Йоханнес Кабал. Некромант - Д. Ховард

чулки. Далее — страницы, вырезанные из разделов о женском белье в более современных каталогах,

фотографии стен в общественных туалетах, покрытых неумелыми рисунками и густо исписанных

всякими выдумками, копии чересчур подробных анонимных писем. Кабал закашлялся и убрал

предметы обратно в банку.

— Людям такое нравится, ты сам говорил.

— До того, как я увидел вот это. Я сомневаюсь.

— Нет времени сомневаться, — сказал Йоханнес, высыпал содержимое банки на пол и в тот же

миг призвал Лейлу.

Кабал вскоре обнаружил, что Лейла — во всех смыслах звезда ярмарки и часто прибегал к её

помощи для достижения лучших результатов. Но находиться рядом с ней он не любил. Она

определённым образом воздействовала на него, а он не хотел поддаваться влиянию столь низкого

уровня.

Ибо Лейла была наилучшим примером, физическим воплощением преступного эротизма: духа

подглядывания, того чувства, когда смотришь украдкой вверх, проходя под стремянкой в библиотеке,

заляпанных открыток, подавленных желаний, дурманящей безвкусицы, запретного возбуждения. На

всём этом в отдельности были сделаны состояния. Собранное в одном теле, нарисованном тысячей

миллионов пылких фантазий и увенчанное лицом, которое пришлось бы по вкусу большинству

мужчин, да и многим женщинам, это производило без преувеличения сногсшибательный эффект.

Мужчины приходили к ней, обнаруживая позднее, что их кое-чего лишили. Лишили достоинства.

Самоуважения. В её присутствии сложная дорожная карта среднего интеллекта упрощалась до шоссе

с односторонним движением без съездов и поворотов. Всё становилось до опасного просто.

В данный момент всё становилось до опасного просто для Барроу. Он начал смотреть на неё с

восхищением. Как вообще можно было подумать, что в ней не было ничего примечательного, когда

везде, куда бы ни упал его взгляд — обнаруживались детали: натуралистичные, идеальные,

возбуждающие и прямо-таки гипнотизирующие? Высшие мозговые центры Барроу, его Эго и Супер-

Эго были в курсе, что дела плохи, и колотили в дверь рубки управления его мозгом. К сожалению,

гадкий мистер Ид гостей сегодня не принимал, так что Барроу просто сидел, дрожа, обливаясь потом,

и едва дыша.

— Вот так, вот так, — приговаривала Лейла, как всегда, одерживая верх.

Она медленно опустилась на колени, сев на него верхом, и взяла его голову в руки. Он слабо

ощущал, как её ногти впиваются в кожу на затылке. Откуда у неё ногти? Её руки ведь покрыты

латексом.

Супер-Эго Барроу, встав на плечи его Эго, голосило через вентиляцию: "Нам крышка, если ты

не сделаешь что-нибудь, олух волосатый! Драться или бежать! Драться или бежать!" Ид естественно

не слушал. Просто сидел в капитанском кресле с неприличным возвышением у себя в шортах и как

дурак смотрел Лейле в глаза, два колодца колдовского зыбучего песка, из которого мало кто спасся.

Когда её губы разомкнулись, и она наклонилась, чтобы поцеловать его, Барроу не шелохнулся,

да он и не мог. Даже когда её рот начал эластично и так изящно растягиваться, он просто сидел себе и

ждал, когда она сделает то, что задумала. Даже когда её губы добрались до его переносицы и

подбородка, окружая всё, что между ними, он лишь отрешённо подивился — и где только таким

трюкам учатся. Так прошло несколько мгновений, пока он вдыхал её дыхание и вспоминал, как ему в

семь лет вырывали зуб, усыпив газом. Её язык резвился на его губах, игриво щекотал ноздри.

Затем мощное мышечное сокращение от горла до живота высосало воздух у него из лёгких.

Она устала претворять в жизнь людские фантазии, она просто хотела убить кого-нибудь для

разнообразия.

Мозг Барроу вернулся в рабочее состояние, хотя и поздновато, чтобы чем-то помочь. Он

схватил её за волосы и со всей силы потянул назад, бил её по голове кулаками, силясь хоть как-то

ослабить её хватку. Всё тщетно, она в буквальном смысле была дьявольски сильна. Пока он отбивался

и вырывался, она не шевелилась, просто смотрела ему в глаза с холодным отстранённым

удовлетворением, в ожидании того момента, когда жизнь покинет его. Он чувствовал, что слабеет, в

то время как его лёгкие пытались выжать немного жизненной силы из жалких остатков воздуха.

