Нефертари. Царица египетская - Мишель Моран

— Да, надеялся.

Рамсес засмеялся.

— Куда же отправится такая толпа народу?

— На север. Чтобы завладеть Ханааном.

— Ханаан принадлежит Египту! — Любопытство Рамсеса сменилось гневом. — Кто он вообще такой?

Я мяла в руках край простыни.

— Тот, кто внушил Эхнатону, что существует только один бог. Ахмос — вождь хабиру.

Рамсес, потрясенный, поднялся.

— Наставник Эхнатона?!

— Он не просто надеялся, что я захочу выполнить обещание своего акху, — медленно продолжала я. — По его мнению, у нас с ним обоюдная выгода. Если я отпущу из войска всех хабиру, то смогу сказать, что изгнала из Фив безбожников, и тем самым привлеку народ на свою сторону.

— Он умен.

— Я бы никогда не согласилась. В ущерб интересам Египта.

Рамсес взял меня за руку и притянул к себе.

— Хватит про этого халдейского хабиру. Пусть им Пасер занимается.

— Значит, мы ничего не можем сделать?

— Для них? — Рамсес искренне удивился. — Нет, ведь хабиру — шестая часть моего войска! И чего ради? По-твоему, нужно рискнуть…

— Нет, — быстро сказала я. — Когда он придет, ты тоже ему откажешь.

Глава семнадцатая

КОГО ТЕБЕ НЕ ХВАТАЕТ?

Фивы, 1281 год до н. э.

Наступил новый год, и в Фивы прибыл из Авариса фараон Сети со своим двором. В день Уаг — день поминовения предков — Исет устроила веселый праздник в честь приезда Сети. Горожане собрались у пристани Малькаты — посмотреть, как царский флот входит в озеро. На мачтах развевались бело-голубые флаги; под звуки труб фараон Сети и царица Туйя ступили на берег. Перед дворцом толпились придворные; двери были украшены полосами золотой и голубой ткани.

— Исет, наверное, решила, что сегодня свадьба, а не день поминовения, — проворчала Мерит, стоявшая рядом со мной на берегу. — А если снова война? Где взять дебены для платы войскам — ведь все потрачено на вино, акробатов и музыкантов! — Няня повернулась ко мне. — А что думает об этом фараон?

Рамсес приветствовал своего отца. Оба были в голубых с золотом коронах немес, но едва ли можно отыскать столь непохожих людей. Один — молодой и бронзовый от загара, другой — старый, худой, уставший. Однако, похоже, оба они не возражали, что торжественный день Уаг превратился в беззаботный праздник.

— Рамсес все ей прощает, — сказала я. — Лишь бы угодить.

— Малышка Нефертари! — позвал фараон Сети.

Он пошел по набережной, и придворные расступились, давая ему дорогу. Царица демонстративно осталась рядом с Исет. Аджо, увидев меня, оскалился и угрожающе зарычал.

— Тихо! — велел Сети. Подойдя ко мне, он с радостью меня обнял. — Даже теперь ты стройная, словно тростинка. Скажи мне — когда появится маленький царевич?

— Осталось два месяца.

Он оглянулся на Исет и Хенуттауи, которые смотрели на нас.

— А другой?

— Вскоре после моего.

— У тебя должен быть мальчик!

— Да. Я каждую ночь молюсь Бесу, а няня приготовила для моих акху особые приношения.

— А как народ?

— Я стараюсь понравиться людям.

— Нам постоянно угрожает опасность с севера. Если Рамсес поведет войско сражаться с царем Муваталли, нельзя оставлять в Фивах безмозглую царицу. На троне должен быть надежный человек. Народ смирится…

— Тогда дела придется вести Пасеру. Если Рамсес отправится на войну, я поеду с ним. Хочу помогать ему во всем, даже в войне.

Фараон уставился на меня, и уголки его губ медленно поднялись.

— Сегодня, когда будешь навещать своих акху, поблагодари их за то, что они дали моему сыну такую жену.

В тот вечер я вошла в заупокойный храм Хоремхеба и встала на колени перед изображением матери. Зажгла благовонную свечу кифи, которую Мерит раздобыла где-то на рынке за баснословную цену, и, как только дымок стал подниматься вверх, отыскала взглядом царапину на лице матери, оставленную ногтями Хенуттауи.

— Мауат, — сказала я, и глаза у меня защипало от слез, — если бы ты знала, как мне тяжко переносить беременность. Мерит дает мне мяту, но она не помогает. Няня говорит — это знак, что я ношу сына. А если нет? И если я так и буду все время болеть?

Я погладила ее щеку. Интересно, какая у матушки была кожа? Наверное, тонкая и нежная.

— Если бы ты была со мной, я бы знала, как мне быть.

В свете лампы казалось, что изображение слегка подрагивает. Я услышала шорох чьих-то шагов и замерла.

— Ты грустишь по ней? — ласково спросил голос Уосерит.

Я кивнула, и жрица встала рядышком со мной.

— Когда мертвые воскреснут, вы пойдете вместе, держась за руки.

Я посмотрела на Уосерит и напомнила себе о том, о чем она недоговаривала. Если меня не объявят главной женой, имя моей матери останется забытым. А если объявят, мою родословную высекут на стенах каждого храма — от Мемфиса до Фив, и боги всегда будут помнить моих акху. Не получи я этого титула — и мои предки останутся вычеркнуты из истории. Не только ради себя я хочу стать царицей, но и ради моей матери. Ради ее матери. И еще — ради моего ребенка. Я посмотрела на свой живот.

— А вдруг родится девочка?

— Я каждый вечер приношу богине Хатор пожертвования от твоего имени.

А если у Исет тоже родится мальчик? Не получи я титула, мой сын будет просто младшим царевичем; его отправят в Мемфис, чтобы он стал жрецом, как отправили однажды Эхнатона. Я стояла, глядя на поцарапанное лицо матери, и внутри меня зрел гнев. Ведь весь Египет знает, что она никогда не поклонялась Атону. Это не она, а Эхнатон отступился от египетских богов. Почему нужно осуждать и ее?

— Люди легковерны, — вздохнула Уосерит. — Хоремхеб убедил их, что вся твоя семья — еретики.

— Как же он тогда женился на моей матери?

— Он знал, что на самом деле она не поклонялась Атону. Думай он иначе, не женился бы, пусть в ее жилах и текла царская кровь. Сама она, наверное, не желала этого брака, но он спас твою мать от участи ее сестры. Ведь Нефертити полностью вычеркнули из прошлого страны, стесали ее имя со всех памятников, словно ее никогда и не было. А свою мать ты хотя бы можешь увидеть вот здесь.

— На портрете? На одном-единственном портрете?

Благовонная свеча превратилась в пепел.

— Мне так не хватает матушки.

Глаза у меня затуманились от слез, и тлеющие угольки превратились в красные полосы.

— Я знаю, — глухо отозвалась Уосерит. — Всем нам кого-то не хватает.

Прозвучало это печально, и я посмотрела на жрицу. Ее глаза казались прозрачными, а длинное голубое одеяние — почти черным.

— А кого не хватает тебе?

— Я тоже лишилась матери. И отца, который меня очень любил. Но мне повезло — они видели, как я расту. Они знали, что я стану верховной жрицей богини Хатор.