Золото шаманов - Юрий Гаврюченков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты всерьёз, что ли, заморочился с деньгами? – удивился Слава.
– Да плевать на них, теперь-то что об этом думать… Плохо, что Ласточкин после такого позора в залупу полезет. Зачем он разборку устроил? Знал ведь, что гестаповские методы со мной не прокатят, так нафига такой казачий стос?!
– Зря ты про его еврейскую маму фашистам наговорил. Представляешь, как он разозлился, когда пацаны ему рассказали? Ильюха, ты не ссы против ветра, лица потом от соли не оближешь.
– А что мне ещё в той ситуации было говорить, чтобы патриотов вштырило? Их же трое было против меня одного. Вот и пришлось мести метлой, не думая о будущем.
– В другой раз всё же думай, – из комнаты появилась Маринка с сумкой в руках. – Обо мне подумай.
– Обещаю, – сказал я. – Голова сильно болит?
– Болит.
Адский чудо-фонарь своей вспышкой превратил Маринку из яркой жизнерадостной женщины в тихое существо с красными слезящимися глазами.
– Представляешь, каково сейчас этим уродам? – утешил я её как сумел. – Им побольше твоего досталось, Ласточкин вообще почти вплотную стоял и тебя частично загораживал, а бойцам я вдобавок навалял.
– Ты просто Бэтмэн! – хмыкнул Слава.
– Vivere militare est, – провозгласил я, забирая сумку и подхватывая под локоток всё ещё неважнецки видящую Маринку. – Жить – значит бороться!
– А ещё говоришь про то, чтобы жизнь была хорошая, а не весёлая, – вздохнула супруга.
– Без приключений мы не можем, – признал я и добавил по возможности энергичнее, чтобы приободрить жену: – Но тот, кто с риском по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадёт!
– Ой ли, – снова вздохнула она.
Мы отвезли Маринку отдыхать от приключений к родителям, а сами поехали к метро.
– Хочешь, у меня перекантуйся, – предложил друган. – Ксения не будет против.
– Благодарю, но это на крайний случай. Без необходимости не хочу твою хату светить. Высади меня сейчас у метро.
– Давай я тебя до дома подброшу?
– Не надо, – мне категорически не хотелось вылезать при свете фар у самого подъезда, наоборот, тянуло прогуляться по дворам, осмотреться возле дома на предмет засады, просто подумать в тишине и одиночестве. Объяснить всего этого Славе я не мог. – Просто тормозни сейчас, дальше я сам.
В припозднившемся павильоне со всякой всячиной я купил свежие батарейки и перезарядил светошоковый фонарь. Кроме проверенного средства самообороны, я прихватил на случай встречи с патриотами ТТ и, после некоторого колебания, Сучий нож. Поначалу я хотел оставить его дома. У него была одна пренеприятная особенность: доставая, я всякий раз резался о его злое лезвие. Нож был с характером и не упускал возможности проявить свою сучью натуру. Давно пора было сшить ему ножны или хотя бы обмотать клинок бумагой и поверх скотчем, чтобы носить в кармане, но руки никак не доходили и я продолжал таскать финку по-жиганячьи – за ремнём. Если бы меня решили обыскать менты, я не задумываясь пустил в ход оружие. После всего содеянного в Усть-Марье иррациональные препоны в виде морали и сострадания исчезли окончательно, зато появилась ненависть к мусорам. К этому также приложил руку Кирилл Владимирович Ласточкин.
Провонявший смрадом бедноты метрополитен с отвычки не радовал. Как я раньше в нём каждый день ездил? По факту позднего часа пассажиров было немного, но и те напоминали «Едоков картофеля» Винсента ван Гога: морды у них были совершенно собачьи. Единственным светлым лучом в царстве деградантов была двадцатилетняя куколка, сидевшая напротив меня. Всю дорогу она читала глянцевый журнал, шевеля губами. Не в силах выносить это зрелище, я вышел на остановку раньше.
Не знаю, в чём была моя ошибка: то ли выскочил пригнувшись, то ли чересчур суетливо, однако едоки картофеля, пресытившиеся своей пресной диетой, решили подзакусить моим мозгом. По рассеянности я оказался на одной ступеньке эскалатора с пьяной женщиной, чья красота была сравнима лишь с красотой её наряда.
– Вы коренной петербуржец?
Она была одета в заношенный джинсовый костюм и лицо имела тоже изрядно потасканное, нуждающееся как минимум в стирке.
– Хуле надо? – максимально вежливо, насколько было возможно в данной ситуации, осведомился я.
– Вы коренной петербуржец?
– Почти год уже.
– Так коренной?
– Пристяжной, – вздохнул я.
– Чем занимаетесь? – проигнорировав несущественный для затравки разговора ответ, продолжила беседу несвежая мадам.
– Груши околачиваю.
– Получается?
– Более или менее.
– Вы не хотите со мной говорить?
