Ричард Длинные Руки – монарх - Гай Орловский

Осторожно потрогал пальцем, все размером от пшеничного зерна до браслета, который можно на руку, те, что без формы, — угловатые, темные, а если всмотреться, можно рассмотреть тончайшие линии, отверстия, шипы, выступы, даже смутно проступаю­щие внутри некие конструкции.

Поколебавшись, я начал сгребать их в кучку, и тут же щелкнуло, я застыл в страхе, вдруг да разбудил какой-то из зародышей, однако это из поверхности висящей в воздухе столешницы выдвинулся крохот­ный ящичек.

— Спасибо, — пробормотал я. — Не такие уж мы и разные...

Все не поместится, я с сожалением выбирал самые, на мой взгляд, интересные, складывал в ларец, однако тот, подумав, начал раздаваться в размерах, сохраняя те же пропорции.

— Замечательно, — прошептал я в изумлении. — Хотя чего рот раскрывать, именно такой и должна быть тара.

Теперь нужно думать, как вернуться, я подхватил ящик, но тот выскользнул из моих пальцев, будто ве­сит тонну. Я сделал еще попытку, не тонна, но все- таки должен нести, пыхтя, двумя руками. Рисковать новым перемещением в межгалактическом простран­стве почти безумие, да еще с таким грузом, я плотно зажмурился, велел своему телу просто двигаться на задних конечностях в обратном направлении и по­стараться не выронить ящик.

Когда услышал удивленный вскрик Гугола, открыл глаза, он со страхом и ужасом смотрит мне в лицо.

— Сэр Ричард... вас лишили зрения?

Я со вздохом облегчения опустил ящик на землю. Гугол потрясенно смотрел то на меня, то на ящик.

— Привет, — сказал я. — Ну и шуточки у тебя. Все под контролем, дружище. Мне это как бы знако­мо. В некоторой мере. Темная материя она темная в смысле, что непознанная, а так она совсем не темная. Понял?

Он потряс головой.

— Нет.

— Ну и ладно, — сказал я. — Я тут немножко раз­жился, но это не воровство, а как бы мое.

— Ваше?

— Как бы, — уточнил я. — Мне почти отдали. До­верили. Могли бы не дать, а то и вовсе вдарить. А я ценю доверие и постараюсь оправдать, хотя не знаю чье, как, кому и зачем. Вернемся, Вергилиус.

Я снова подхватил тяжеленный ящик, Гугол едва поспевал рядом, то и дело вытягивал шею, заглядывая в мое красивое и надменное лицо героя.

— А зачем, — спросил он опасливо, — вам именно эта штука? Что в ней?

— Да так, — пропыхтел я, — пока что сувениры. Бу­дем так считать, пока не выстрелит. Или не взорвется.

Он спросил с надеждой:

— Вы этим... хотите остановить Маркус?

— Идеально было бы, — сказал я, — если бы в этом ящичке нашлось такое, чтобы одним выстрелом... ну, распылить этот Маркус. Или сжечь. Но это мечта, а мечтой только дурни богатеют, а мы же с тобой реа­листы? Ты вон точно реалист, верно?

Он опасливо переступил темную тень, что метну­лась ему под ноги, а я, напротив, постарался прижать ее подошвой сапога, однако она умело вывернулась, прыгнула на стену и пропала.

Гугол опасливо, будто за это ударят, пожал узкими плечами.

— Ну да, наверное, реалист...

— Ну вот, — продолжил я, — а как замшелый реа­лист скажу, что если высадить те зерна в почву, пом­нишь, ты передал мне целую шкатулку, то они, про­росшие и вымахавшие в полный рост, могут привлечь внимание Маркуса... Нужно только посадить их по­больше, скорее заметит и прилетит.

Он вздрогнул, сама идея, что появятся еще стра­шилища вроде этой ужасной башни из металла, угне­тает так, что побледнел, а губы посинели.

— Но, — прошептал он едва слышно, — почему Маркус ими вдруг заинтересуется?

— Предположение, — ответил я угрюмо, — не от­ставай, Гугол, я дорогу запомнил. Только предполо­жение, что эти зерна и сам Маркус... из одной эпохи. Может быть, даже с одного завода. Вещи даже более примитивных эпох постоянно поддерживали связь друг с другом! Это было забавно, когда холодильники,кофеварки и прочие вошли в единое поле и начали сообщать тебе на другой конец света, что кофейник заказал доставку зерен, а то осталось на одну помол­ку, холодильник требует переложить в другое место сельдь или упаковать ее получше, а то все провоняет, а датчик слежения ябедничает, что пылесос пытался почистить за диваном, но застрял, как дурак...

Его глаза стали совсем квадратными, я просипел с натугой:

— Не обращай внимания, это мысли вслух. Так я сам стараюсь понять, что за идея скребется у меня на макушке. Во всяком случае, я просто не вижу других вариантов.

Мы свернули за угол, а там впереди уже тот заку­ток, который мой ученый друг приспособил для жи­лья. Я смотрел с жалостью, но вообще-то много ли нам нужно для счастья? Все дворцы только для вы­пендрежа перед соседями...

