Ждите неожиданного - Татьяна Устинова

Потом его в первый раз ранили!.. Ох, как это было, страшно вспомнить!..

Начались девяностые годы, из всех щелей повылезало бандитьё, ещё пока не настоящее, только начинающее, и от этого бесстрашное, самоуверенное и особенно опасное.

Вот этот, почти заросший маленький шрамик выше лопатки, ближе к шее, как раз и есть первый.

Конечно, её никуда не пустили, когда она прибежала в институт Склифосовского. Бежала она ночью, через дворы, и было очень страшно.

И там, в больнице, тоже было очень страшно, как на том свете, как в аду – слабые лампочки, выщербленные полы, запах дезинфекции и медикаментов. Привезли какого-то парня, из него капала кровь, он держался за бок и шёл. Его вели, а не везли на каталке, санитары говорили друг другу, что каталок нет, все на третий этаж уволокли. Парень держался за бок, и за ним по полу стлался кровавый след. Он всё больше и больше кренился на ту сторону, откуда лилась кровь, санитар встряхивал его, чтоб он шёл ровнее, но он не мог идти ровнее и в конце коридора упал, как-то странно подёргался и затих. «Этот всё, кончился, – сказал санитар. – Коль, посмотри, там ещё один был. Давай его, что ли!»

Наталья сидела в коридоре на коричневой клеёнчатой кушетке и ждала. Мимо прошёл какой-то врач, вернулся и наорал на неё – зачем она сидит, чего ей здесь надо, кто пустил! Наталья сказала, что у неё здесь муж. «Нарик? – непонятно спросил врач. – Из этих, которые сегодня на Большой Грузинской друг друга порезали?» Наталья сказала, что её муж – лейтенант милиции. Врач махнул рукой и ушёл.

Её муж, лейтенант милиции, тогда быстро поправился, пуля прошла навылет, но после этого ранения всё стало немного сложнее. Она начала всерьёз бояться за него. До ранения они всё как будто играли в детектив – он рассказывал ей страшные истории, она ужасалась, и это было весело.

А тут стало совсем невесело.

Страна разрушилась, погибла, и вместе с ней погибло дело, которому служил Володя, – теперь самым выгодным и правильным стало «крышевать» бандитов, а не сажать их по тюрьмам, он поначалу ничего, держался, а потом начал пить – всерьёз, тяжело. Но вскоре бросил, ничего не помогало, легче от питья не становилось.

Он тихо сидел на какой-то бумажной работе, ненавидел её, собирался увольняться, чтобы продавать в магазине «Охотник и рыболов» снаряжение. Наталья удерживала его, говорила, что всё изменится. Он не верил.

Страна погибла, и вместе с ней погибло кино, где она работала художником по костюмам, и дом моды – тогда это называлось ателье – погиб тоже. Кино не снимали. Одежду было не достать. Шить ей стало не из чего и не для кого, зато из Турции повалили «челноки» с синими и красными клетчатыми сумками, набитыми турецким ширпотребом – в основном пижамами и кожаными куртками. Тогда так носили: пижама, а сверху кожаная куртка, предмет вожделения и зависти. Пижама считалась верхней одеждой – никто не догадывался, что таким – розовым, бирюзовым, с аппликациями и картинками – бывает бельё!

Наталья шила для знакомых – только из «собственной ткани», у кого она ещё оставалась, – и на эти деньги они как-то кормились. Ещё помогали его статьи. Он писал статьи в «Вестник МВД» и в какие-то ведомственные издания, однажды его статью перепечатали где-то на Дальнем Востоке, и оттуда прислали неслыханный перевод – гонорар.

В коммерческом магазине он купил сервелат «Московский», банку зелёных маринованных помидоров, майонез – страшный дефицит по тем временам! – полено замороженной в камень свинины, килограммов на пять. И ещё какого-то подозрительного портвейна.

Вот это у них был пир!.. По причине майонеза Наталья соорудила настоящий салат «оливье», в него даже порезали немного жареного мяса. Ни отварной говядины, ни хотя бы докторской колбасы не было, зато была жареная свинина, и примерно полкуска Наталья щедро изрезала в салат.

Они пригласили на пир старух – вот те удивились!..

Пировали до ночи, ликовали, наслаждались, запивали свинину подозрительным портвейном, который на поверку оказался португальским, самым настоящим!.. Потом, в другой, следующей жизни Наталья покупала этот порто в Лиссабоне, он стоил бешеных денег.

Когда выпадала такая удача, начинало казаться, что всё преодолимо, что жизнь непременно наладится – ну, не может быть, чтобы так осталось! – что всё у них впереди.

Потом он вернулся на оперативную работу, и его ещё раз ранили. Длинная тонкая полоска на боку, это как раз тогда. Каждый раз врачи говорили, что ему везёт, то навылет, то сквозное, то «ещё бы три сантиметра левее, и всё», то «ещё на сантиметр глубже, и всё».

…Они так друг друга любили!.. И по-прежнему изо всех сил старались не очень шуметь по ночам, хотя старухи перестали к ним привязываться и ходили за Наталью стоять в очередях и «отоваривать талоны». По-прежнему им казалось, что мир рухнет, а любовь останется. Не какая-то абстрактная – бог есть любовь и всякое такое, – а именно их любовь, такая острая, горячая, заниматься ею можно бесконечно, и тогда ничего не страшно.

Вскоре старухи умерли – одна за другой. И оказалось, что все свои сбережения и все квадратные метры они завещали Володе с Натальей. Сбережения, конечно, погибли, обесценились, но у старух были картины, старухи их оценили по всем правилам, добыли скреплённые печатями бумаги. Оказывается, они обе были очень предприимчивые и здравомыслящие. Они оставили идеальное наследство, с которым не было никаких хлопот!..

Картины продали с аукциона, выкупили у жильцов оставшиеся квадратные метры, и в их распоряжении оказалась огромная, запущенная, старая квартира на Делегатской!..

Наталья по сей день жила в этой квартире.

На «Мосфильме» знакомый художник по костюмам пристроился в какую-то «школу дизайнеров» и Наталью записал, – никто не знал, что это за «школа», но говорили, что после неё, возможно, дадут работу в иностранном кино.

«Школа» располагалась в подвале на Покровке, классы вели какие-то странные французские люди, чудно и нелепо одетые – в жилетках, полосатых пиджаках, тонких шарфах, закрученных вокруг шеи тоже как-то нелепо. Эти люди легко сочетали пиджаки с джинсами и шёлковые юбки с тяжёлыми свитерами. Наталья однажды, когда на дом задали какую-то тему, принесла свои давние работы. Посмотреть на них пришли все четверо преподавателей.

Нет, сначала посмотрел один, удивился и спросил, можно ли оставить их до завтра, работы будут в полной сохранности. Наталья оставила. У неё таких было сколько угодно. Вечером они даже веселились с Володей и вспоминали рассказ «Глупый француз». Ну правда, подумаешь, какая ценность – её картинки, – а такой Версаль развели!

Назавтра её картинки смотрели все четверо. Говорили непонятное. Со студентами они общались по-английски, а друг с другом, разумеется, по-французски, никто из студентов этот язык не понимал.