирпичевым, так оно и в паспорт перешло. Хотя — не понимаю мотивов нашего родного государства: как можно такому дебилу паспорт выдавать? И, главное, зачем??? Но в те далекие годы я еще не умел заморачиваться подобными вопросами: дали и дали, взрослым виднее. Дурак-то я был дурак, но имя свое невзлюбил конкретно и всегда раздражался на него, вплоть до рукопашной. В драки я вступал охотно, однако почти всегда оставался побитым… Оно не удивительно, потому что хитрость боевая (и житейская, что гораздо важнее в повседневном городском быту) во мне отсутствовала совершенно, добивать лежачего я стеснялся, да и телесными параметрами был далек от богатырского сложения… Нет, имя Савелий ничем не хуже любого другого, но мне, моей сущности оно так и не подошло. Ребята просто устали драться со мною по этому поводу… ну, за то, что я сердился, когда меня Савой, Савелием, Савёлым пытались окликать… и постепенно привыкли называть Рыжим, а чуть позднее — Кирпичом: здесь я не без оснований полагаю, что звонкую кликуху сию обрел не столько за темно-рыжий оттенок шевелюры, сколько за непробиваемое тугодумство. Все знали: Кирпич — он и есть кирпич, тупой, прямой и невеселый, беседовать с ним «о высоком», на отвлеченные темы, то есть абсолютно бесполезно! И это было горькою правдой: отличить, например, гангста-рэп Тупака Шакура от Кати Лель без посторонней помощи я не умел, а первая самостоятельно прочитанная мною книга была «Курочка Ряба», я ее осилил в восьмом классе.

Комната — приданое моё — была с очень высокими потолками, аж в четыре метра плюс какие-то сантиметры, а шириною ровно три, поэтому напоминала пропорциями короткий пятиметровый обрубок огромного коридора, в одном торце которого находилась дверь со сломанным замком, самодельная, сшитая из множества кусков текстолита поверх сосновых досок, а в противоположном — здоровенное, полупрозрачное от вековой грязи, окно, выходящее на сумрачные просторы узкоплечего двора-колодца. Впоследствии уже, задним числом, я вычислил и длину комнаты в погонных метрах, и объем в кубических, но к тому времени данные математические выкладки и знания имели сугубо абстрактный характер: первое в своей жизни жилище, оно же недвижимое имущество, я потерял.

Произошло это легко и быстро: где-то в конце весны был мой выпуск, буквально в тот же или на следующий день я вселился по своему адресу (меня туда привезли какие-то официальные дяди и тети, сам бы я хрена разобрался во всех этих парадняках дворцов-колодцев), а меньше, чем через два месяца — ку-ку: была комната, нет комнаты.

Соседи, весьма недовольные моим вселением, приглядывались ко мне, принюхивались, вступали в беседы… Последнее очень быстро помогло им освоиться с моей личностью, оценить предельно скромные масштабы моего интеллекта и всякие иные свойства, включая доверчивость. Людмила Сергеевна Корикова, она же Людка Кролик, костлявая соседка в возрасте, зарабатывала себе на бутылку операциями с недвижимостью, но, поскольку сделки на этом непростом рынке с каждым пропитым годом давались ей все труднее, Людмила Сергеевна перебивалась в свободное от бизнеса время скупкой краденых сотовых телефонов, случайной проституцией по демпинговым ценам, торговлей алкогольным «палевом» и всяким таким прочим… Она прожила в этой квартире всю предыдущую жизнь, около пятидесяти лет, и привыкла считать пустующую жилплощадь почти своею. Месяца не прошло, как нового жильца, лоха лопоухого, то есть, меня, Кирпичева Савелия Васильевича, прозондировав, стали зомбировать: де, мол, такому крутому парню, перед которым вся жизнь впереди, неправильно идти по жизни без легковой «тачанки», без мобилы, без кожаного куртеня… Девки-то нынче любят успешных и упакованных, а рохлей не любят. Хочешь девку-то?.. Пей, пей, от души угощаем… Давай, киря, за молодость! За здоровье!

