Кто услышит коноплянку? - Лихачев Виктор

- Да, мне Михаил о нем рассказывал, - сказала Ира. - Говорил, что они земляки.

- Девчат, это все хорошо, но между первой и второй перерывчик небольшой. Мой муж так любил говорить... Он тоже хороший был человек. Давайте, девочки, помянем наших близких. Помянули. И только тут Софья вспомнила:

- Ох, ненормальная я.

- А в чем дело, Соня?

- Я же на машине. Как теперь поеду?

- А зачем ехать? - Голос Иры звучал теперь куда увереннее. - Витя сегодня на шабашку в один подмосковный поселок поехал. На выходные. Места хватит. Я, правда, не знаю, может, тебя кто дома ждет?

- Нет, никто. - Софья явно не ожидала такого предложения и растерялась. - А это будет удобно?

- Конечно, удобно.

- Хорошо, я только сейчас домработнице позвоню...

- А говорит, не крутая, - подмигнула Наталья Ире.

- Михайловна, что ты к человеку пристала?

- Это я из зависти. Я тоже хочу остаться здесь ночевать.

- Здорово, - по-детски обрадовалась Ира. - И с Лизой пообщаетесь, и мы наговоримся.

- А у меня тост, - вдруг сказала Софья. - Есть еще водка?

- Есть, но если надо, мы еще сбегаем, - разливая, заметила Наталья.

- Ох, и заводная ты, - восхитилась Ира. - Говорите... говори, Софья.

- Наташа, Ирочка. Вы очень хорошие. Если вы подружитесь со мной - я буду счастлива. Если вы позволите хоть немножко быть вам полезной, помогать вам, делить с вами горе и радость - это было бы честью для меня. Простите за сумбур, за громкие слова, но я действительно рада, что Бог меня свел с вами, с Лизой, Михаилом Киреевым. Раньше для меня жизнь была одним большим наслаждением. Вот ты, Наташа, сказала, что я крутая...

- Соня, солнышко, я пошутила...

- Нет, нет, ты все правильно сказала. Только это не крутость была, а глупость. Я на людей как на вещи смотрела. Красивые в одну сторону, некрасивые - в другую. А красивое чаще оказывалось пустым блеском. Как от стекляшки. Порхала я, одним словом, свет этот стекольный искала. Теперь понимаю: главное то, что в душе у человека.

- Правильно, Соня. Умница, - одобрили ее Ира и Наташа.

- Я знаю, это очень банальные слова, но они искренние. Теперь о самом главном. Там, в комнате, спит Лиза. Где-то идет по проселочным дорогам Михаил. Я знаю, каждый из них борется как может. Я хочу выпить за то, чтобы они поправились. Чтобы мы помогли им в их борьбе. Ира заплакала. Опустила голову Наталья. Затем встала и поцеловала Соню. И сказала почти одними губами:

- Ты - человек. Ира, вытирая слезы, тоже подошла и поцеловала Воронову. Все трое обнялись.

- Все-таки мы, русские, слишком сдержанны в проявлении своих чувств. Когда трезвые. Поэтому пить нам надо обязательно, - стараясь скрыть смущение, сказала Наталья. Она и Ира выпили свои рюмки, Соня осталась стоять, словно замерев.

- Сонечка, такой тост хороший, что ты не пьешь? - спросила Ира.

- Можно я одно стихотворение прочитаю? Это будет как вторая часть тоста.

- Что ж ты нам не сказала? Ира, давай еще по маленькой.

- Не много ли? - слабо запротестовала Боброва. Но Наталья, словно не услышав ее, разлила остатки бутылки по рюмкам.

- Вот, как раз.

Соня стала читать: Я пью за здоровье не многих,

Не многих, но верных друзей, Друзей неуклончиво строгих

В соблазнах изменчивых дней. Я пью за здоровье далеких,

Далеких, но милых друзей, Друзей, как и я, одиноких

Средь чуждых сердцам их людей. В мой кубок с вином льются слезы,

Но сладок и чист их поток, Так с алыми - черные розы

Вплелись в мой застольный венок. Мой кубок за здравье не многих,

Не многих, но верных друзей, Друзей неуклончиво строгих

В соблазнах изменчивых дней. За здравье и ближних далеких,

Далеких, но сердцу родных, И в память друзей одиноких,

Почивших в могилах немых. Потом они долго-долго говорили. Наталья рассказала о том, как погибли ее муж и сын. Боброва и Воронова внимательно слушали подругу. Когда Наталья умолкла, заговорила Ира:

