Римские рассказы - Альберто Моравиа

Несчастная мать, которой казалось, что ее уже невозможно ничем удивить, получила в то утро новый удар, который был страшнее всех прежних. Не представляю даже, как она пережила первые дни, когда все газеты только и писали, что о ее сыне и о ней.

Но потом, так как она была религиозна, она вверилась Мадонне, и святая дева дала ей силу перенести все эти испытания.

А когда спустя некоторое время Неспола решилась навестить сына в тюрьме, она узнала, что благодаря серьезному виду и примерному поведению Натале ему доверили должность в тюремной больнице.

Марио

Дело было так. Утром я встал пораньше, пока Филомена еще спала, взял инструменты, вышел на цыпочках из дому и отправился в Монте Париоли, на виа Грамши, где нужно было починить колонку в ванной. Сколько времени у меня ушло на работу? Наверное, часа два: нужно было снять старую трубу и поставить новую. Кончив работу, я на автобусе и потом на трамвае вернулся на виа деи Коронари, где я живу и где находится моя мастерская. Прикиньте время: два часа в Монте Париоли, полчаса туда, полчаса обратно, всего три часа. Что такое три часа? И много и мало, скажу я вам. Все зависит от обстоятельств. Я потратил три часа на то, чтобы сменить свинцовую трубу, а другие за это время...

Расскажу по порядку. Только я вышел на виа деи Коронари и зашагал по тротуару, слышу меня кто-то окликает. Оборачиваюсь - это старая Федэ, что сдает комнаты в доме напротив нас. У этой бедняжки Федэ так распухли от подагры ноги, прямо как у слона. Она говорит мне, тяжело дыша:

- Ну и сильный же сирокко сегодня... Ты домой? Не поможешь ли донести кошелку?

Я отвечаю, что с удовольствием. Перекинул сумку с инструментами на другое плечо и подхватил ее кошелку. Пошли мы рядом, она еле волочит свои ножищи. Потом спрашивает:

- А где Филомена?

- А где же ей быть? - отвечаю. - Дома.

- Ах, дома, - говорит она, наклонив голову. - Понятно...

Я спрашиваю просто так, для разговора:

- А почему "понятно"?

- А она:

- Понятно... Эх, бедняжка ты мой!

Мне это показалось что-то подозрительным. Я подождал немного и опять спрашиваю:

- А почему же я бедняжка?

- А потому, что жаль мне тебя, - говорит старая карга, глядя в сторону.

- Это как же понимать?

- А так, что нынче не то, что в старину... Женщины не такие стали, как в мое время.

- Почему?

- В мое время мужчина мог спокойно оставить жену дома. Какой оставил, такой и нашел. А теперь...

- А теперь?

- Теперь не так... Ну довольно... Дай мне кошелку. Спасибо.

Все удовольствие этого славного утра было мне отравлено. Я тяну к себе кошелку и говорю:

- Не отдам, пока вы мне не объясните... При чем тут Филомена?

- Я ничего не знаю, - говорит она,- но предупредить не мешает.

- Да в конце концов, - кричу, - что такое сделала Филомена?!

- Спроси у Адальджизы, - ответила она и, вырвав кошелку, засеменила прочь в своей длинной накидке, да так резво, как я и ожидать не мог.

Ну, я решил, что не стоит сейчас идти в мастерскую, и отправился обратно - искать Адальджизу. К счастью, она тоже живет на виа деи Коронари. До того как я встретил Филомену, мы с Адальджизой были помолвлены. Она осталась в девушках, и я заподозрил, что эту историю с Филоменой выдумала именно она. Я поднялся на пятый этаж и сильно застучал кулаком, так что чуть-чуть не попал ей по лицу, когда она внезапно открыла дверь. У нее были засучены рукава, в руках половая щетка. Спрашивает меня очень сухо:

- Тебе что, Джино?

Адальджиза - миловидная девушка среднего роста. Только голова у нее немного великовата и подбородок уж очень вперед выдается. Из-за этого подбородка ее и прозвали "Щелкунчиком". Но этого ей говорить не следует. А я от злости как раз и выпалил:

- Это ты, Щелкунчик, всюду болтаешь, будто, пока я сижу в мастерской, Филомена невесть чем дома занимается?

Она на меня посмотрела взбешенная и говорит:

- Ты свою Филомену хотел - ты ее и получил.

Я шагнул вперед и схватил ее за руку, но сейчас же отпустил, потому что она на меня как-то нежно посмотрела. Говорю ей:

- Так, значит, это ты выдумала?

- Нет, не я... А я за что купила, за то и продаю.

- А кто тебе сказал?

- Джаннина.

Я ничего не ответил и повернулся, чтоб уйти. Но она меня удержала и говорит вызывающе:

- Не смей меня звать Щелкунчиком!

- А что, разве у тебя не щелкушка вместо подбородка? - отвечаю я, выдергивая руку и сбегая вниз по лестнице через три ступеньки.

- Лучше иметь щелкушку, чем рога! - кричит она, перегнувшись через перила.

