Плененная Иудея. Мгновения чужого времени (сборник) - Лариса Склярук

– Идите наверх и приведите себя в порядок. Поговорим позднее. – И, повернувшись, он пошел в ту половину дома, где у него находился винный склад, стояли бочки с вином, сидел помощник, склонившийся над толстой растрепанной книгой, с пером в руке и открытым от любопытства ртом. А в самой середине склада находился каменный бассейн, куда можно было вылить вино, если бочка неожиданно лопалась.

Полчаса спустя Кароль сидел на грубом деревянном стуле, возле окна небольшой, просто обставленной комнаты, служившей столовой. Он уже смыл с лица грязь и кровь. И Мирьям, девушка тринадцати лет, очень похожая на Исроэля, с такими же зелеными глазами и рыжеватыми волосами, старательно и нежно накладывала холодные компрессы на синяки ему и брату.

Вечерний ветер, влетая в растворенное окно, нежно, почти как ручки Мирьям, гладил побитое лицо Кароля, принося облегчение. После странного дня он чувствовал себя здесь покойно, уютно и даже начал немного задремывать с открытыми глазами, под стук расставляемой на столе оловянной посуды, когда вошедшая невысокая женщина, тихая, скромная Бейла – мать Исроэля и Мирьям, сказала с грустной улыбкой, посмотрев на них:

– Сейчас Сара принесет немного льда, у них еще осталось в погребе. Ледяные компрессы быстрее справятся с вашими синяками, – и этими простыми словами сразу вырвала Кароля из дремы.

Услышав о приходе Сары, Кароль чуть скривился, вспомнив, что она, эта девушка, якобы его невеста. «Совершенно нет сил что-то из себя изображать. Буду молчать, пусть думают, что это последствия драки».

На улице послышались быстрые шаги и шуршание юбок. Кто-то остановился под окном, и девичий голос позвал:

– Мирьям, спустись, пожалуйста.

Как Кароль ни устал, вполне понятное мужское любопытство заставило его выглянуть в окно. Ну, кто там предназначен ему в невесты? Ха-ха.

Внизу на мостовой, едва освещенная дрожащим светом уличного фонаря и чуть закинув вверх голову, стояла прелестная юная… фея. Именно это сравнение первым пришло в голову Кароля. Черные кудри выбились из-под белого чепца и свободно рассыпались по плечам. Огромные темные глаза волшебно сверкали. Розовые губы изогнуты в улыбке.

– Кто это? – потрясенно прошептал Кароль, не в силах отвести глаз.

– Твоя невеста Сара. – Исроэль был в восторге, сам не зная отчего.

– Сара, – повторил Кароль библейское имя. – Почему же она не поднимается?

– Да ты что, Кароль, – возмутилась Бейла, – как порядочная девушка явится в дом жениха?!

Исроэль тихо посмеивался. Бейла возмущенно пожимала плечами. Кароль замолчал – и молчал весь вечер.

Лежа ночью в постели, слушая тихое сопение Исроэля, с которым он находился в одной комнате, Кароль вновь и вновь пытался старательно обдумать произошедшие с ним события.

И опять его четкий мужской рациональный ум наталкивался на невозможное, на немыслимые фантазии, на предположение, что в его перемещении во времени виновно кольцо. Добираясь до этой мысли, логика спотыкалась, и хотя, отбрасывая фантазии, Кароль искал разумного объяснения, кроме массового гипноза ничего иного придумать не смог.

При этом попытка снять кольцо с пальца, так же, как прежде у Яэль, не увенчалась успехом. Он тоже крутил это странное кольцо, и оно спокойно и легко поворачивалось вокруг пальца, но как только Кароль начинал его сдвигать в сторону сустава, пытаясь снять, кольцо словно уменьшалось в размере и ни за что не снималось. «Может, распилить», – задумался Кароль.

Сквозь закрытые на ночь ставни неожиданно пробился лунный луч. Потом еще один, и еще. Комната осветилась призрачным серебряным светом. И может, луна в этом виновата, но все чаще четкие мысли Кароля сбивались, мешались и уступали место видению юной феи, которая, чуть закинув голову, нежно ему улыбалась.

К утру Кароль не знал, чего он хочет больше – вернуться в свое время, к своей не слишком привлекательной, мягко говоря, службе в концентрационном лагере, альтернативой которой был лишь Восточный фронт, или остаться пока здесь, в летней Праге, увидеть еще эту милую девушку. Незаметно он заснул, и во сне Сара полностью овладела его мечтаниями, отодвинув в сторону все трезвые, ясные мысли.

Ветви деревьев переплетались в вышине, создавая впечатление тенистого сада. Камни покрылись зеленоватым мхом и заросли острой редкой жесткой травой. Было тихо, прохладно и печально, как и положено на кладбище.

Пачкая землей туфли и цепляя на чулки сухие веточки, Кароль с Исроэлем не спеша бродили между каменных надгробий. В это грустное место их привела неожиданная идея Исроэля – всколыхнуть память Кароля, совершив экскурс в историю гетто.

Именно Исроэль лучше всех в семье видел, что Кароль ничего не знает из прошлой жизни, и только вовремя подсказанные юношей слова дают тому возможность не привлекать всеобщего внимания. Эта странная забывчивость омрачала в душе Исроэля его любовь к старшему брату, на которого он привык смотреть с восхищением.

– Ты вспомнишь, обязательно всех вспомнишь. Здесь что ни имя, то великий человек, – немного нервничая и суетясь от того, что должен учить брата, повторял Исроэль.

– Неужели? – снисходительно подсмеивался над его горячностью Кароль. – Ну давай попробуем. Кто лежит здесь? – и он равнодушно ткнул пальцем в ближайший надгробный камень.

– Мордехай Майзель. О, это благороднейший человек. Богач и меценат. Он построил школы, больницу, замостил камнем улицы нашего квартала, расставил на них фонари, и даже деревья, под которыми мы сейчас ходим, – это его заслуга. Ну как, вспомнил? – с надеждой в голосе произнес он.

В ответ Кароль лишь вздохнул. Ему надоело говорить, что он не может вспомнить того, чего никогда не знал.

– Ладно, согласен. Достойный человек. А вот этот камень?

– Авигдор Каро. Поэт. Написал элегию, в которой описывает страшный погром четырнадцатого века.

– Хм… Элегия о погроме. – Едва заметно пожав плечами, Кароль прошел вперед и остановился у надгробия, напоминающего страницы развернутой книги, сверху донизу покрытые выбитыми в камне непонятными ему словами на иврите. И хотя он ни о чем не спрашивал, вошедший в роль учителя Исроэль с видимым удовольствием продолжил читать лекцию.

– Рабби Иехуда Лива бен Бецалель, – торжественно произнес он. – Это величайший раввин, философ и ученый. Владел тайнами Каббалы. Он вылепил из глины человека – Голема. Вложил ему в рот табличку с тайным именем Бога, которое нигде в Святых книгах не упоминается и которое можно вычислить, лишь обладая высокой мудростью, – тут Исроэль, явно подражая отцу, поднял кверху указательный палец, возвысив голос, и его зеленые глаза загорелись восхищением, – и человек ожил. Каждый вечер раввин вынимал табличку изо рта Голема, но однажды забыл, и Голем начал бунтовать.