- Теперь мой черед о своей беде говорить. Наверное, хорошо, что вы пришли, что мы посидели так душевно. Мне легче стало. Правда, легче. А теперь слушайте. Прихожу утром в комнату Лизы, хотела кое-что взять для стирки. А она не спит. Сидит на кровати, мишку своего плюшевого гладит, а глаза грустные- грустные. Мне улыбнулась и опять мишку гладит. Чувствую, не то что-то. Когда ты, Соня, нам деньги принесла, когда мы об операции заговорили, у Лизы вроде как подъем начался. Даже в том году, когда у нее резкое обострение произошло, она лучше нас держалась. Соня, это ведь отдельная история, как Наташа на нас вышла, вернее, мы на нее. О хосписе у нас речи не заходило. Ты правильно сказала: мы боремся. И, надеюсь, победим эту болезнь проклятую.

- Ирочка, может, ты преувеличиваешь? И у тебя самой нервы сдали? - перебила ее Наталья. - О хосписе действительно нет речи.

- Я же мать, Наташа. Я своего ребенка... да что там говорить! Ну, вот, я ей - что-то бодренькое, а она вдруг возьми да скажи:

- Мама, надо те деньги, что нам Софья Николаевна принесла, отдать.

- Кому отдать, дочка?

- Другим детям, кому нужнее.

- Что ты говоришь, Лиза? А как же операция? Вот мы этим летом окрепнем, Софья Николаевна обещала тебя в Германию повезти. Представляешь?

- Представляю, - как-то равнодушно сказала Лиза. - Но я... Ты только не огорчайся, мамуля, но... Я не доживу до осени...

Вы не представляете, девочки, что со мной сделалось. Она тихо так сказала, а во мне все будто оборвалось.

- Лиза, - говорю, - ты почему меня пугаешь? Не говори так больше. И с чего ты это себе в голову взяла?

- Мне сказали.

- Сказали? Кто?

Она ничего не ответила. Вот такие у нас дела. Ира замолчала, опустив голову. Наталья и Софья переглянулись. В это время из комнаты донеслось:

- Мамочка, кто к нам пришел?

Вечером никто ни словом не обмолвился, не спросил Лизу о ее утренних словах в разговоре с мамой. И сама девочка вела себя так, будто ничего не случилось. Она показала Софье и Наталье телеграммы. Смеху было предостаточно. Лиза достала карту, на ней разноцветными кружочками были отмечены те места, где побывал Киреев.

- Первая была вот эта, - Лиза протянула Соне телеграмму. Воронова прочитала: Жизнь прекрасна, право слово.

Я в восторге от Белева. Лихвин - словно в сказку двери.

Я люблю всех вас. Киреев.

- Правда, здорово? Потом пришла вот эта. Читайте, пожалуйста. Как вы там, бобры, здоровы?

Я уже прошел Волово. А сейчас, набравшись духа,

В городок иду Обухов.

- Ничего не понимаю. Сначала он почти в Калужскую область попал. Вот, смотрите. Лихвин - это же Чекалин. Так? Калуга совсем рядом. Затем он почему-то в Волово попадает. Старгород ведь левее. Наташа, посмотри сама. А Обухов - это же он уже к Липецкой области шагает. Он уже мог дойти до Старгорода.

- А если он просто тянет время? - тихо предположила Наталья.

- Зачем? - вопросом на вопрос ответила Софья.

- Может, прощается с чем-то. Или с кем-то. А может...

- Ничего вы не понимаете, - неожиданно вмешалась в их разговор Лиза. - Разве он в Старгород идет?

- А куда же еще? Лиза загадочно улыбнулась:

- К себе.

- Домой?

- К себе, - не сдавалась девочка.

- А разве его дом не в Старгороде?

Лиза молча протянула Софье, удивленно слушавшей диалог девочки и Натальи, еще один листок.

- Потом была эта телеграмма.

Софья послушно прочитала: Уже конец мая. В Ефремове я.

Как там поживает Бобровых семья?

- А два дня назад нам передали вот эту телеграмму: Как в дороге без сноровки?

Я в Дорожене с рассветом, А сегодня я в Сосновке

Интервью даю газете.

- И вот последняя, самая короткая. Я, правда, кружок не успела приклеить. Соня прочитала:

Ай да Миша, молодец, Он вчера пришел в Елец.

- Похоже, у него хорошее настроение, - по-врачебному кратко подвела итог Котеночкина.