Универмаг - Илья Штемлер

Фиртич встал, подошел к шкафу, достал коньяк, коробку конфет, рюмки. Надо было достойно завершить сегодняшнюю встречу. Скандинавы действительно ему нравились... Прощание тянулось с четверть часа.

Проводив гостей, Фиртич подсел к селектору, но не успел нажать клавишу, как в кабинет вернулся Дубасов, прикрыл за собой дверь и привалился к ней спиной. Снял очки.

- Я хотел вам искренне помочь, Константин Петрович, — произнес Дубасов печальным голосом. — И переводил все существенное.

Нет, не понял Дубасов, что он, Фиртич, пытался найти себя, отстоять свое достоинство. И лично против Дубасова он гнева не таил...

- В таких переводах, Саша, все существенно. Каждое слово.

Дубасов смутился. Но слишком сильна была обида.

- Я старался, выкладывался... Привыкли, что люди ради вас стараются... Конечно, кто я? Чиновник.

Поза Фиртича уже выражала нетерпение, палец постукивал по клавише селектора с надписью «бух.». Представитель Инторга приоткрыл дверь и скользнул в щель, словно его потянули за рукав...

...

Из-под задранных штанин Лисовского выглядывали голубые кальсоны... Фиртич отвел глаза от главного бухгалтера. Он ненавидел сейчас Лисовского, ненавидел себя...

Телефон взорвался уже в третий раз, а Фиртич все не брал трубку. Он чувствовал, что звонят из горкома по этому же вопросу. Фиртич сделал усилие и поднес к уху трубку. И узнал голос заведующего отделом торговли горкома Лукина, горячего молодого человека, бывшего секретаря парткома экономического института. Лукин звонил довольно часто. И ничего не просил достать. Что само по себе настораживало почти всех директоров универмагов.

- Мне сообщили из банка, — произнес Лукин, как всегда официально представясь, — что у вас ЧП, ваш Универмаг неплатежеспособен. Когда обнаружили завышение остатков?

- Месяц назад, — пробурчал Фиртич.

- И весь месяц не пытались растовариться?

- Ждали санкции банка, — мрачно пошутил Фиртич.

- Дождались. — Лукин был серьезен. — Так что же ваш главный бухгалтер, знаменитый на весь мир, не провел выборочную проверку? Не обнаружил, что товар лежит без движения?

- Мой знаменитый на весь мир бухгалтер все обнаружил вовремя, — ответил Фиртич. — Он дважды делал переучет.

- Так что же?

- Я не давал разрешения. Надо было набрать денег к плану. Предстоит реконструкция, неизвестно, как сложится товарооборот... Бухгалтер тут ни при чем.

- Обувь? — спросил Лукин.

- Обувь. Вторая фабрика, — подтвердил Фиртич,

Дверь кабинета приоткрылась, и в проеме показалось лицо девушки-продавщицы. Она неторопливо окинула взглядом кабинет. Заметила Фиртича, остановила взгляд на Лисовском — скоро ли тот выйдет? Фиртич махнул рукой — девушка нехотя прикрыла дверь...

- Дождались. Сели на картотеку, — продолжал Лукин. — Не могли вернуть товар на фабрику?

- Большие транспортные расходы. Еще и разбраковка. Себе дороже. Рискнули. Надеялись продать, «Олимп» все же. Но застопорилось. — Приходилось снова все брать на себя. В конце концов, и он подписывал документы, что подсовывала ему Рудина. Не только Индурский.

Фиртич услышал, как на том конце чиркнула спичка, Лукин прикуривал.

- Лучший универмаг прошлого года. И арестован банковский счет. Не в состоянии погасить задолженность... Придется создать комиссию.

- Повремените. — Голос Фиртича дрогнул. Ему не хотелось просить, ставить себя в зависимость. — Прижать меня вы всегда успеете.

- Конечно, — не терпел Лукин. — Занялись реставрацией. Гостей принимаете зарубежных. Вот и забыли обязанности... Как бы все не поломалось, товарищ Фиртич. До свидания.

Лисовский сидел не двигаясь. И дышал напряженно, упрятав тяжелую голову в плечи. Дряблые веки наползли на крупные глаза. Губы побелели... Лисовский испугался?! Фиртича пронзила эта мысль. Лисовский, который не боялся ни бога, ни черта... Конечно, целая серия неприятностей! На нем еще висит нелегкий груз: сокрытие истинных результатов прошлого года, ложные сведения и премия практически за провал плана. А дело с Кузнецовым? Какие цепи приковали Лисовского к директору Универмага? Почему так предан? Или только петушился, а на самом деле боялся?

Фиртичу стало жаль Лисовского. Сам смелый человек, Фиртич чувствовал смелых людей. Неужели на этот раз интуиция его подвела? А может быть, Лисовский вовсе и не боится? И выглядит таким несчастным совсем по другой причине?

