Идиотам просьба не беспокоиться - Тибор Фишер

Эскападу с колонной Нельсона следует расценить как провал. Несмотря на все усилия Миранды избежать эгоистической подоплеки, каковой не должно было быть в ее акции, теперь она поняла, зачем она это затеяла – назло Тони, из-за его непробиваемой упертости. А раз этот поступок не был продиктован ее собственными порывами, стало быть, он не считается. Порывшись в памяти, она смогла вспомнить только один бескорыстный и великодушный поступок; причем совершила его не она, а тот худосочный парень, который добыл ей стул в клубе. Единственный благородный момент в истории человечества: стул, который один человек передал другому в клубе на юмористической вечеринке.

– Тебе наплевать, как я выгляжу? – спросила она.

Тони был совершенно некоммуникабельным. Он лишь тихонечко трясся, сидя на ковре.

– Я хочу выглядеть хорошо для тебя. Чтобы тебе было приятно. – Она отправила в рот очередной кусочек грудки индейки. – Чего нельзя сделать во сне?

Тони рассматривал что-то в воздухе – что-то, невидимое для нее.

– Во сне все возможно. Ты можешь командовать армией. Летать, махая руками. Играть в покер с покойниками. Но есть одна вещь, которую, как мне кажется, нельзя сделать во сне. Знаешь, что это такое? Тони, я к тебе обращаюсь.

Она проглотила еще кусочек.

– Ты меня удивляешь, Тони. Ты же всегда мне талдычишь про необходимость общения.

Тони не сводил глаз со своей рыбки.

– Единственное, что нельзя сделать во сне, – это увидеть сон. Если тебе снится, что ты знахарь, который лечит внушением, ты не сможешь вздремнуть во сне и увидеть сон, что ты крупный, с мировым именем специалист по колибри. Тебе может присниться, что ты был знахарем, который лечит внушением, а потом стал крупным специалистом по колибри. Но тебе не может присниться, что ты знахарь, которому снится, что он колибрист, или как оно правильно называется. Это кое о чем говорит. И это хороший способ проверить, спишь ты или нет: если тебе ничего не может присниться, значит, ты спишь и видишь сон.

– Тебе надо лечиться, Миранда.

– А разве это я швыряю по комнате рыбок? У тебя ужин стынет.

– Не хочу портить тебе настроение своим аппетитом.

– Если подумать, то я неправа; есть еще одна вещь, чего нельзя сделать во сне?

– Да?

– Во сне нельзя умереть.

Зазвонил телефон. Поскольку никто не взял трубку, включился автоответчик. Вив начала наговаривать сообщение.

– Ты не будешь брать трубку? – спросил Тони.

– Нет, – сказала Миранда. – А ты никогда не задумывался, что любовь – это всего лишь накопленная боль?

По дороге к метро она услышала крики «спецназа», какие-то хлопки и удары, а потом, из-за угла, буквально Миранде под ноги вывалился какой-то черный. Он упал на асфальт, держась рукой за бедро с выражением умеренного раздражения, как будто ему свело ногу.

Она не задумываясь переступила через него, а потом из-за угла показались трое полицейских, которые обступили лежащего на земле человека с трех сторон плотным кольцом, а Миранда пошла себе дальше к метро. Уже потом ей пришло в голову, что это могло быть опасно, но ей было не до того. Она думала совершенно о другом, а в Брикстоне всегда так и делается – ты просто переступаешь через все, что валяется у тебя под ногами, и идешь себе дальше своей дорогой. Просто подстраиваешься под брикстонскую толкотню. Пинок, удар локтем, шаг, отгребись. Пинок, удар локтем, шаг, отгребись, пока не выберешься из толпы.

Она не знала, в чем проблема с Брикстоном; но был в нем некий изъян, словно здесь из-под земли вырывались фонтаны какого-то странного варева, инфернального пива для страждущих: бессчетные поводы для жалобщиков, больше безумия для безумцев, больше буйства для буйных, больше убийственности для убийц. Экзотика дальних стран стекается на Хай-стрит, словно здесь медом намазано, и здесь все себя чувствуют на своем месте. Как дома.

Первым исчез продюсер, потом пропала его секретарша, а теперь сгинул и офис.

Миранда заглянула в пустую комнату, где не осталось вообще ничего, кроме половинки стола и плетеной корзины для бумаг, плюс еще две телефонные книги в углу и несколько конвертов под дверью. Объявление «Помещение сдается» исключало любое неверное истолкование. Миранда сделала вывод, что теперь можно бросать это гиблое дело.

Она услышала шаги на лестнице. К ее несказанному удивлению и разочарованию, это был Нед собственной персоной. Он поздоровался с ней кивком, заглянул в офис, подергал дверь – оказалось не заперто. Он зашел внутрь и уселся на телефонные книги.

