Белая Русь(Роман) - Клаз Илья Семенович

Жабицкий присмотрелся. На лазутчика купец походил все же не очень. Руки слишком белые и меча не держали; спина согнута крюком. На коне сбруя что ни есть купецкая, да не простая, а ременная, крепко сшитая. Дуга в замысловатой резьбе, какую любят ливонские негоцианты. И сапоги заморского покроя — с крутыми, узкими задниками. Припомнился капралу Полоцк. Там частенько видал подобных подорожников с товарами.

— Что делал в Речице пан Дубинский? — и, подкрутив усы, представился: — Капрал Жабицкий, войска его ясновельможности маршала и полковника…

Купец поднял усталые глаза.

— Брат мой, Константы Дубинский, долгие лета ему, был негоциантом при дворе его величества короля свейского и торговал мехами да мальвазией… Этой весной почил в бозе. Теперь дела его вершу в Гомеле и Речице. Некогда куница водилась там добрая. И теперь иной раз попадается… — Войцех Дубинский замолчал. Потом протянул распухший палец. — Крутили руки… Перстень живьем рвали, ироды.

— О голове думай, купец!

— Пусть бы коня взяли. Поверь, коня не жаль. Мне перстень тот дороже всего был. Гетман Януш Радзивилл одарил за мальвазию, что привез ему из венецианских погребов. — Голос купца сорвался. — Атаман ихний, вор и негодник Гаркуша, затолкал его на палец и говорит: злато ваше — будет наше… Вот какие времена пошли на земле Речи Посполитой.

Историю с перстнем капрал не слушал.

— Известно тебе, что то был Гаркуша? — Жабицкий повел бровью, вспомнив, как снял голову казаку и привез весть, что Гаркушу зарубил. Забыт тот случай. И хорошо, что забыт.

— Как же! — встрепенулся купец и часто заморгал глазами. — Разбойники его по имени называли.

— В самой Речице было?

— Нет, не в Речице. Под местом Горваль. Через него намеревался в Бобруйск ехать. Дорога короче. В Бобруйске у купца мои товары лежат. А схизмат Гаркуша говорит: хочешь жить — поворачивай оглобли.

Купец слез с будары, потер затекшие ноги и, разнуздав коня, повел его к корыту.

— Много казаков видел у Гаркуши?

— Не много, да и не мало. Сотни полторы. Может, их и больше в лесах ховается. Здесь, сказывают, объявился стражник Мирский с артиллериею. Зачесались схизматы и, как понял, будут уходить за Березу.

Запрокинув голову, капрал Жабицкий загоготал. И, оборвав смех, посмотрел на купца колючими глазами.

— Откупился удачно.

— Хороший ты человек, — с умилением заметил купец. — Припрятал я бутылочку мальвазии… И вот случай. За здравие твое и за добрые слова…

Купец приподнял над колесом крыло. Капрал увидел залепленный грязью ящичек. В него опустил руку и вытянул обложенную сеном граненую бутылку.

Они отвели коней в сторону. Купец долго сопел, раскладывая на сидении снедь. Давно не видал такой снеди капрал. Тут и сельдь, моченная, в соусе и обсыпанная душистым горошком, ветчина закопченная, сало и скидель[26] с медом. Купец достал медную коновку и ловко распечатал бутылку.

Капрал отпил глоток, потянул ноздрями воздух над коновкой. Да, это была мальвазия, ароматная и хмельная. Капрал пил маленькими глотками и прислушивался, как расплывалось в груди тепло. Купец как будто воду пил. Вытер ладонью усы и бороду, взял кусок ветчины пожирнее, зачавкал, морщась.

— Зуб болит…

— Зуб не живот — выдрать можно. Налей-ка еще, — крякнув, попросил капрал и протянул коновку.

— Пей на здоровье, — купец лил мальвазию и рассуждал: — Пускай бы поразмыслил пан стражник, да на коня, да к Березе-реке у Горваля. Там перебрался бы на левый берег и сел в засаду, как черкасы. Едва только переправится Гаркуша, на берегу его и порешить…

Снова загоготал капрал, но, кинув хитрый взгляд, заметил:

— Дело говоришь, купец.

— Как же, шановный! Купцы — люд расчетливый. Прежде чем резать, меряем. И пану стражнику литовскому ума не занимать. Поторопиться только надобно.

После мальвазии селедка и окорок не шли. Капрал Жабицкий ни того, ни другого не ел. Налил меду и, потягивая его, думал о словах купца. Купец тоже думал о своем. Качал головой, чавкал и поминутно вытирал бороду ладонью. У капрала мелькнула мысль побыстрее добраться до пана войта. Жабицкий, к удивлению купца, внезапно поднялся и отвязал повод. Жеребец начал перебирать ногами.