- Банк уже прекратил платежи нашим поставщикам? — спросил он.

- Вчера, — помедлив, ответил Лисовский. — Нескольким оптовым базам, швейному объединению...

- Со швейниками я договорюсь. Поверят. И с Мануйловым попробую... Иначе нам не погасить долги за чертову шарашку, Вторую фабрику. А им и горя мало, свое получили. За брак.

- Не за брак, за неходовую обувь. — Лисовский был бухгалтер и уважал точные формулировки. — Был бы явный брак, и разговаривать с фабрикой не стали. А неходовку надо расхлебывать, коль набрали.

Фиртич не знал, чем успокоить главного бухгалтера. Каждое слово могло обернуться обидой...

- Эх, Михаил Януарьевич... Хотя бы вчера мне сообщили о санкциях банка. Перед их звонком в горком.

- Вчера? — Лисовский выкатил из-под век голубые глаза. — Вчера, — повторил он и, тяжело ворочаясь, вылез из кресла. Сделал несколько шагов, ухватил дверную ручку. — Вчера вы были заняты не менее важным делом.

Лисовский вышел.

И Фиртич все понял... Да, именно из-за него, Фиртича, из-за его затей старик жертвовал всем: добрым именем, профессиональной совестью. Честью, наконец... Ради его затей! Этот медлительный человек с остатками рыжеватых волос верил в него больше всех. Больше Мезенцевой, Индурского. Те ничем не рисковали. В случае провала падал бы только он, Фиртич. Один! А падает сейчас его главбух. Ведь формально только Лисовский оказался виновным в создавшейся ситуации. Он обязан был настоять, сообщить во все инстанции о нарушении закона директором...

Фиртич обхватил ладонями шею, сомкнув их в замок на затылке... Вторая обувная... Рудина...

В дверь просунулась голова нетерпеливой продавщицы.

- Я занят! — произнес Фиртич, не размыкая пальцев.

- Вы нас примете! — Девушка уже вошла в кабинет. Солнце освещало ее фигуру, оттеняя каждую складку синего халата.

- Я занят, — повторил Фиртич.

- Моя фамилия Козлова... А со мной Неля Павлова. Мы из секции женской обуви.

Только сейчас Фиртич разглядел вторую продавщицу. Рядом с высокой и нескладной Козловой, Неля выглядела подростком.

Несколько коротких шагов, и Неля, обойдя подругу, приблизилась к столу директора.

...

Таким директора видели нечасто.

Фиртич шел, чуть сутулясь, склонив голову. Погасшая сигарета торчала в углу сжатых губ. Ярость, казалось, состарила его. Бледность, пробившаяся сквозь природную смуглость кожи, проявила ранние морщины. Рубец, след давней автомобильной катастрофы, выглядел уродливо и свежо...

Фиртич вышел из Универмага как был, в одном костюме. Он будто и не ощущал резкой сырости весеннего дня. Миновал короткий переулок и свернул на Театральную площадь, куда выходили ангарные ворота склада. Зрелище, представшее взору, подавило его своей безысходностью. Мятые, давленые коробки с обувью тянулись к вокзальному своду из бурого кирпича. В узких проходах пахло мокрым картоном...

Мысль о том, что можно распродать эти гигантские залежи, казалась бредовой. Заведующий складом — широкий мужчина в грязно-синем халате, натянутом на ватник, — жарко дышал в затылок директора.

- Вот... Так, значит... Сказано принять, я и принял, — испуганно бормотал он.

Фиртич резко обернулся. Заведующий с налета толкнул директора мягким животом и ошалело отпрянул в сторону.

- Что ж ты, стервец, а?! — сорвался Фиртич.

- Что я, что я? — лепетал заведующий складом. — Сами же подписывали счета... — Он подошел к столу и достал толстую пачку накладных, журнал оприходования.

На счетах стояла подпись Фиртича. Или Индурского.

- Каюсь, Константин Петрович, — тянул завскладом, — не заглядывал я особенно в накладные. Сколько привозили, столько и принимал. А заглянул как-то — и сам за голову схватился. Раза в два больше разрешенного принял...

Хитрец. Хотел частичным признанием вины облегчить свою участь, раз дело выплыло наружу. И не придраться: всего лишь грубая служебная промашка. В злом умысле не обвинишь. Наверняка свою корысть имел, каналья. Но как докажешь...

Ватное, отупляющее равнодушие вдруг охватило Фиртича. Такого чувства он давно не испытывал. Возможно, с тех пор, как выбежала из ельника на заброшенную лесную дорогу девчушка в красном платье. Фиртич тогда успел повернуть руль, и машина врезалась в дерево... Пожалуй, именно такое равнодушие и отупение охватило его в больнице, когда узнал, что с девочкой ничего не случилось. Реакция на страшную, но уже вчерашнюю весть...