Миранде было странно, что он не выдал свое «семейство шизокрылых», хотя ситуация очень даже располагала. Но, с другой стороны, Нед, наверное, почувствовал, что она не фанатка этой культовой фразы.

– Похоже, они уже не вернутся, Нед.

Нед пожал плечами:

– Старый баркас под названием Альф.

– Ты что, отрабатываешь на мне новый номер?

– Наши старые лодки усложняют нам жизнь.

– Старые лодки?

– Да. Я не хочу совершать ошибку и употреблять слова типа «желания» или «стремления». Они, видишь ли, поистерлись от долгого употребления и давно потеряли смысл, вернее, не то чтобы совсем потеряли… просто они одновременно бессмысленны и слишком многозначительны. В любом веке желания, стремления, амбиции и мечты рассматривались как черты, составляющие самую суть человека; мы все с уважением и даже с благоговением замираем перед амбициями или успехом, но даже если придерживаться противоположной точки зрения и отвергать амбиции, они все равно при тебе остаются – как объект неприятия. Не важно, стремишься ты к чему-либо или, наоборот, не стремишься – все равно ты об этом думаешь. Употребляя заезженные слова, ты волей-неволей ввязываешься в борьбу, которая длится веками, в то время как «старые лодки» лучше передают правду. То, что ты называешь желанием, будь то желание выступить по телевизору или выйти замуж и завести двоих детей, высокий забор и собаку, я называю старыми лодками.

– Но почему именно старыми лодками? – спросила Миранда. Все равно делать было нечего.

– Лодки символизируют мимолетную и переменчивую природу наших желаний, которых носит туда-сюда по морям случая. А вообще-то это абсурд.

– Да, без абсурда тут не обойдешься.

– А «старые» означает, что наши желания-лодки скрипучие и никчемные.

– А почему «под названием Альф»?

– Потому что ассоциируется с альфой. Стремление быть первым, позывы к славе. Я иногда даю имена старым лодкам, чтобы было еще смешнее.

– И тебе правда легче со своим Альфом и другими старыми лодками?

– Трудно сказать.

– Ты остаешься?

– Мне все равно делать особенно нечего.

Получив столь ощутимый удар по своей карьере, Миранда решила развлечься и пошла в магазин, в продовольственный отдел «Маркса и Спенсера». Она встала в очередь к первой же кассе; она никогда не выбирала, к какой кассе вставать, потому что все равно неизменно вставала в самую долгую: либо с тупой по жизни кассиршей, которая периодически «зависала» на каком-то товаре, у которого не считывался штрих-код, либо с покупателями впереди, которые расплачивались самой мелкой мелочью, неторопливо выуживая ее из многочисленных карманов. И вот что интересно: каждый уверен, что именно он всегда встает не в ту кассу. И скорее всего это верно. Есть ли этому объяснение? Наверное, есть. Но какое? Что люди в массе своей не особенно наблюдательны? Что люди, которые стоят в очереди в «быстрых» кассах, это никакие не люди, а космические пришельцы из какой-то другой галактики, которые набирают значительное преимущество перед человеческой расой, потому что проводят меньше времени в очередях в супермаркетах? Или некоторые покупатели просто врут, когда утверждают, что они вечно встают не к той кассе – наподобие того, как миллионы жалуются на дорогую жизнь, чтобы их принимали за обыкновенных работников?

В данной конкретной очереди источником раздражения был молодящийся дяденька-металлист (длинные волосы, черная косуха), стоявший непосредственно перед Мирандой. Закипая от злости, она наблюдала, как он лениво и вяло роется у себя в сумке; и при этом он вовсе не торопился выкладывать содержимое своей корзинки на кассу. Его сосредоточенные копания задержали процесс расчета, наверное, секунд на сорок, самое большее – на минуту, и Миранда мысленно согласилась, что она никуда не торопится и что эта потерянная минута ничего не решит в ее жизни, но ее все равно раздражал этот тормоз. Чтобы совсем уже не психануть, она принялась изучать ассортимент кондитерских ингредиентов, выставленных у кассы. Ананасовый порошок. Порошок?!

Он был репортером; специальным корреспондентом для какой-то специальной газеты, и занимался он темами специфическими. Его серьга и татуировка опоздали лет этак на сорок в смысле провозглашения его бунтарем, аванпостом самоуправления (в конце концов в наше время налоговые инспекторы с непропирсованными сосками уже почти все вымерли). Вполне может быть, что обстановка у него в кабинете подобрана так, чтобы это не было похоже на кабинет; может быть, он работает на какую-то дизайнерскую компанию, или на фирму звукозаписи, или – еще того хуже – на агентство по связям с общественностью. Но денежка регулярно поступает на счет раз в неделю, и голоса, которые говорят ему, что делать, не звучат у него в голове, а приходят извне.