Священные камни Европы - Сергей Катканов

В XII веке европейская аристократия имела уже достаточно интеллектуальных сил для того, чтобы четко сформулировать интуиции минувших веков. Джон Солсбери пишет: «Обязанность рыцарства состоит в том, чтобы оберегать Церковь, карать вероломство, охранять слабых от несправедливости, обеспечивать мир в стране и проливать кровь свою за братьев своих…» И это не благое пожелание, а отражение реальности. Рыцарство не могло не играть эту роль.

Итак, рыцарство родилось из ментальности франков, а так же особенностей общественного бытия и характера власти в V–XI веках. Но! Параллельно с процессом осознания вождями франков своей роли в этом мире, шел ещё один процесс: воцерковление Европы. Эти два процесса совпадают по времени, они тесно переплетаются, они не отделимы один от другого. Рыцарство родилось из переплетения этих процессов, слившихся в один.

Когда Хлодвиг в V веке отверг арианство и принял православие, мягко говоря, ни чего не изменилось. Перемена церковной юрисдикции и исполнение других обрядов ни на что не повлияли в душах франков и ещё очень долго не могли повлиять. Потребовались века на то, чтобы христианство, уже во многом определявшее внешнюю сторону жизни, начало определять внутреннюю жизнь души. Как рыцарский кодекс чести, долго оформлявшийся в коллективном сознании воинов франков, ещё дольше растворялся в их крови, так же и Евангелие, сначала принятое формально, потом осознанное разумом, постепенно растворяется в крови, и эти люди уже не просто делают то, что велит Церковь и не просто думают так, как предписывает Церковь, они уже и дышат так, как это свойственно христианам, они воспринимают реальность по- христиански.

Бесчисленное количество современных авторов с простодушной наивностью далеких от Церкви людей демонстрируют полное непонимание глубины этого процесса. Человек может быть крупнейшим знатоком средневековья, но если это человек нецерковный, он так ни чего в средневековье и не поймет, потому что будет иметь дело лишь с внешними проявлениями тех процессов, внутренний смысл которых ему не доступен. Если, скажем, группой людей движет вера во Христа, человек, во Христа не верящий, не может понять, что происходит, он объяснит действия этой группы причинами, ему понятными, но не имеющими к делу никакого отношения. Внутренняя логика поступков христианина может быть понятна только христианину, а таковых среди современных авторов, прямо скажем, не лишка.

К примеру, Жан Флори пишет о том, что военную идеологию германских племен «Церковь постаралась обуздать, поставить под свой контроль и направить в желательном направлении». Дело представляется так, что хитрая и ловкая церковь сумела заарканить дикого и буйного жеребца рыцарства, напела ему в уши сладких слов, заставила ходить под церковным седлом, и теперь этот жеребец хоть и по–прежнему диковат, но всё же управляем. Церковь и рыцарство представляются здесь, как две принципиально различных силы, одна из которых подчинила себе другую. Принципиальная порочность этого представления в непонимании того, что рыцарство было частью Церкви, а не силой от неё отдельной. Представьте себе барона 20 поколений предков которого молились Господу Иисусу Христу. Такой барон может быть куда лучшим христианином, чем иной аббат, и его действия ни как не определяются тем, что поет ему в уши аббат, он делает то, к чему призывает его Христос.

Флори продолжает: «Рыцарство появилось на свет, как плод слияния двух совершенно несовместимых идеалов, формально противоположных, но тянущихся один к другому — идеала христианской веры и военного идеала германского язычества».

Это утверждение звучит почти комично. Несовместимые идеалы потому так и называют, что их невозможно совместить, если же они оказались совмещены на практике, значит, они никогда и не были несовместимыми. Потому рыцарство и не появилось в VI–VII веках, что воины франки, формально приняв христианство, в душе оставались язычниками. А в XII веке, когда рыцарство окончательно сформировалось, в душах французов от германского язычества уже и близко ничего не было. А в военном идеале как таковом нет ничего несовместимого с христианством. Честь и вера не просто совместимы, глубоко и тонко понимаемая честь — это часть веры. Противоречат христианству лишь искажения воинского идеала, так же как и воинскому идеалу противоречат лишь искажения христианства.

