Гана - Алена Морнштайнова

колени рядом со шкафом и крепко прижал к себе Розу. Он сам не понимал, когда это случилось, но свои дни без Розы уже не представлял.

— Та пани меня видела, — сказала Роза, и Карел спустился с небес на землю. — Она стояла возле люка и смотрела прямо на меня. — Роза тыльной стороной ладони вытерла мокрые глаза. — Она же меня не выдаст, правда?

Хотя Карел дрожащую и без конца извиняющуюся Розу успокаивал, что пани Зиткова точно ее не выдаст, сам он не был в этом уверен. Укрытие евреев каралось расстрелом, и для тех, кто знал про укрываемых и не заявил на них, тоже. Пани Зиткова, конечно, не сту-качка, но у нее большая семья. Вдруг она рассудит, что своя рубашка ближе к телу?

Размышляя так, Карел Карасек вернулся на кухню. Даже из-за закрытой двери он слышал сетования пани Зитковой, что само по себе звучало очень необычно, потому что изнуренная тяжелым трудом домработница обычно была скупа на слова, словно не хотела зря расточать свои силы. Карел остановился на пороге, вздохнул поглубже и решительно стиснул ручку двери. Ничего не поделаешь, нужно поговорить с Зитковой, объяснить ей, что у них не было другого выбора и пришлось взять к себе Розу. Может, ему удастся надавить на ее материнские чувства.

Белье кое-как висело на натянутой над плитой веревке, а Зиткова как раз запихивала свой фартук в потрепанную сумку.

— Пауки мне не страшны, даже змей я не боюсь, но мышей терпеть не намерена. Фу. — Она вздрогнула. — Сейчас они на чердаке, а через несколько дней будут в кладовке и по всему дому. — Она обернулась к Карелу. — Я вот тут вашей матери говорю, что я бы не удивилась, если у вас в подвале водятся крысы. Река тут близко, в подвалах влажно, эти твари любят влажность. Наверняка они и по первому этажу бегают. Нет, пан Карасек, в таком доме я не могу хозяйничать. Не сердитесь, но нет. Этой нечисти я ужасно боюсь. Стирать я для вас буду, пожалуйста, но на уборку найдите кого-нибудь другого.

Она решительно закрыла сумку, и будто не могла дождаться, когда покинет стены этого дома, выскочила, как ошпаренная, за порог.

— Расплатитесь, когда я приду за бельем, — крикнула она снизу и ретировалась.

Карелу Карасеку оставалось только надеяться, что пани Зиткова будет придерживаться своего решения, будто она видела именно крысу, до тех пор, пока эта ужасная война не закончится.

Носки, которые Роза вязала долгими днями на холодном чердаке, а после увольнения пани Зитковой и вечерами на кухне, на Рождество 1943-го тоже не порадовали тех, кому были предназначены. Они перекочевали в нижний ящик шкафа в спальне, которую уже к тому времени Роза делила с Карелом Карасеком.

Как и предполагала пани Людмила в те дни, когда еще была способна планировать будущее и видеть в жизни какой-то смысл, двое молодых людей, живущих под одной крышей и отрезанных от окружающего мира, рано или поздно сблизятся или начнут друг друга ненавидеть. В случае с Розой и Карелом, к счастью, случилось первое.

Розе нравилась рассудительность, с которой Карел подходил ко всякому решению и которую многие — включая его собственную мать — принимали за нерешительность. Тишина, которая его окутывала, производила на нее приятное впечатление, а спокойный тон его голоса давал чувство безопасности.

Карел был на целых четырнадцать лет старше, поэтому она предполагала, что он на эти долгие годы мудрее, опытнее и образованнее ее, и смотрела на него с таким уважением, что поначалу даже не осмеливалась обращаться на «ты».

Как Карел мог устоять перед красивой девушкой, которая смотрела на него темными глазами с нескрываемым восхищением, манила его своим запахом и была так близко?

Он любил Розу, ему было с ней хорошо, поэтому он сам удивился, что его тело не может забыть страсть, которую пробуждала в нем Ивана Зиткова. Ивана уже была замужней пани и матерью почти годовалого мальчика, но каждый раз, когда она заходила в часовую мастерскую и клала на прилавок белье, выстиранное ее матерью, Карел не мог отделаться от ощущения, что она бы сама не отказалась, если бы он взял ее за руки, притянул к себе и показал бы ей, как страстно ее желает.

И в этом он не ошибся. Хотя мечта Иваны сбылась, и она вышла замуж за того мужчину, за которого хотела, она не рассчитывала, что Ярослава Горачека так сильно изменит и сломит необходимость покинуть армию. Из веселого юноши он превратился в педанта и ворчуна, который вместо того, чтобы повторять Иване, какая она красавица и как он счастлив быть с ней, только жаловался на судьбу и на слишком жидкий суп.

Так что Ивана хотя бы и раз в неделю наслаждалась восхищенными взглядами, пусть и от совершенно чужого мужчины, и когда однажды Карел Карасек набрался смелости и взял ее за руку, чтобы показать ей, как заводятся старинные напольные часы, она не отпрянула. Наоборот, придвинулась к нему поближе и прислонилась плечом к его руке. Карел Карасек, к тому времени уже набравшийся опыта в любовных играх с Розой, сразу понял, что всего шаг отделяет его от мечты, и не стал колебаться. Он поспешно запер дверь мастерской и ловко довел свою долгожданную красавицу до постели, деликатно спрятанной за ширмой.

И хотя это произошло с ними один-единственный раз и четверть часа в запертой часовой мастерской принесла обоим скорее разочарование, однако и для Карела, и для Иваны этот случай имел далеко идущие последствия. Карел уже до конца жизни не мог избавиться от угрызений совести перед своей Розой, а Ивана никогда не была уверена, кто отец ее голубоглазой дочери Иды.

После побега пани Зитковой Роза, несмотря на первоначальные слабые протесты Карела, переселилась с чердака в квартиру и взяла на себя все хозяйство. Так она коротала длинные дни, которые вынуждена была проводить взаперти в доме, и у нее оставалось меньше времени на размышления о том, почему мама не дает о себе знать после отъезда в Терезин. Роза понимала, что Карасекам она написать не могла, чтобы не привлекать к ним внимание, но