Нефертари. Царица египетская - Мишель Моран

— Видно, боги любят царевну Нефертари!

Я смотрела на своих сыновей. Даже испачканные кровью они были удивительно красивы. У меня ослабли ноги, внизу живота сильно болело, но я не умерла! Я выжила и родила не одного, а двух сыновей! Теперь я — мать. Мне хотелось обнять детей, гладить их головки, разглядывать их глазки и нежные тельца, хотелось прижать к груди и защитить от любой опасности. В этих детях смешалась кровь моих акху и кровь Рамсеса.

Через заднюю дверь меня повели в баню. Мерит вымыла меня и умастила жасмином, не переставая петь гимн Хатор. Потом меня положили на длинную каменную скамью и стали заталкивать мне внутрь полоски льна. От боли я закрыла глаза, а Мерит ласково сказала:

— Дни после родов — самые важные. Нужно отдыхать и держать все в сухости.

Я знала, что многие женщины рожают благополучно, а потом начинают болеть и умирают. Детей же нужно туго запеленать, чтобы они не могли даже ручкой шевельнуть и привлечь внимание Анубиса.

Потом я села, и Мерит причесала меня, а служанка подала травяной отвар. Затем я вернулась в родильный покой. Жрицы звонили в колокола, они отбивали по шесть ударов — то-то, наверное, все удивились. Сын — три удара, дочь — два. А когда люди поймут, что означают шесть…

Рамсес сел рядом и взял меня за руку.

— Как ты себя чувствуешь?

Я улыбнулась и посмотрела — теперь уже глазами матери — на изображения играющих детей на стенах комнаты. Родильный покой — зал с высокими окнами, выходящими на восток. Легкий ветерок покачивал мягкие льняные занавеси. Эти покои выстроили так, чтобы родильницы чувствовали себя здесь хорошо: на каждой фреске матери с улыбкой смотрели на своих детей — играющих, читающих или спящих. Я сжала руку Рамсеса и ответила:

— Мне хорошо!

Глаза у него наполнились слезами, он пересел ко мне на ложе.

— Я так за тебя боялся! Увидел кровь и подумал: «Что же я наделал?»

— Рамсес, — нежно произнесла я, — ты подарил мне сына. Двоих сыновей.

Младенцы уже сладко чмокали у груди кормилиц. Малышей выкупали в лавандовой воде, протерли головки маслом. Если бы не масло, их волосы наверняка так же отливали бы красным золотом, как у отца. Мне страстно захотелось подержать их и посмотреть им в глазки.

— Все, как предсказал Ахмос, — прошептал Рамсес.

Я удивленно посмотрела на него.

— Что он предсказал?

— Сегодня он был в тронном зале. Пасер сообщил ему, что хабиру придется служить в войске и дальше, и вдруг Ахмос пожелал тебе благополучно разрешиться сыновьями.

Я села.

— Он сказал — двумя сыновьями?

— Сказал — двойней.

— Откуда он знал?

— Он мог угадать. Или подумал про…

— Про Нефертити?

На радостях я совсем про это забыла, а теперь вспомнила, что мои близнецы — еще один повод связать меня с Отступницей: она тоже родила двойню. Неужели на благословение богов можно смотреть как на проклятие? Я вся сжалась, и боль внизу усилилась.

— Что с тобой? — забеспокоился Рамсес. — Тебе что-нибудь дать?

Я моргнула, и Мерит оказалась тут как тут.

— Сейчас принесу госпоже имбиря и травяной отвар, и боль уменьшится.

Я откинулась на подушки; у Рамсеса от волнения потемнели глаза.

— Все будет хорошо, — пообещала я. — Просто мне невыносимо думать…

— Вот и не думай. Ты — мать египетских царевичей. — Рамсес нежно поцеловал мою руку. — Как мы их назовем?

Я посмотрела на малышей — их запеленали в самое тонкое полотно; маленькие грудки тихонько поднимались и опускались.

— Хочу сначала их подержать.

Мерит забрала детей у кормилиц и поднесла мне. Рамсес и Уосерит смотрели, как я их держу. Они легли мне точно в сгиб локтя, и я прижалась щекой к их нежным щечкам и покрытым пухом головкам. Я оказалась права: у малышей были тонкие прядки рыжих волос и глаза цвета бирюзы. Через четырнадцать дней их отнесут в храм Амона, чтобы показать богам, но сначала нужно дать им имена.

Я разглядывала их личики — у обоих были тонкие черты, а ручки такие маленькие, что не обхватили бы и тростникового стебля. Двое детей — дар Амона, знак благоволения; этого нельзя не признать.

— Первого мы назовем Аменхе, — объявила я, и повитухи, прибиравшиеся в зале, одобрительно зашептались, потому что имя Аменхе — Аменхерхепешеф — означает «Амон с нами».

— А второго… — Я посмотрела на брата Аменхе. Взгляд у него был умный и пытливый, словно у самого Ра. — Второго — Немеф.

— То есть Парахерунемеф, — сказал Рамсес. — «Ра его бережет».

Все вокруг вздохнули.

— Уосерит, — продолжал фараон, — пусть жрицы приготовят особое жертвоприношение. И сообщите всем, что Нефертари, как всегда, здорова. Вечером в Большом зале будет пиршество.

Мерит отдала детей кормилицам, которые сидели в единственном уединенном месте родильного покоя. Дверь в их комнатку оставили открытой, и я могла любоваться своими детьми, лежащими на руках у молодых женщин. Большую часть вечера я проспала; когда солнце опустилось, Уосерит почтительно поклонилась и ушла. За дверьми родильного покоя раздавался возбужденный шепот: придворные заглядывали внутрь, желая увидеть царевичей. В зал вошла Хенуттауи. На ней была диадема сешед: золотая кобра, блестевшая на темных волосах, раздувала капюшон, словно собиралась укусить. Позади шла Исет с расширенными от страха глазами. Она не заходила в родильный покой с тех пор, как умер ее сын, и я поняла, что пришла она по настоянию Хенуттауи.

— Мы уже знаем замечательную новость, — значительно сказала жрица. — Не один ребенок, а двое. Как у Нефертити. — Она посмотрела на меня глазами холодными, словно гранит. — Поздравляю тебя, Нефертари. Хотя трудно представить, что такая хрупкая девушка смогла родить сразу двоих детей.

Боли у меня сразу усилились. Хенуттауи посмотрела из-под длинных ресниц на Рамсеса и поддразнила:

— Ты уверен, что их родила Нефертари?

— Уверен, — резко ответил Рамсес.

Хенуттауи примирительно рассмеялась, словно ничего дурного в виду не имела.

— Как же наша маленькая царевна их назвала?

— Аменхе и Немеф.

Рамсес смотрел на тетку со странным выражением лица.

— А Исет собирается назвать сына Рамсесом. Рамсес Великий — как и его отец.

— А если будет девочка? — спросила я.

Исет положила руку себе на живот.

— Почему же девочка? Рамсес дарит своим женам только сыновей.

— Верно! — подтвердила Хенуттауи и цепко взяла Рамсеса за руку.

Я не успела возразить, как она увела его в комнату кормилиц. Мерит схватила охапку простыней и деловито понесла вслед за Рамсесом и жрицей.