И действительно, вскорости жить без кожаной куртки и, особенно без мобильного телефона, мне показалось неправильным и нестерпимым! Другое дело, что я робел перед техникой, даже утюга и пылесоса не понимал, не то что всех этих кнопок да экранчиков, но… пользуются же другие, авось и я научусь… Только откуда взять деньги? Выходное пособие истрачено, и на работу пока не берут… Пару-тройку раз на Сенном рынке разгружал по ночам, но это не заработок, а так…

Добрые люди, во главе с Людкой Кролик и ее последним бой-френдом, ментом-алкашом с Сенного рынка, почти сразу же догадались о моих желаниях, затруднениях и, посовещавшись за моей спиной, предложили заманчивый выход: они помогают мне продать мою комнату, причем — по выгоднейшей цене! Без комиссионных, за один только магарыч!.. Что такое магарыч? Ну, это, типа, проставка, сделку обмыть должным образом… И не просто продать комнату, чтобы самому на улице очутиться, — нет! Просто идет как бы обмен одной жилплощади на другую, прописка в хорошей общаге, а с такими-то деньгами тебе, Кирпичонок, и отдельную однюху можно выкрутить, Людка поможет, она у нас самый крутой риэлтор на питерском рынке недвижимости… Чего?.. Риэлтор — это… ну, маклер, типа. Чего?.. Вот, блин, молодежь пошла, ни хрена не знают! Маклер — это, типа, специалист купи-продай на рынке жилья, теперь понятно? За Людку! Господа офицеры! За дам пьем стоя!.. Одну руку за спину… вот так!..

Однажды утром просыпаюсь — оказывается, я уже все продал по доверенности, а деньги куда-то девал… Я в слезы… потом в драку, соответственно, свои каракули под бумагами не признаю… Они все вопят, возмущенные моей неблагодарностью… Сначала осторожничали, просто отмахивались от моих слабосильных наскоков, а потом бить стали, понятное дело, очень уж осерчали на мою забывчивость и непоследовательность. Но в тот миг судьба надо мною сжалилась, видимо, не понимая, что нет ни малейшего толку в эпизодически проявленном милосердии по отношению к отдельно взятому болвану: дознатчики — не столько из-за меня, сколько по совокупности косяков и проделок — сцапали всех участников нашей риэлтерской сделки, а также некоторых застольных сочувствующих. Витька-мент был прямо на рынке прихвачен, на своем рабочем месте, при исполнении, в милицейской форме, с крадеными китайскими товарами-вещдоками, а он уже, ни секунды лишней не рассусоливая насчет относительности зла и добра, или, там, по поводу всяких прочих нравственных абстракций, немедленно и чистосердечно привел оперов на хату к Людке, и у нее в комнате, плюс в общем коридоре на антресолях, нашли остальное. Людку поместили в камеру предварительного заключения, Витьку-мента коллеги больно побили за крысятничество, но, наложив нешуточный штраф, оставили на воле, хлопотать, восстанавливать честь мундира и собирать оставшуюся сумму контрибуции в пользу обделенных соратников, меня дернули свидетелем пару раз по поводу краденого, да только следователь очень уж раздражался нашими с ним разговорами, раз десять вслух мечтал выбить мозги из моей тупой головы… Однако, ни разу не побил, а звали его Сергей Васильевич Цацарев, почти тезки. Тем временем, Витька-мент, в задушевном разговоре за бутылкой у меня в комнате, признал свою вину за то, что он, Людка, они все — не уберегли мои деньги, вырученные за продажу комнаты! Козе понятно, что бабки либо украдены, либо потеряны, но, вот, по чьей вине, или, там, по умыслу — нет абсолютной никакой возможности дознаться! И если Сава Кирпич — я, то есть, — готов просто дать честное мужское слово в своей невиновности…