Он перевел дыхание и сказал в отчаянии:

— Но те зерна! Из них может вырасти такое, та­кое... что вообще все уничтожит!

— Может, уничтожит, — согласился я, — а может и нет. А вот Маркус нас уничтожит точно.

Он некоторое время смотрел отчаянными глазами.

— Сэр Ричард... вот потому вы и не стали тихим исследователем в келье!

Я вздохнул. Те зерна, что я взял в прошлый раз, сколько их ни перебирал в тиши кабинета с вели­чайшей осторожностью, всегда выглядели одинаково чужими и непонятными. Сколько ни бери в руки и ни щупай, одно только понятно, это далеко от пони­мания не только Гугола, но и моего. Но и высаживать все — последний и отчаянный шанс. Да и то, похоже, запоздалый.

В его углу ученого и аскета я перевел дыхание и создал еды побольше, пираты вряд ли снабжают кол­дуна такими деликатесами, долго и с натугой создавал бочонок вина, за него от пиратов продовольствие, а сам осторожно открыл ящичек.

Мои трофеи лежат в тиши и покое, ничто не шеве­лится, не светится, не шуршит и не скребется. Одни, как обычные зерна из металла, кажутся неживыми, пока не попадут в плодородную почву, другие больше похожи на дорогие, но все же заурядные украшения...

Глдбл и

Гугол ел и со страхом поглядывал, как я пересыпаю непривычно тяжелые и всегда холодные зерна из од­ной ладони в другую. Говорят, у кого мало ума, у того лучше развиты чуйства всякие. Ну, как у слепых обо­стряется слух, а у дураков интуиция.

А в самом деле я то ли дурак, то ли трус редкост­ный, в чем, конечно, никому не признаюсь, но у ме­ня с ростом моих возможностей как раз первым в те далекие дни проснулось именно чувство опасности. Сперва как странное ощущение, что кто-то на тебя смотрит, начинаешь озираться и видишь, как некто поспешно отвел взгляд, затем приходит более углу­бленное, когда чувствуешь: кто-то просто посмотрел или же приближается с намерением ударить.

И хотя это чувство опасности иногда подводит, но гораздо чаще в самом деле предупреждает о непри­ятности. Это как будто мои чувства улавливают на­мерения того, кто целится в меня из засады, и по­спешно кричат: «Дурак, пригнись, а то с тобой и мы пропадем!»

Вот только эти зерна пока что мертвые зародыши такой же мертвой жизни, никаких сигналов. Ни один не говорит даже шепотом, дескать, я безвредный, а вон того с красной точкой на боку не бери...

Хотя, наверное, должна же быть встроена защита от дурака? Или дураков не допускают к таким вещам?

Хотя, возможно, дураков тогда уже перебили всех. Генетическими методами, злостно нарушив разноо­бразие природы и право людей быть разными и са­мобытными.

Гугол посматривал на меня сочувствующе, вздыхал в процессе кормежки, я ожидал ламентаций, однако он сказал неожиданно:

— Сэр Ричард, а вы стали другим...

— Что, — буркнул я, — постарел?

Он помотал головой.

— За пару лет? Но куда делась ваша веселость, шу­точки? И глаза у вас другие. Серьезные какие-то, аж непривычно.

— Ну да, — огрызнулся я, — как раз до шуточек! Теперь до самого Маркуса будем как бы весьма...

Он спросил тихонько:

— А вы в самом деле...

— Что? — спросил я, не дождавшись вопроса.

— Будете драться, — проговорил он почти шепо­том, — до последней капли крови?

Я фыркнул.

— За кого ты меня принимаешь? Буду драться хра­бро и с достоинством, если будет шанс победить. Но я не попру с голыми кулаками на такую махину.

— А что тогда?

— Уйду в пещеры, — сказал я со злостью. — Нач­нем сначала! У меня, кстати, будет старт не хуже, чем у большинства, это я так скромно, будь они хоть трижды королями. Примерно знаю, как строить об­щество, чтоб стало жизнеспособным и зубастым.

Он спросил робко:

— Может, не надо?

— Чего, общества?

— Нет, чтобы стало зубастым?

Я сказал зло:

— Общества конкурируют так же, как и отдельные люди. Более зубастые затопчут. Нужна не беззубость, а баланс, будь он проклят! Между зубатостью и гу- глостью.

Он посмотрел непонимающе.

— А это что?

— Это ты, — сказал я. — А я балансист. И не надо вот такую рожу, я еще не полез пещерничать и тро- глодитить! Время еще как бы есть, хотя и нету. И мы еще весьма покажем, если сумеем.

Он спросил грустно:

— А как?

— А кто у нас мыслитель? — спросил я. — Вот и ду­май, гугли. Твое имя, как я нарыл в памяти, означает десять в сотой, что есть единица со ста нулями. Это цифра такая! Если собрать все-все на свете, включая элементарные частицы до последней штуки, то набе­рется примерно на полгугла. Так что тот, кто дал тебе такое имя, возлагал на тебя надежды! Я тоже возлагаю.