— А ты доподлинно знаешь, что Гаркуша не ушел за Березу?

— Пока войско пана стражника далеко и с места не трогается, Гаркуша не уйдет. За рекой деревень мало, и жрать нечего.

— Спасибо за хлеб и вино. Мне пора.

— Не в Пинск? — не отставал купец. — И я туда путь держу.

— Там и сойдемся.

Вскочив в седло, капрал кивнул купцу. Тот приподнял шапку и пожелал доброго пути.

В Пинске Жабицкий сразу же вручил письмо гетмана пану Луке Ельскому и, когда тот прочел, рассказал о встрече с купцом. Войт слушал, казалось, без интереса. Наконец, сладостно потянувшись и зевнув, спросил:

— Где тот купец?

— Должен быть в Пинске.

— Найди, и приведи.

Разыскать купца было нетрудно. Посад и слобода сожжены. А если б уцелели, делать купцу там нечего. Будара стояла у коновязи на площади, а сам он искал ночевку в уцелевших домах. Обрадовался, когда увидал капрала.

— Войт пан Лука Ельский будет иметь разговор с тобой. Бороду расчеши да смени кафтан. Псиной воняешь.

У купца округлились глаза.

— Матка боска!.. — и зачесал в растерянности затылок.

Купец долго рылся в бударе, пока нашел то, что было необходимо — двадцать серебристых соболей. Кафтан сбросил и надел армяк, расшитый серой тесьмой. Подтянувшись голубым широким кушаком, пошел следом за капралом. Когда ступил в покой, бросился к ногам пана войта, охая и причитая.

— Встань, — приказал Лука Ельский.

Купец приподнял голову.

— Смею ли стоять перед тобой, ясновельможный?

— Дозволяю, — самодовольно кивнул войт.

С трудом сдерживая волнение, купец рассказывал, как чинили обиды ему поганые схизматы.

— Обожди со своим перстнем! — недовольно прервал Лука Ельский. — Тараторишь без уему. Ты мне про Гаркушу…

Купец рассказал все, что знал.

К вечеру войско пана Мирского было в полном сборе. Стражник литовский хотел поговорить с купцом и установить место под Горвалем. Но купца в Пинске уже не оказалось. Стража подтвердила, что после полудня он выехал из города через Лещинские ворота, а куда и каким шляхом подался — неизвестно.

Стражник литовский пан Мирский и так собирался настичь Гаркушу. Купец только подлил масло в огонь. На рассвете рейтары и пехота срочно покинули город.

До горвальских лесов добрались на третий полудень. Почуяв своих, дозорцы загона Гаркуши вышли на конях из леса. Через час Любомир, Алексашка и Ермола Велесницкий сидели у шатра Гаркуши. Беседа была трудной.

— Недели со две назад посылал к тебе, атаман, мужика Гришку Мешковича. Не дошел до тебя, наверно?

— Помню, пришел мужик и свалился без памяти, — вспоминал Гаркуша. — Сказать ничего не мог, помер. Казаки говорили, что несколько раз мое имя вспоминал… Мало разве люда приходит в загон? Сегодня три мужика с косами пришли. Вчера тоже прибились из-под Гомеля…

— Ждал Небаба. Думал, вот-вот ударишь в спину. Если б тогда побили Мирского, туго пришлось бы гетманову войску в княжестве.

— Радзивилл… — после долгого раздумья проронил Гаркуша. — Поднялся из берлоги Радзивилл. Он во сто крат посвирепей стражника.

— И его побивали б, — заверял Любомир. — Небаба давно собирался померяться с гетманом.

Небаба… Больше нет его, храброго казака и верного друга. Год назад под Сечью повстречались они. Небаба с любопытством слушал, как рассказывает Гаркуша про свою далекую родину — Белую Русь, про родину, с которой бежал. «И казакам панство не любо, — говорил Небаба. — Одна надежда на царя…» Потом усмехнулся и заметил: «Язык у тебя мотляется складно… Тебе бы в посольство гетманово…» Вскоре Небаба ушел в войско. Вместе с ним подался и Гаркуша. Под Желтыми Водами был крещен первым боем. Рубился отважно. Услыхал о нем гетман Хмельницкий, зазвал к себе в канцелярию, с ног до головы осмотрел пристально и так хлопнул по плечу, что Гаркуша едва устоял. Весело засмеявшись, заметил: