Горячий шоколад в зимнюю ночь - Софи Анри (российский автор)

у меня мало друзей. И он постоянно придирался ко мне: то я не так убрал со стола, не так помыл посуду, то слишком громко слушал музыку, то не так посмотрел, не так сел.

Зак ненадолго замолчал, будто собирался с мыслями. У меня по спине бегали неприятные мурашки, потому что я догадывалась, к чему идет его рассказ. Но даже самые страшные образы в голове меркли перед тем, что я услышала.

– И вот спустя четыре месяца Саймон впервые ударил меня – отвесил подзатыльник за то, что я испачкал грязными ботинками пол в прихожей. Было не больно, но унизительно. Когда мама вернулась с дежурства, я ей все рассказал. Саймон включил ангельскую невинность и начал заливать маме, что я утрирую, что это был шутливый подзатыльник, ничего серьезного. – Зак облизнул пирсинг и тяжело сглотнул. – И знаешь, мама ему поверила. Ему. Какому-то хрену, которого знала чуть больше года, а не мне – ее родному сыну.

– Зак, – с болью прошептала я, и он покачал головой.

Еще недавно я млела под солнечными лучами, а теперь в комнате стало зябко, как будто погода решила напомнить, что на дворе холодный ноябрь.

– Но самое страшное ждало меня впереди. В тот день мама ушла на очередное дежурство, а Саймон вернулся злой как черт и вусмерть пьяный. На мою беду, он вспомнил, как я нажаловался на него, и снова ударил меня. В этот раз кулаком в живот. Я думал, он мне отбил печень. – Зак нахмурился. – Знаешь, я был худым и слабым тринадцатилетним мальчишкой и никогда ни с кем не дрался. Типичный ботаник. А тут меня ударил взрослый мужик. Я охренел. Через несколько дней я снова попытался поговорить с мамой, но, как выяснилось, Саймон опередил меня. Он наплел ей, что я угрожал ему – типа, если он не уйдет, я скажу матери, что он якобы бьет меня. И мама снова ему поверила. Тогда я понял, что моей спокойной жизни настал конец.

– Как часто… – У меня запершило в горле. – Как часто он бил тебя?

Зак неопределенно дернул плечами.

– Иногда пару раз в неделю, иногда чуть ли не каждый день. Бывало, наступала белая полоса, и он не трогал меня целый месяц, но потом все снова повторялось. Я замкнулся, стал нелюдимым. Единственной моей радостью стали Тэри и Кейси. Правда, им я тоже ничего не рассказывал.

– Но почему, Зак? Тэри мог бы рассказать своей матери, а она бы образумила твою. Они ведь родные сестры.

Он затряс головой и прикусил губу.

– Мне было стыдно, Ти, понимаешь? Родители Тэри обожали его. Кейси тоже жила с отчимом, но называла его отцом и искренне любила. А меня избивали и оскорбляли, будто я ничтожество какое-то. Именно таким я себя и чувствовал. Никому не нужным ничтожеством. Я боялся, что, если Кейси и Тэри узнают, они тоже разочаруются во мне.

Мои глаза защипало от подступивших слез, но я быстро сморгнула их.

– А твой отец?

Зак цокнул и отвернулся. Казалось, этот разговор отнимал у него все силы, и я уже пожалела, что заставила его открыться.

– Примерно в то же время я узнал, что отец женился. У меня проскальзывала мысль попроситься к нему, но я боялся, что его новая жена невзлюбит меня так же, как новый муж моей матери. Со временем я привык к новой жизни. Научился избегать Саймона, особенно когда он пьян. Казалось, все не так плохо. Было место и хорошему. – Он слабо улыбнулся. – Я узнал, что нравлюсь Кейси, мы с ней впервые поцеловались и начали встречаться. И вот в один из дней маме позвонили из Франции и сообщили, что бабушка серьезно больна. Мама вместе с тетей Лайлой отправились туда, а я остался дома с Саймоном. Если бы я знал, чем все обернется, сбежал бы не раздумывая.

Зак опустил взгляд на свои руки, а потом слегка подрагивающими пальцами левой руки провел по татуировке в виде арабской вязи, которая переводилась как «терпение». Теперь я знала, что там был спрятан один из шрамов.

– Саймона уволили с работы, и он пришел домой пьяный и очень злой. Как сейчас помню, как он развалился на диване, включил телик и сказал, чтобы я налил ему пива, да поживее. Я знал, что с ним нельзя спорить – лучше сделать то, что он просит, и свалить куда-нибудь, чтобы не попадаться ему на глаза. У него была такая большая пивная кружка, которую ему подарил школьный друг, и он пил пиво исключительно из нее. В тот день удача была явно не на моей стороне. Не знаю, как так вышло, но я уронил ее. Она разбилась вдребезги, ударившись о плитку на кухне.

Зак судорожно вздохнул, и я заметила, что его пальцы, стальной хваткой впивавшиеся в подушку, побелели от напряжения. Это же напряжение витало и в воздухе, пропитавшись его тяжелыми воспоминаниями. Меня бросало то в жар, то в холод от понимания того, что настала самая тяжелая часть рассказа.

– Я смутно помню, как Саймон подлетел ко мне. Кажется, он ударил кулаком по моему виску, и я отрубился. – Зак запрокинул голову, прислонившись затылком к стене, и жадно глотнул воздух. Словно слова душили его не хуже стального каната. – Очнувшись, первое, что я почувствовал, – сильнейшую боль в голове и руке. Как будто в кожу впивались сотни гвоздей.

Я прикрыла рот ладонью, не в силах подавить всхлип. Не после того, как увидела одинокую слезинку, повисшую на его подбородке.

– Как оказалось, – он перешел на шепот, – я был близок к истине. Мне в руку… в руку впивались осколки разбитого стекла. Потому что… – Зак издал булькающий звук, и его грудь содрогнулась. – Потому что Саймон наступил на нее и вдавливал в пол… Моя рука была в крови. Повсюду было так много крови.

Остатки самообладания покинули меня, и я заплакала.

Зак продолжал сжимать подушку с такой силой, что у него на руках вздулись вены. Одинокая слезинка упала на белую наволочку.

– Я завопил от боли, и Саймон ударил меня ногой в живот. Потом еще раз. Он что-то говорил мне, но я ничего не слышал – рыдал от невыносимой боли. Мне было очень страшно, так страшно, что… – Зак снова всхлипнул и стукнулся затылком об стену. – Будучи тринадцатилетним подростком… я просто обмочился. Заметив это, Саймон брезгливо отшатнулся и наконец ушел. А я… Не знаю, сколько я так пролежал на полу, прежде чем пришла Кейси.

– Она помогла мне принять душ и убрала