Другая Я - Марика Крамор

на автомате прижимаю руку ко рту. Пальцы дрожат. Сердце, того и гляди, выскочит из груди. – Ну вот и свиделись.

Бергман смело шагает вперёд и выходит на свет.

Шок. Ступор. Ненависть… Эти эмоции выталкивают одна другую во мне, словно под умелой рукой напитки различной крепости смешиваются в шейкере. Мне необходимы хотя бы несколько секунд, чтобы сориентироваться и не позволить многолетнему страху проявиться именно сейчас.

Всего секунда, и я с ужасом осознаю, что кроме нас здесь никого нет.

– Мне и без этого неплохо жилось, – наконец, я нахожусь с ответом.

– Не сомневаюсь, малышка. А я даже и не узнал тебя сначала. Какая ты стала… – липкий мужской взгляд грубо шарит по телу. До того становится противно на душе, что хочется без остатка стереть с себя мысленное прикосновение.

– Я была бы искренне рада, если бы и не узнал.

Немного поёживаюсь, словно от морозной стужи или сквозняка. От этого человека меня насквозь принизывает ледяной озноб.

– А как я погляжу, ты снова с Шаховым? Дааа, у него всегда был хороший вкус до девочек. А это моя слабость, что поделать.

Слава богу, он остаётся на небольшом от меня расстоянии. Пусть только попробует приблизиться…

Бергман противно облизывает губы, не прекращая шарить похотливым взглядом по моему телу.

– Тронешь меня хоть пальцем, и я тебя со свету сживу. И тебя. И твою семью. И весь твой бизнес, – да, заявление громкое, но теперь, если он причинит мне вред, я буду отбиваться до последнего. И просто так этого не оставлю.

Но я больше, чем уверена, сейчас-то он не осмелится мне ничего сделать, а вот в дальнейшем…

Бергман игриво складывает губы в трубочку и отвечает:

– Ууууу, какая ты стала бойкая. Хммм… А раньше умоляла, кричала, плакала, отбивалась. Но такая ты мне даже больше нравишься, Солнышко.

Брови Бергмана мгновенно устремляются вверх, а я слышу его протяжный, весёлый тон короля жизни:

– Кстааати, что-то я ни разу не слышал, что у Шахова ребёнок родился. Обманула? Или он его так и не признал?

Господи, ну пожалуйста, только не это, только не сегодня!

А вслух озвучиваю грубое:

– Только попробуй открыть при нём свой грязный рот, и, клянусь, я…

Осекаюсь на «добром» слове. Второй раз за последние две минуты холодный озноб пробегает по моей спине, и я с ужасом понимаю, что причина этого вовсе не Бергман. Я вдруг отчётливо осознаю, что, словно при слабом сквозняке, дует несильный ветерок и только что тихо скрипнула дверь.

Где-то впереди в темноте послышалось какое-то лёгкое шуршание. Я перевожу взгляд в сторону выхода, напрягая зрение, пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной тьме за спиной Бергмана, но с моего ярко освещенного места ничего не видно.

Медленно проходит ещё секунда, и вся краска, должно быть, отливает от моего лица. Потому что, словно в замедленной съемке, я наблюдаю за носками коричневых ботинок и тем, как Костя мучительно медленно, совершенно не торопясь, приближается к нам, появляясь из темноты. Время будто замирает. Тишина бьёт по мозгам.

Шаг. Приглушённый стук его каблука. Ещё один. И ещё. Костя с абсолютно непроницаемым лицом останавливается на расстоянии метра от Бергмана.

Сложно понять, слышал он что-то или нет… Даже взгляд не выдаёт никаких эмоций, словно мы снова все вместе собрались развеяться, а мужчины играют в покер на яхте. На единого проблеска чувства на прекрасном лице.

Но я уверена. Он слышал. Каждое слово. Слышал отчётливо и теперь просто пытается понять, насколько вся эта информация влияет на его видение ситуации. И, разумеется, понимает. Только что произнесённые Бергманом слова безропотно перечёркивают всё.

– О, Костян. А мы как раз тебя вспоминали!

Костя словно не замечает меня. Его твёрдый взгляд устремлён в пол, руки мирно спрятаны в карманы.

А я смотрю на Шахова, и тяжёлая мысль не даёт мне покоя. Неужели, ну неужели он даже сейчас Бергману слова не скажет?! Он всегда Александру в рот заглядывал. И теперь, очевидно, ничего и не изменилось. С едва осознаваемой горечью я собираюсь сделать хоть один шаг вперёд, чтобы мне поскорее преодолеть путь в общий зал и оставить мужчин в одиночестве. Мне слишком уж тяжело здесь находиться.

И тут Шахов, устремляя жёсткий взгляд на Бергмана, отдаёт зловещее и краткое приказание:

– Отойди от неё.

Тихие слова подобны выстрелу в нависающей тишине.

– Да ты чё, Костян?! – Бергман непонимающе разводит руками в стороны. – Мы ж просто разговариваем, – и, словно ищет у меня поддержки, уточняет, – да, Солнышко?

Я громко вскрикиваю и отскакиваю в сторону оттого, что Шахов одним прыжком неожиданно преодолевает разделяющее их с Бергманом расстояние, хватает бывшего «соратника» за воротник пиджака и с глухим стуком прикладывает его к стене, впиваясь яростным взглядом в испуганное лицо Бергмана, с ненавистью выплёвывая ему в лицо чёткие слова:

– Я же тебя сгною за неё, Саша…

Бергман пытается отбиться и ослабить удушающую хватку.

– Ты совсем, что ли, берега перепутал? Ты чё творишь, Костя?!

Глаза в глаза. Бергман пытается вывернуться из захвата и нанести Шахову удар по корпусу, но тут же взвизгивает от боли. Молниеносные, хищные движения разъярённого мужчины просто устрашают… Так же, как и лютый мороз в голосе:

– Я два раза не повторяю. Никогда.

– Охренел совсем?!

– Советую тебе впредь держаться от неё подальше, – под бешеным взглядом Бергмана Костя ослабляет хватку, чуть выше поднимает ладонь правой руки и начинает очень медленно смахивать с плеча своего «собеседника» невидимые пылинки. Так же, как и Бергман три минуты тому назад складывает губы в трубочку и протяжно произносит. – Ууууу, у тебя пиджак помялся, Санёк. Какая жалость, да?

Ответа не поступает. Шахов отходит на два шага назад и, буравя Бергмана, до которого внезапно доходит вся серьёзность ситуации, ледяным взглядом, бросает ему в лицо холодное:

– Пошёл вон отсюда.

Дважды повторять и не пришлось. Мой обидчик испарился в то же мгновение, а я словно приросла к полу.

Сердце стучит, как сумасшедшее,