Комната становилась всё менее различимой по мере того, как туннельное зрение всё больше и больше

ограничивало ему обзор вплоть до полного затмения, потери сознания и смерти. Его кулаки слабо

ударялись о её тело. Такое ощущение, что бьёшь по шине — эта мысль показалась ему смешной, но

засмеяться он не мог, лишь подумал, будет ли это его последней мыслью, он надеялся, что нет,

потому что хотел, чтобы последняя мысль была о Леони и о том, кто за ней присмотрит, когда его не

станет, хотя она ведь уже взрослая женщина, и не темновато ли здесь, взрослая женщина и могла

бы могла бы могла бы...

Мозг Барроу с сожалением перекрыл все речевые функции и дожидался момента вырубить и

всё остальное.

...свежий воздух ценишь только после того, как тебя на целый день заперли на шинном заводе,

хотя слабый запах ещё остался, и вообще, на что это ты уставился?

У Барроу помутнело и вновь прояснилось в глазах. Он всё ещё смотрел на Лейлу, а она всё ещё

смотрела на него, но что-то изменилось, и глаза Лейлы почему-то выражали смутное разочарование.

Вдруг он вспомнил, что она пыталась его убить и ему надо бы продолжать с ней бой. Он оттолкнул её

тело, но рука его не встретила сопротивления. Он попробовал похлопать её по лицу и, неожиданно,

она позволила ему это сделать, как будто так и надо. Слабое, но благодарное удивление увеличилось

в несколько раз, когда он увидел, как её голова отскочила и остановилась на расстоянии в нескольких

футах. Он вскрикнул и попятился назад, пока не упёрся в диванчик. Тяжело дыша, он бешено

посмотрел вокруг в попытках сориентироваться. Он по-прежнему был в павильоне, по-прежнему на

полу. Голова Лейлы лежала неподалёку, в то время как с другой стороны корчилось, до сих пор стоя

на коленях, её обезглавленное тело. Позади, чем-то похожим на хлебный нож, невзрачный невысокий

человек одной рукой безрезультатно скрёб по бесцветной слизи, которая покрыла почти всю

переднюю часть его пиджака.

— Да уж, — непринуждённо сказал человек, когда заметил, что на него смотрит Барроу. — Не

думаю, что она сойдёт.

— Здравствуйте, мистер Симпкинс, — хрипло сказал Барроу.

— Здравствуйте, отставной инспектор Барроу, — сказал человек и продолжил скрести пятно. —

Знаете, к пятнам крови я привык, но вот это для меня в новинку.

Он указал на разнородные части, из которых состояла Лейла.

— Я вообще-то не собирался обезглавливать барышню, только глотку перерезать. Но с ней это

не прошло. Едва лезвие коснулось того, что язык не поворачивается назвать кожей — оно заскользило

дальше. Как будто немецкую колбасу нарезаешь. А потом — хлоп! — голова слетает с плеч. Мне, как

профессионалу, было бы даже приятно, если бы не брызги этой ужасной слизи. Я привык к гейзерам

крови — нужно просто относиться к ним, как к неприятной необходимости, вроде похода к

стоматологу. Но это? — Он с серьёзным видом наклонил голову, как будто собирался сообщить о

великом открытии. — Сомневаюсь, что это вещество — естественного происхождения.

— Что теперь, мистер Симпкинс? — спросил Барроу.

Симпкинс вопросительно наклонил голову.

— Вы сказали, что убьёте меня в один прекрасный день. Этот день — сегодня?

— А, вы о том старом деле? — пренебрежительно сказал Симпкинс. — Сегодня я спас вашу

жизнь, отставной инспектор Барроу. В некоторых культурах это означает, что ваша жизнь теперь

принадлежит мне. Так зачем мне убивать вас? Зачем забирать то, что и так моё?

— Красивая мысль, мистер Симпкинс, однако актуальна она, только в том случае, если вы

придерживаетесь одного из этих культурных мировоззрений, в чём я не уверен.

Симпкинс сдавленно фыркнул — рассмеялся.

— Конечно, вы правы. Никогда не перестаёте мыслить как детектив? Я всё равно намеревался

вас убить, но знаете, думаю, не стану. — Он вытянул руку, расставив два пальца в форме буквы V. —

На это есть две причины. Во-первых, после того, как я спас вам жизнь по, надо сказать, корыстным

причинам — я решил: если кто-нибудь вас и убьёт, то только я, — мне показалось, что не очень

красиво тут же взять и отобрать её. А во-вторых, и это гораздо для меня важнее, вы вспомнили меня.