– Даже не знаю, что сказать тебе по этому поводу, – я начал терять терпение.
– Я знаю, ничего не говори! – озлилась синяя дама и тут же перешла к делу: – У тебя есть деньги на массаж?
– Мне твой массаж, в общем-то, сегодня не нужен, и завтра не понадобится, – брезгливо ответил я.
– Так мы гуляем?
– Только сами по себе.
– Чё, денег нет совсем?
– Я не настолько скучно живу, чтобы заниматься благотворительностью, – ответил я.
– Ты гад, ты пидарас! Ты ненавидишь! Ненавидишь меня! Ненавидишь! – очевидно, между задницей, где у синьоры находился мозг, и ртом, в котором находился язык, произошло короткое замыкание.
На нас косились соседние пассажиры.
– Вот манда… тная комиссия, – пробормотал я.
Мы синхронно сошли с эскалатора и покинули станцию.
– Ты чё, мужчина, слышь, ты ебанись! – продолжала без умолку отравлять воздух помятая сука, поскольку я оказался одним из немногих доступных для неё развлечений.
Я резко остановился, алкашка по инерции сделала шаг и развернулась в мою сторону.
– Ты вот что, держи язык за зубами, пока у тебя есть зубы… и язык, – добавил я, подумав.
– Ты теперь с говном не смешаешь меня! – скороговоркой заявила мадам. – Нечего меня с говном смешивать! – и громко заругалась самыми паскудными словами.
С чужой глупостью гуманными методами бороться было невозможно.
Я повернул голову вправо, влево. Пассажиры, с которыми мы ехали, прошли, и на нас никто не смотрел. Разве что продавщица в пивном киоске, но ей ещё работать. Убедившись в отсутствии наблюдателей и ментов, я резко хлопнул ладонями по ушам пьяной дуры.
От пронзительной боли женщина взвизгнула. Скрючилась, держась за голову, и с мощной вонью обоссалась. Я стремительно сквозанул к светофору, радуясь, как технично получилось. Если бы стали опрашивать свидетелей, никто не смог бы рассказать, что произошло.
По ту сторону Политехнической улицы простирались неосвещённые дворы, и я нырнул в спасительную тьму.
«Неужели я так беззащитно выгляжу, что любая ханыжка отваживается на меня напасть?» – всплыла запоздалая догадка.
Сзади послышался стук дешёвых копыт.
Меня не пугали спившиеся люди в возрасте от восемнадцати до сорока лет с повадками подростков, нашедшие своё место в жизни на самом дне. Для встречи с ними у меня было всё, что только может потребоваться в тёмном переулке: зажигалка, часы, деньги, нож, пистолет и чудо-фонарь.
Возможно, то были просто бегуны. Мало ли куда они торопятся? Например, в гости опаздывают.
– Стоять!
Бегуны были всё же по мою душу.
– Стоять, я сказал!
Их было двое. Я развернулся и они с разбегу налетели на меня, рванули за плечо.
– Ты чё женщину бьёшь?! – кричавший не почувствовал, как заточенный острее бритвы Сучий нож влетел в его тело по самую рукоятку.
Когда я выдернул клинок и воздух вошёл в рану, синий рыцарь резко смолк, разжал пальцы. Я рывком освободился и пырнул второго защитника женской чести. В темноте ножа совершенно не было видно. Клинок на удивление мягко утонул в груди, наверное, попал между рёбер.
Я вырвал нож и отпрыгнул. Гопник схватился за грудь, его приятель согнулся и застыл, покачиваясь.
– Что, понтанулись, полудурки?
– «Скорую»… вызывай, – прохрипел хулиган, в его сообразительности чувствовался опыт уличных битв. Судя по голосу, ему было примерно лет тридцать.
– Сам вызывай, – я был занят тем, что протирал клинок носовым платком. Скомкал и убрал грязный платок в карман, а Сучий нож пристроил за ремнём.
– Бля… – выдохнул гопник и без сил повалился на асфальт.
Раненый в живот налётчик покачивался рядом, затаив дыхание от боли.
– Вот же, два долбоёба, – прокомментировал я и спросил: – Мобильник есть?
– Ессь, – прошипел согнутый.
Шпана обычно таскает сотовые телефоны на поясе. Чехол я нашёл сразу. Достал и раскрыл засаленную раскладушку. Звонить по 03 со своего было крайне неразумно.
– На улице Шателена двое раненых с проникающими полостными ранениями, – проинформировал я диспетчершу. – Одно колотое в грудь, одно в брюшную полость. Приезжайте скорее, пожалуйста, пока они не издохли, если вам не трудно, конечно. Оба за универмагом в темноте лежат.
– Вызов принят, – ответил прокуренный женский голос и глупых вопросов не задавал.
– Спасибо, – вежливо сказал я, сложил трубку и сунул за пазуху. Мои пальцы числились в дактилоскопической базе данных ГУВД, и не имело смысла упрощать работу органам следствия.