Жан Флори продолжает настаивать: «Из элементов, взятых в разное время в разных пропорциях и под разными именами, складывается идеал, предлагаемый рыцарю прежде всего Церковью, которая настойчиво распространяет свою собственную идеологию, затем светской аристократией, которая связана с рыцарством кровными узами, и в противостоянии церковному влиянию выдвигает на первый план свойственные только ей способы чувствования, действия и мышления».

Вот как бы объяснить этому медиевисту, что христианин и аристократ — это один человек, а не два разных человека. Ни какой «светской аристократии» в средние века не существовало, вся аристократия была христианской, а христианин не станет противостоять церковному влиянию, если не страдает раздвоением личности.

Разумеется, Евангелие и рыцарский кодекс чести — не одно и тоже, но это собственно о разном под одним и тем же углом зрения — надо быть нормальным человеком, а не скотиной. Конечно, каждый профессионал приходит в Церковь, имея личные психологические особенности, сформированные его профессией, так же и рыцари. Но что в рыцарских особенностях может быть противоречащего Евангелию? Антихристианских профессий не бывает. Бывают профессиональные болезни души, но это именно болезни, а не профессиональные идеалы.

Итак, одним из факторов, сформировавших рыцарство, как военно–властную корпорацию, было христианство, а не «Церковь», понимаемая, как сумма попов. Меч — отец рыцарства, Церковь — его мать. Сам факт наличия двух родителей не несет в себе противоречия. Разумеется, мужское начало заметно отличается от женского, но без союза этих двух начал, извините, ничего не рождается.

Рыцарство — едва ли не единственная в истории человечества корпорация, которая не только никогда не была нехристианской, но и не может быть нехристианской даже теоретически. Дело в том, что развитие рыцарского психотипа шло по пути суверенизации личности, но, если этот процесс довести до полного логического завершения, мы получим классического сатаниста — существо максимально суверенизированное. Но сатанизм по сути своей деструктивен, лишен созидательного начала. Ни сатанинского общества, ни сатанинского государства существовать не может. А ведь рыцарство было главным гарантом стабильности в средние века и худо–бедно справлялось с этой задачей. Так вот это только благодаря следующему факту: в архитектуру рыцарской души было изначально вмонтировано христианство, которое четко обозначило пределы суверенизации личности.

Империя может существовать без Христа, мы знаем тому множество примеров. Рыцарство без Христа существовать не может, потому что быстро превратится в разрозненных маньяков–сатанистов, ни один из которых не может думать ни о чем, кроме себя. Такие особи не способны создать устойчивую группу даже из трех человек, не то что контролировать всю Европу.

Рыцарство находится в центре между двумя полюсами: крайняя десуверенизация личности, олицетворяемая стадом баранов или армией зомби–рабов, и крайняя суверенизация — разрозненные одиночки–деструкты. Только христианство не позволяет рыцарству окончательно скатиться во вторую крайность, а без этого «держателя» рыцарство и появиться не могло.

Даже рыцарские ритуалы носят «чисто светский» характер лишь до тех пор, пока рыцарства–то собственно и не было. Когда же рыцарство оформляется, его ритуалы уже христианские.

После строгого поста и нескольких дней, проведенных в молитве, кандидат в рыцари исповедался и причащался. Потом он одевался в белые одежды и шёл в церковь, при этом на шее у него висел меч, который священник благословлял, а затем возвращал кандидату. Получив «рыцарский удар» от посвящающего рыцаря, кандидат слышал: «Во имя Господа нашего, архангела Михаила и святого Георгия, делаю тебя рыцарем. Будь отважен, учтив и верен».

С конца XI века рыцари получают свой меч с алтаря, на котором его предварительно освящают. Рыцарю говорят: «Прими с Божьего благословения этот меч, да обретет он с помощью Духа Святого такую мощь, чтобы ты мог противостоять всем противникам Святой Церкви с помощью Господа Иисуса Христа».

Рыцарь дает обет служить алтарю и давать Богу ответ за свой меч. Этот ритуал не был строго кодифицирован, он мог варьироваться, но христианский смысл его был неизменен.

Изначально фрагмент литургии, когда рыцарь приносил клятву, что поднимет оружие лишь в битве за правое дело, входил составной частью в церемониал коронации королей, но постепенно он достался всему рыцарству. Это очень важный факт — рыцарю сообщалось достоинство, равное монаршему.