Все и немного больше - Жаклин Брискин

Алфея представила их друг другу.

По своему обыкновению, Джерри не продемонстрировал ни малейших признаков подобострастия. Он вел себя, как всегда, непринужденно, словно принадлежал к этому кругу и был на короткой ноге с королями — и Койнами.

— Рад познакомиться с вами, миссис Каннингхэм.

— Садитесь, мистер Хорак, Алфея. — Мистер Каннингхэм дождался, пока они уселись на разные концы длинного черного кожаного дивана. — Я не буду ходить вокруг да около, — сказал он — Мы приехали из Сан Франциско по одной причине. — До нас дошли обеспокоившие нас сообщения…

— Сообщения? — перебила его Алфея. — Что ты имеешь в виду под словом «сообщения»?

— Каждую неделю Млисс звонит мне по телефону, — пояснила миссис Каннингхэм.

— Она… шпионит за мной? — шепотом спросила Алфея.

На помощь пришел мистер Каннингхэм:

— Она звонит твоей матери, чтобы рассказать о положении дел в «Бельведере»… Ты ведь знаешь, как они близки. — Млисс была няней Гертруды Койн, как и Алфеи. — Естественно, главный предмет их разговоров — это ты. Нам хочется знать о тебе все. — Обычное любезное выражение исчезло с красивого лица мистера Каннингхэма, оно приобрело непривычную жесткость. — Мы с беспокойством узнали о все нарастающей интенсивности твоей… гм… дружбы. Похоже, все свободное время ты проводишь с мистером Хораком… Время после полудня, вечера, выходные дни…

— Джерри пишет мой портрет.

— Алфея, — вмешался, взглянув в ее сторону, Джерри. — Твой отец прав. Они бросили дела Организации Объединенных Наций не для того, чтобы заниматься словесными играми. — Он выразительно поднял густую черную бровь.

Алфея, взбешенная и расстроенная тем, что Млисс, ее няня, ее друг, шпионила за ней и доносила, сказала себе, что Джерри прав. Рано или поздно родители узнают обо всем. Она согласно кивнула Джерри.

Джерри сказал:

— Я действительно пишу Алфею… Но между нами все весьма серьезно.

Мистер Каннингхэм промокнул высокий, с залысинами лоб.

— Ага, понимаю… Серьезно, — повторил он слово Джерри. — А вы понимаете, что Алфее всего семнадцать лет?

Джерри кивнул и тихонько произнес:

— Она необычная девушка.

— Но всего лишь семнадцатилетняя. Она еще ребенок… В то время как вам двадцать пять.

— Откуда вы знаете? — спросила Алфея. — И здесь разведка?

— Постарайся понять, дорогая, — нервно сказала миссис Каннингхэм. — Если бы мы жили в Нью-Йорке, мы бы знали, кто твои друзья, или кто-нибудь в семье знал бы о них. Но здесь, в Беверли Хиллз, ни у кого нет корней. Сюда приезжают отовсюду. Некоторые из этих людей ведут показной образ жизни. Мы не живем напоказ, но все же они могут захотеть… воспользоваться. Они могут заинтересоваться нами… по недобрым причинам.

— Алфея, ты все делаешь на свой страх и риск, — проговорил мистер Каннингхэм. — Мы обязаны защитить тебя.

— Да, — добавила миссис Каннингхэм, ссутулившись более обычного. — Ты наша малышка, и мы хотим тебе добра.

— Ах, мама, как это трогательно звучит!

— Мы ведь и Рой проверяли. — Мистер Каннингхэм этой репликой намеревался, очевидно, успокоить дочь.

— Ну да, конечно, — отреагировала Алфея. — Ведь всякий знает, какой опасной, хищной и коварной может быть четырнадцатилетняя охотница за состоянием.

— Нам нечего извиняться за то, что мы любим и хотим защитить тебя, — сказал мистер Каннингхэм. — Или за наше мнение, что девочка-подросток еще не в состоянии во всем разобраться… Ты никогда не приглашала ее сюда, зато все свободное время проводила у нее. Естественно, нам пришлось навести справки об этих людях.

— Они бедны, — подхватила миссис Каннингхэм, — но они выходцы из хорошей семьи с Юга.

— Ну, тогда вы знаете, откуда я вышел, — сказал Джерри. — Не из хорошей семьи и не с Юга… А с грязного сталелитейного завода в Питтсбурге.

Мистер Каннингхэм слегка расставил ноги в английских безупречно начищенных штиблетах, словно желая почувствовать себя еще более уверенно.

— Должен прямо сказать, что есть малоприятные вещи, имеющие отношение к мистеру Хораку… Ты считаешь себя, дочка, очень взрослой, умной и практичной, но для меня ты остаешься моей маленькой девочкой, и я хочу по возможности уберечь тебя… — Он внезапно прервал монолог и отвернулся.

Никогда раньше Алфея не видела слез в его светло-карих глазах — настоящих слез.

— У нас ничего не было с Джерри, — тихим голосом соврала она, — чего я раньше не знала.

— Ни в коем случае. — Джерри улыбнулся ей. Это была первая его улыбка с начала родительского натиска.

Мистер Каннингхэм сел в кресло, взял дипломат, расположил его на коленях, раскрыл и извлек папку. Из очешника он достал очки. Движения его были нарочито неторопливыми — очевидно, он хотел, чтобы Джерри успел за это время преисполниться благоговением и смирением.

Лицо Джерри оставалось спокойным, хотя в глазах его Алфея заметила признаки гнева.

— Родился в Питтсбурге в тысяча девятьсот девятнадцатом году, — прочитал мистер Каннингхэм. — Четвертый ребенок Антона и Беллы Знекич Хорак. Его отец иммигрировал ребенком по контракту в качестве рабочего, мать ходила в школу до десятилетнего возраста, затем работала в качестве прислуги, вышла замуж в тринадцать лет. Их первый ребенок — сын — родился спустя пять месяцев… Тут я пропущу… В тысяча девятьсот тридцать третьем году отец был приговорен к шести месяцам…

— Да, — прервал его Джерри, — отсидел в каталажке за попытку организовать союз — заметьте, легальный. Полиция работает на вас, а не на нас… Но решетка — это было еще не самое худшее. Когда он вышел из тюрьмы, он нигде не мог найти работу. Не потому, что отсидел за решеткой, и не потому, что была Великая депрессия, а за более страшный грех… Владельцы заводов занесли его в черный список за то, что он был членом союза. Боже милосердный! Вам приходилось когда-нибудь видеть, как кто-то умирает на ваших глазах? Старшим братьям как-то удавалось сводить концы с концами… А отец украл деньги на еду… Украл, хотя был честнейшим человеком! Он их пропил. Он не хотел чувствовать себя обузой — и запил… За два месяца до войны он свалился с лестницы, сломал себе шею… Но умер он гораздо раньше.

Алфея поморщилась. Она не хотела слышать о тяготах и горестях Джерри, о перенесенных им в юности унижениях — он был нужен ей сильным, уверенным, не имеющим ахиллесовой пяты.

— Вы бросили школу в шестнадцать лет и пошли работать… — Мистер Каннингхэм пошуршал страницами. — Вы победили в конкурсе на лучший плакат и получили право на стипендию в Художественном институте Прэтта. — Мистер Каннингхэм ткнул пальцем в новую страницу. — В тысяча девятьсот сороковом году вам предъявлен иск о выплате алиментов на ребенка…