Горячий шоколад в зимнюю ночь - Софи Анри (российский автор)

мистер Мрачная сексуальность спит в моей постели. Точнее, в своей, я ночевала у него.

Олив

А Я ГОВОРИЛА!

Я цокнула. Оливия обожала эту фразу, но сейчас я как никогда радовалась, что она оказалась права.

Эмма

Если вы будете такой же приторной парочкой, как Олив и Коул, я вас придушу.

Я с трудом заглушила смех, уткнувшись лицом в подушку, а потом на зло Эмме написала, что собираюсь расцеловать каждый дюйм роскошного тела своего парня, предварительно обмазав его взбитыми сливками или медом. В ответ Олив отправила в чат смеющиеся эмодзи, а Эмма – блюющие.

Зак продолжал крепко спать, и я, не в силах сдержать порыв, наклонилась и чмокнула его в губы – никакой реакции. Мой взгляд упал на его руку, которая снова лежала на моем бедре. Я никогда раньше не рассматривала его татуировку вблизи, потому что у меня было стойкое ощущение, что Зак не любит, когда пялятся на его руки. Я начала осторожно обводить пальцами витиеватый узор паутины, которая своими сетями окутывала колючие розы, торчащие из глазниц черепа, – такой сложный, многослойный рисунок наверняка занял кучу времени у мастера.

Зак даже не пошевелился от моих прикосновений, и я, осмелев, повела пальцами выше, как вдруг нащупала участок бугристой кожи. Словно там был маленький шрам. Я наклонилась и присмотрелась к чернильному покрову. Шрам был совсем небольшой – размером с ноготь мизинца – и практически незаметен под татуировкой. Я уже хотела отстраниться, но заметила второй шрам, потом третий, четвертый, пятый… Все его предплечье было усеяно мелкими шрамами. Я не могла понять их природу. Они не были похожи ни на ожоги, ни на прорезы, но их было так много.

Я вскрикнула от неожиданности, когда Зак подскочил на кровати и резко отдернул руку.

– Какого хрена? – прохрипел он сиплым после сна голосом, прижавшись спиной к стене.

– Я… Прости, не хотела тебя напугать, – заикаясь, сказала я. Мое сердце чуть не выскочило из груди.

– Тина? – Взгляд Зака стал более осознанным. – Черт, извини, я не хотел напугать тебя. Я просто… – Он спрятал лицо в ладонях.

– Зак, – с опаской прошептала я, – откуда у тебя эти шрамы?

Зак медленно убрал руки и посмотрел на меня затравленным взглядом.

– Это… не важно, Ти. Все в прошлом.

Воспоминания о волшебной ночи в один миг обратились в ничто. При виде беспомощности в глазах Зака мою грудь сжало в тиски. И хотя он сказал, что все это не важно, весь его вид указывал на то, что он лжет.

– Зак, пожалуйста, поделись со мной. – Возможно, я давила на него. Возможно, мне следовало заткнуться и не лезть к нему в душу. Но я не могла. Я чувствовала, что если сейчас мы замнем эту тему, то больше никогда к ней не вернемся.

Зак подтянул к себе одеяло, скрывая наготу и пряча под ним руки. Он всегда их прятал, когда замечал пристальные взгляды, хотя шрамы, из-за которых он, очевидно, и сделал татуировки, были заметны только вблизи.

А настолько близко Зак никого не подпускал к себе.

– Зачем тебе это, Тина? Чтобы потом меня, бедненького, пожалеть? Одна уже пожалела. – Голос Зака сочился ядом. – Даже встречалась со мной восемь лет. Видимо, тоже из жалости.

– О чем ты говоришь, Зак? – в недоумении спросила я.

Тут Зака прорвало:

– Да о том, что о происхождении этих сраных шрамов знала одна Кейси! И больше никто. Даже мама и Тэри не в курсе. Только она. – Он стиснул челюсти так, что я услышала, как скрипнули зубы. – Я думал, что она искренне любит меня, но после недавнего разговора понял: я – слепой идиот и эгоист. Я держался за прошлое, любил саму мысль, что девушка, которая встретилась мне в самый тяжелый период жизни, видела меня в неприглядном свете, знала мои страшные секреты и всегда будет моей. И меня не сильно заботило, как к этому относится сама Кейси.

– Зак…

Он резко повернулся ко мне, и в его глазах отчетливо читался страх. Эта эмоция впервые за время нашего знакомства отразилась на лице Зака, которому, как мне всегда казалось, все нипочем.

– Я не хочу так, понимаешь? Я не хочу, чтобы все свелось к тому, что со временем ты разлюбишь меня, но будешь продолжать мучить себя, встречаясь со мной из жалости. Поэтому тебе не надо знать, откуда взялось это. – Он приподнял правую руку. – Это осталось в прошлом и больше не влияет на мою жизнь. Никогда больше.

Он снова лгал. Ничего не осталось в прошлом. И продолжало отравлять его душу.

– Зак. – Я осторожно провела пальцами по его лбу, убирая с глаз непослушные пряди. – Вы с Кейси были молоды. Сейчас ты стал старше и опытнее – как и я. Ошибки прошлого не должны влиять на твои решения в настоящем. Пожалуйста, не закрывайся от меня. Я чувствую, как это важно.

Зак долго молчал. Мне уже начало казаться, что я не смогу пробить эту стену, которая выросла между нами за считаные минуты.

– Хорошо. Прошу, только пообещай мне, что… – Он судорожно вздохнул, а потом закрыл глаза на несколько секунд и продолжил более спокойным тоном: – Пообещай мне, что если твои чувства остынут, если ты полюбишь другого, то мы просто сядем, поговорим и разойдемся как взрослые люди. Я не хочу быть обузой и парнем, которого не любят, а жалеют. Обещаешь?

– Обещаю, – твердо ответила я, ни секунды не колеблясь.

Зак кивнул, и его плечи немного расслабились. Он потянулся к подушке и крепко обнял ее руками, словно искал в ней поддержки.

– В тот год, когда я познакомился с Кейси, в моей жизни произошло еще одно событие. Мама снова вышла замуж, – начал он свою исповедь. – Конечно, я расстроился. Все мои надежды, что папа вернется из Кореи и сойдется с мамой, окончательно разрушились. В целом мы с Саймоном – так его звали – сосуществовали мирно. Я не трогал его, он не трогал меня. Он работал в пекарне и иногда даже приносил мои любимые булочки. Так было первые три месяца. – Зак горько усмехнулся.

– Потом выяснилось, что Саймон любит выпить. Сначала пара банок пива по вечерам после тяжелого трудового дня. Потом бутылочка вина на выходных. Потом дошло и до виски с коньяком. И если трезвый Саймон был безобиден, пьяный Саймон постоянно пытался задеть меня. Когда мама уходила на ночные дежурства, он из доброго, порядочного семьянина превращался в настоящее чудовище. Обзывал меня криворуким или узкоглазым, говорил, что я урод и неудачник, поэтому