Тут уж мне стало совсем не по себе. Мне казалось просто невероятным, чтоб Филомена мне изменила: ведь за те три года, что мы женаты, я от нее ничего, кроме ласки да нежностей, не видел. Но смотри, что за штука ревность: после разговора с Федэ и Адальджизой именно эти нежности мне вдруг представились доказательством измены.

Джаннина работает кассиршей в баре по соседству - все тут же на нашей виз деи Коронари. Джаннина - бесцветная блондинка, у нее гладкие волосы и голубые, словно фарфоровые, глаза. Спокойная, медлительная, рассудительная такая. Я подошел к кассе и говорю шепотом:

- Скажи-ка, это ты выдумала, что Филомена принимает гостей, когда меня дома нет?

В этот момент Джаннина обслуживала клиента. Она не спеша потыкала пальцем в клавиши кассы, выбила чек, негромко повторила заказ: "Два кофе" и наконец спокойно спрашивает:

- Что ты говоришь, Джино?

Я повторил свой вопрос. Она дала клиенту сдачу и отвечает:

- Помилуй, Джино, неужели я могу выдумать такую вещь про Филомену, мою лучшую подругу?

- Что ж, Адальджизе приснилось, что ли?

- Нет, - поправилась она, - нет, не приснилось... Но я этого не выдумывала, я только повторила!

- Что и говорить, хорошая подруга, - не вытерпел я.

- Но я ведь добавила, что я этому не верю... Этого тебе, конечно, Адальджиза не передала?

- Ну, а тебе-то кто наболтал?

- Винченцина... Она нарочно пришла из прачечной, чтобы мне рассказать...

Я вышел не простившись и направился прямо в прачечную.

Еще с улицы я увидел Винченцину, которая гладила, стоя у стола, нажимая на утюг обеими руками. Винченцина - миниатюрная девушка с лукавой кошачьей мордочкой, смуглая и очень живая. Я знаю, что нравлюсь ей, и действительно, едва я поманил ее пальцем, как она бросила утюг и выскочила наружу.

- Джино, как приятно тебя видеть! - говорит она обрадованно.

- Ведьма, - говорю я ей,- это ты всюду болтаешь, что, пока я сижу в мастерской, Филомена принимает дома мужчин?

Она, видно, не такого разговора ожидала; засунула руки в карманы передника, покачивается и спрашивает насмешливо:

- А тебе это не нравится?

- Отвечай, - настаиваю я, - это ты выдумала такую гнусность?

- Ух, какой ты ревнивый! - говорит она, пожимая плечами. - А что ж тут такого? Неужели женщине нельзя пять минут поболтать с дружком?

- Значит, это ты! Ты!

- Слушай, мне тебя просто жаль, - говорит эта гадюка. - Какое мне дело до твоей жены? Ничего я не выдумывала. Мне это сказала Аньезе, она знает и его имя...

- Как его зовут?

- Это ты у нее спроси.

Теперь-то я был уверен, что Филомена мне изменяет: уж и имя всем известно! "Хорошо, что у меня в сумке ни одного тяжелого инструмента, думаю, - не то бы я сгоряча, чего доброго, мог и убить ее". Нет, никак это у меня в голове не укладывается: Филомена, моя жена, - с другим...

Я вошел в табачную лавочку отца Аньезе, где она торговала сигаретами, и бросил на прилавок деньги.

- Пару "Национальных", - говорю.

Аньезе - девчонка лет семнадцати, с копной курчавых жестких волос. У нее толстое бледное лицо, вечно обсыпанное розовой пудрой, а глаза черные, как ягоды лавровишни. Ее на виа деи Коронари все знают. Мне, как и всем прочим, было известно, что она ужас до чего жадная и готова душу продать за деньги. Дает она мне сигареты, а я наклонился к ней и говорю:

- Ну-ка, скажи, как его зовут?

- Кого? - спрашивает она удивленно.

- Дружка моей жены.

Она посмотрела на меня испуганно - у меня, наверное, была в этот момент препротивная физиономия - и говорит:

- Я ничего не знаю.

Я выдавил улыбку.

- Да ну, скажи мне... Всем уж известно, один только я не знаю.

Она посмотрела на меня пристально и покачала головой. Тогда я добавил:

- Смотри-ка, если ты мне скажешь, то получишь вот это,- и вытащил из кармана тысячу лир, что заработал утром.

При виде денег она так заволновалась, словно я заговорил с ней о любви. Губы у нее задрожали, она осмотрелась вокруг, схватила деньги и говорит тихонько:

- Марио...

- Откуда ты узнала?

- От твоей привратницы.

Значит, это была правда! Я, как в игре "холодно - жарко", дошел до своего дома, значит, скоро доберусь и до квартиры. Я выскочил из табачной и побежал домой; мы живем совсем рядом, через несколько подъездов. На бегу я повторял "Марио, Марио...", и от этого имени все Марио, каких я знал, завертелись у меня в голове: Марио - молочник, Марио - столяр, Марио продавец фруктов, Марио, который был в солдатах, а теперь безработный, Марио - сын колбасника, Марио, Марио, Марио... В Риме, наверное, миллион Марио, а на виа деи Коронари их добрая сотня наберется.