Граф Орлофф (СИ) - Валентин Егоров

Должен к этому только добавить, что я долго оставался в полном одиночестве, за отрезок дороги до следующей остановки на ужин и ночлег ко мне никто не приближался. Даже Бунга-Бунга, превратившись в «Николя», стал лучшим другом этой полячки, не имел силы воли на то, чтобы от нее отойти хотя бы на шаг. А кавалеристы вахмистра Епифаненко чуть ли не в пояс кланялись этой польской Афродите.

Одним словом, женских капризов во время дороги было столько, что голову можно было потерять! Но я выдюжил, не сломался и всю дорогу до Парижу к этой стерве ни на шаг не подходил!

А что касается мужских приключений в дороге, это, когда тебя бьют, а ты противника, пытавшегося тебя избить, даешь достойный ответ своими кулаками! Такие сордобития частенько случались, но в основном этим делом занимались солдаты Епифаненко! Чуть ли не до самого Парижа, они морды набили не одному там лягушатнику! Но меня эти дела совершенно не увлекали. Одним словом это была не дорога, а сплошная скука! Чтобы избежать из-под влияния Яны, этой гордой поляки, по вечерам я старался напропалую флиртовать с встречными дамами, поддерживая светскую беседу с их кавалерами.

Таким образом, я отрабатывал различные схемы подхода и знакомства со встречными путниками, не привлекая внимания своих компаньонов. По информации его высокопревосходительства Алексея Васильевича Макарова, в одном из провинциальных городов Франции, чуть ли не под самым Парижем, я должен был встретиться с британской четой, то ли лордом и леди Гамильтон. Они должны были мне передать чертежи новейшего линейного корабля со ста двадцатью единорогами королевского британского флота. Причем, Алексей Васильевич мне специально упомянул о том, чтобы я особо их не разыскивал, только должен ужинать в харчевне, ждать их появления. Если эта чета будет иметь чертежи для их последующей передачи в Санкт-Петербург, то они ко мне сами подойдут, чтобы чертежи передать в специальном тубусе.

Алексей Васильевич мне специально упомянул о том, что этот тубус магический. Его только один человек может открыть, тогда с документами внутри его ничего не случится. Ежели какое-либо другое лицо, в этот момент Алексей Васильевич несколько хитровато на меня посмотрел, попытается этот тубус открыть, то в нем никаких документов не обнаружит!

Вот последние вечера до Парижа, мои дорожные спутники вовсю веселились. Развлекая Яну, они направо и налево по французским харчевням разбрасывали мое золото. Я же, забившись в темный угол харчевни, ужинал жидкой толокняной кашкой с чесночным шпиком всего лишь в ладонь шириной. Такова была предварительная договоренность с британцами в том, что, если человек один сидит за столом, ест толокняную кашу с германским сыром, то с ним все в порядке. С этим человеком можно встречаться, ему можно передавать документы. Мои парни и Яна подумали, что мне стало золота жалко, что таким образом я его экономить начал. Даже Бунга-Бунга по этому поводу ко мне подходил, свое сожаление высказывал! Я же с кем не делился тем, почему время провожу в одиночестве, почему ем толокняную кашу, отчего на душе мне так душно и скверно?!

В тот последний вечер, оставшийся до нашего прибытия в Париж, я снова уединился, устроился за столом, стоявшим в самой глубине зала дорожной харчевни. Снова поедал эту холодную, почти прокисшую толокняную кашку. Но мне повезло, кус шпика, который был из самой Германии, оказался на удивление жирным и вкусным. Я этот германский шпик эдак осторожненько ножом порезал на тонкие и узкие пластиночки, которыми с удовольствием заедал противной толокняной кашей. Одним словом, даже находясь в столь отвратительном настроении, я старался каким-либо образом облегчить свое положение, получить удовольствие!

В тот вечер и Яна не выдержала такого моего отчуждения, затворничества. Она решила выразить мне свое сожаление, посмотреть на то, чем это я в темном углу занимаюсь. Увидев мою кашу и германское сало, ее чуть-чуть не вырвало. В тот момент, когда эта гордая полячка от моего стола удалялась, не забывая при этом так бесстыдно своими бедрами покачивать, что у меня… что я не мог есть. К моему столу вдруг другая забава причалила с явно слышимым британским акцентом в их французском языке, на котором один из них произнес:

— Сэр, позвольте нам, двум британским старикам, к вашему столу причалить, за ваш счет поужинать?!

В принципе, я был против этих двух просьб, ну, во-первых, мне вообще не нравились британцы, а во-вторых, уж очень эта британка на портовую шлюху походила! Поэтому я не ответил ни да, ни нет, продолжая нарезать ножом германский шпик на равные дольки. Поэтому был несколько удивлен, когда у меня из-за спины внезапно протянулась третья рука, она сцапала один из ломтиков и, пронеся его мимо моего раскрытого рта, бросила в свой рот. За спиной тут же послышались сладкие причмокивания губами, скрежет железными зубами и радостные высказывания на тему о том, какой замечательной была это русская солонина. Я был вынужден поправить своего, скрытого моей спиной, собеседника:

— Сэр, вы неправы, это была не русская солонина, а германский шпик!

Получив правильный отзыв на озвученный «портовой шлюхой» пароль, чета Гамильтон тут же расположилась за моим столом, сделав половому заказ на ужин. Вскоре мой стол был заставлен различными блюдами в два и кое-где в три ряда, но это нисколько не смутило русских разведчиков в Великобритании. Старики все сметали по ходу дела, они руками брали паштеты, зайчатину, сыр и многие другие продукты с блюд, отправляя их в рот. На секунду мне стало страшно за этих старых шпионов, вдруг они переедят! Не хватало мне того, чтобы они на старость получили бы заворот кишок!

Пару раз я пытался этих пожирателей всего остановить, успокоить, сказав, что еды на всех хватить, что не надо так торопиться, продуктов в харчевне имеется в достаточном количестве. Когда я во второй раз начал открывать рот, чтобы повторить свою сентенцию, как в этот момент «портовая шлюха» сунула мне в руки тубус с секретными чертежами! Видимо, лорду и леди Гамильтон хотелось, чтобы я, как хозяин халявного пиршества, особо не возникал, позволил бы им набить свои утробы.

Я совсем уж собрался открыть этот тубус, чтобы посмотреть, есть ли в нем чертежи линейного корабля, но тут вспомнил о магии этого тубуса, вовремя остановился. В этот момент в голове моей прозвенел мысленный голос моего бывшего секретаря, а теперь личного постельничного мадам де Ментенон, демона Марбаса, который посмотрел мне в глаза, а затем спокойно произнес:

— Ну, Ванька, ты и болван! Зачем тебе потребовалось связываться с этой четой Гамильтон? Чертеж этого корабля они тебе, как двадцатому по счету человеку продают, они такой навар на шпионском материале делают, продавая чертеж этого устаревшего корабля всем подряд, что от круга их покупателей голова твоя непутевая закружится. Хочешь я тебе какой-нибудь французский линейный корабль просто на память подарю?! Не хочешь, жаль, конечно, да он тебе и не нужен, воевать тебе не с кем. Да, чуть не забыл тебя предупредить о том, что сейчас за тобой жандармы маркиза де Лувуа явятся, они тебя, как шпиона Великобритании арестовывать будут. Ты уж там своей магией поберегись, может, спрячешься куда-нибудь?!