Ждите неожиданного - Татьяна Устинова

И подумав так, она повеселела.

Они вернутся в Москву, поедут на дачу, и в первый же его приезд, как только он сделает ей предложение, – он уже делал четыре раза и получал отказ, – она сразу же согласится. Прямо в ту же секунду!..

– Пока, – сказала она Богдану и побежала по лестнице на свою палубу.

Богдан, весь дрожа от возбуждения – Лена страшно его будоражила, – сделал ещё круг.

На носу стояла Таша – слабая, никчёмная, няшная и мимимишная, – ветер трепал её кудри. Он подумал, не подойти ли, и решил не подходить.

Он ещё раз обошёл палубу. Из каюты Ксении доносились какие-то странные звуки, но он не обратил на них внимания.

Таша, отделавшись наконец от Владислава, долго стояла на носу и сильно замёрзла. Теплоход шёл ходко – ночью всегда кажется, что он идёт очень быстро, – и она думала, как хорошо, что матери не удалось увезти её в Москву.

Если бы не Розалия Карловна, возможно, и удалось бы.

А может, и нет! Всё же за эти несколько дней на теплоходе она набралась сил – как будто река, и небо, и окружающие люди поделились с ней своими. Мать появилась в её жизни сразу после смерти деда, до этого она её видела только в раннем детстве, и Таше показалось, что мир перевернулся – вот именно так.

Мир перевернулся с ног на голову.

Квартира на Спиридоновке, дача под Звенигородом, счета – всего этого было так много, и всё это можно было заполучить целиком, избавившись от Ташиных притязаний на наследство. Дед был легкомыслен и безалаберен, кроме того, как многие врачи, он почему-то был уверен, что жить будет вечно. Он умер скоропостижно, не оставил никакого завещания, а Ташина мать приходилась ему дочерью, и эта самая дочь развила такую активную деятельность, что Таша на несколько недель угодила в институт нервных болезней – как раз там мать выцарапала справку о её «временной невменяемости», уверив врачей, что Таша пыталась покончить с собой. Валентина заявила, что если Таша не откажется от своей доли наследства в ее пользу, то она оформит над дочерью опеку, чтобы заграбастать всё.

Она подкупала каких-то оценщиков, приводила подозрительных юристов, собирала справки – кипы, тонны, курганы справок! – и всё для того, чтобы Таше не досталось ничего, а всё досталось ей.

Ей всё и досталось.

Какое ещё судебное заседание! Всё же было решено!

…Или не всё?.. Или она, Таша, просто о чём-то не знает?..

Одно она знала совершенно точно – чтобы хоть немного… отстраниться, поправить душу, которая просто пропадала от горя, чтобы как следует повспоминать деда, единственного человека, которого любила, она должна сесть на теплоход и поплыть.

На припрятанные деньги она купила путёвку, отложив все дела на потом. Потом ей нужно будет переделать кучу дел!.. Она должна где-то жить, что-то есть, как-то работать.

Пока был жив дед, она училась в аспирантуре и доучивалась, когда появилась мать. С тех пор Таше стало не до поисков работы.

Когда мать забрала всё, на что Таша могла безбедно жить, и остались только вот эти припрятанные на самый последний-распоследний случай деньги, она и решила, что отправится в путешествие.

И пусть оно будет последним. И пусть больше таких путешествий у неё никогда не будет. Но сейчас она здесь.

Когда от холода мелко застучали зубы, Таша пошла к своей «резервной каюте».

Какие-то подозрительные звуки доносились из окна каюты Ксении, Таша остановилась и прислушалась.

Потом позвала тихонько:

– Ксения? Ты спишь?

Никакого ответа, только бульканье и всхлипы.

Тогда Таша постучала в дверь, и тоже ничего. Она вновь сунулась в окно.

– Ксения? Ты что?

Бульканье то прекращалось, то возобновлялось вновь, Таша решилась и перелезла через высокую раму внутрь. Звуки были странные и очень подозрительные.

В каюте Таша почему-то не догадалась зажечь свет.

Ксения лежала, свесившись с кровати – обе руки на ковре.

Таша наклонилась и взяла её за плечи:

– Ты что?!

Изо рта у Новицкой шла пена, глаза закатились, она была холодная, скользкая, очень тяжёлая.

Таша стала тащить её, чтобы положить основательно на кровать, но у неё не получалось, Ксения сползала на пол, руки падали и стучали о ковёр.

И эти жуткие, булькающие звуки, как будто она захлёбывалась!

– Очнись! Ну?! Ну же! Держись, держись.

Тут по телу Ксении как будто прошла волна, и она вся затряслась, забилась в конвульсиях сухой рвоты, пена вновь показалась изо рта.

Таша держала её за плечи.

Тут пиликнул дверной замок, и на пороге возник человек. В спину ему светил палубный фонарь, Таша не могла разглядеть, кто это, только чёткий силуэт.

– Ей плохо! – закричала Таша. – Нужно врача!

В один шаг человек оказался рядом с ней и изо всех сил её ударил. Таша отлетела к стене, ударилась затылком, но сознание работало абсолютно чётко. Человек наклонился над Ксенией, стал что-то с ней делать, прижимать её коленом, и тут Таша, размахнувшись, дала ему по голове какой-то крохотной вазочкой, стоявшей на круглом столе.

Вазочка разлетелась на мелкие кусочки. Человек обернулся и опять попытался её ударить, но она увернулась, присела и толкнула его в колени, он упал на кровать, на Ксению.

Теперь он бешено дёргал ногами, стараясь попасть Таше в лицо, и, кажется, попал в плечо, потому что стало больно, и Таша взвыла, вцепилась ему в штанину, но он вырвался, в один прыжок оказался у двери, сверкнула полировка, и он пропал.

Таша попыталась встать.

Зажёгся свет, залил помещение, Таше показалось, что это она сама его включила.

– Кто тут?! Что происходит?!

Владимир Иванович, голый по пояс, в одних только полотняных штанах, схватил Ташу за плечи и посадил, а Наталья, завернутая в какую-то тряпку, перевернула Ксению.

– Володя, ей плохо! Смотри!

Владимир Иванович ещё секунду смотрел Таше в глаза:

– Жива?

Та молча кивнула.

Он оттянул Ксении веки и посмотрел по очереди в один и в другой глаз, потом подхватил её на руки – голова и ноги свесились и болтались, – кое-как протиснулся в дверь, и по палубе затопали его босые ноги.

– Он вошёл, – сказала Таша и вытерла тыльной стороной ладони рот. – И ударил меня.

– Кто? Кто, Ташенька?

– Я не знаю. Было темно, а на нём… капюшон или какая-то шапка… или маска… Я не поняла.

Наталья стояла перед ней на коленях, обнимала её и прижимала к себе.

– Девочка моя, – приговаривала она. – Бедная девочка.

– Я на носу стояла, – продолжала Таша. – Замёрзла. А окно открыто, и Ксении плохо было. Я заглянула. А она не отвечает. Я в окно влезла, а её рвёт, и пена изо рта. Потом он зашёл и меня ударил. Он хотел что-то с ней сделать. Он на неё ногу поставил, потом сел, придавил её…

– Тише, тише…