Сорок третий - Иван Науменко

Вилли валяется около часа, пока снова не засыпает. В том, что сделали караульные, нет ничего необычного. Прежде чем уничтожить задержанных молодых женщин, их обычно насилуют. Эсэсовцы присылали подарок командиру и ему, Вилли.

VIII

Вилли ошибался, считая, что ему удалось завоевать у эсэсовцев автономное положение. О его необычном поведении, кое-где брошенных словцах, свидетельствующих об особом, непохожем на тот, какого держатся остальные, складе мышления, видно, докладывали куда следует. Казначей Хельмут недаром не поехал на операцию.

Вилли сам это понял, когда поднялся утром. Тоном, исключающим всякие возражения, ротенфюрер Бланк приказал ему возглавить команду, выделенную охранять задержанных жителей.

Наспех выпив стакан кофе, Вилли идет в конец села, к скрытому в зелени старых лип полуразрушенному помещичьему дому. Акция фактически началась. В центре поселка, где улицы скрещиваются, лежит песчаная площадь, с левой стороны ее заброшенная церковь, с правой - длинное школьное здание с пустыми проемами окон.

Обозники сгоняют на площадь коров, свиней, овец. Судя по количеству дворов, живности захвачено немного.

"Пилятичи" - написано на прибитой к столбу фанерке.

На одном из дворов трое эсэсовцев истязают старика, привязав телефонным кабелем к верее. Дед - одежда домотканая, окровавленная просто висит на проволоке. Но удары кнутов, которые на него сыплются, переносит молча. Эсэсовцы кричат, пытаются выведать, где находятся партизаны.

"Как Иисуса Христа распяли, - думает Вилли. - Русские идеалисты. Верят в мифы. Из покосившихся изб захотели попасть в рай. Потому и революцию сделали. Думали, если уничтожат помещиков - небесная манна посыплется. Люди Запада никогда на такое не отважатся".

Вилли не раз видел такие пытки. Многие русские, даже молодые, у кого еще вся жизнь впереди, с невероятным мужеством принимают мучения. Это так страшно...

Когда Вилли подходит к бывшему помещичьему дому, в котором новыми досками забиты окна и двери, эсэсовцы встречают его хохотом.

- Как спалось, штурмфюрер? Не видел ли ночных привидений? Напрасно не поверил в сон - привидения приятные. Курт, подтверди.

- Заткнись, скотина!

- Штурмфюрер, должно быть, не знает, что ночевал в доме партизанского атамана. А раньше там жил бургомистр. Его жена удрала с бандитами.

- Тут все бандиты. Осиное гнездо. Власти нет с осени.

Эсэсовцы стоят группками, переговариваются, курят. На дом, в который согнаны жители, не смотрят.

Между тем к зданию подводят босых женщин в старых, грязных одеждах. Их ловят на огородах, которые граничат с кустарником. Видно, не терпелось беднягам хоть одним глазом взглянуть на родные гнезда. Женщины всегда любопытны. Дорого они сегодня за свое любопытство заплатят.

Смуглый эльзасец подносит Вилли баклажку, и он делает несколько глотков. Самогон крепкий, дух захватывает. Только у него неприятный запах.

- Местный шнапс, - осклабясь, объясняет шарфюрер. - Нашли целый бочонок. Русские, наверно, рецепт напитка у самого дьявола одолжили.

Ведут новую группу женщин и детей, вместе с ними и окровавленного старика, которого эсэсовцы пытали. Что ж, все понятно. Следов после себя дивизия "Варшава" не оставляет. Никаких могил, никаких захоронений! Трупы станут пеплом и дымом.

День стоит солнечный. От выпитого "шнапса" кружится голова. Вилли, отойдя в сторону, оглядывает околицы села. Они довольно красивы. Перед ним зеленая равнина, окаймленная с северной стороны подковой синеватого леса. Если закрыть глаза, то такой пейзаж можно представить в любой стране, где Вилли за войну побывал, даже в самой Германии. Разница в том, что иной тип селений. Но у славян они, пожалуй, одинаковы. Дерево и дерево. Кирпичных зданий мало.

С левой стороны на горизонте подымаются к небу сизые дымы. Операция развертывается. Она протянется самое малое месяц, и дыма за это время Вилли наглотается вдосталь. Проклятая война!..

К зданию подъезжает грузовик. С него сбрасывают канистры с бензином. Запертые в здании женщины и дети каким-то образом увидели канистры, поднимают отчаянный крик. Истошно голосят.

Крики и стоны жертв будоражат эсэсовцев, поэтому они спешат. Вилли совсем не командует - солдаты знают свое дело лучше, чем он сам. Бегая наперегонки, они обливают бензином стены, углы, стараясь занять как можно большую площадь. Дом вспыхивает, как огромный костер. Пламя охватывает строение сразу, перекидывается на крышу. Трещат, отрываясь, носятся в воздухе пылающие куски гнилого дерева. Стоять вблизи от пекла опасно.

Крик в охваченном огнем здании просто невыносим, он переходит в сплошной, дикий вой. Слушать его ужасно. Это выше человеческих сил. От такой музыки можно сойти с ума. Солдаты, чтоб заглушить крики людей, беспрерывно стреляют из автоматов. Вилли тоже стреляет.

Через час все было кончено. С обеих сторон занялось огнем село. Солнца не видно. Неба не видно. Вокруг только огонь и дым. Вилли чувствует, как в его душе растет что-то дикое, звериное. Теперь совсем не страшно колоть, резать, бить, уничтожать живое. Видно, так чувствовали себя древние германцы...

IX

Когда из придорожных кустов совершенно неожиданно для взвода начинают сечь пулеметные очереди, Вилли охватывает отчаянный страх. Он падает на землю, как падают все, кто идет в соседнюю деревню, зеленеющую впереди. "Засада!" - мелькает в возбужденной голове Вилли.

Нелепое положение, западня. Полчаса назад по проселку промчались мотоциклисты, проехал бронетранспортер. Партизаны их не тронули.

Выстрелы меж тем нарастают. На дороге гремят взрывы. Бандиты забрасывают взвод гранатами.

Вилли, прижимаясь к земле, сползает в канаву, в липкую болотную грязь. Его осыпает комьями черной земли.

Партизаны не дают поднять головы. Вилли и стрелять нечем. Автомат вместе с фотоаппаратом пропал. Но почему другие молчат? Тридцать человек было во взводе. Натиск неожиданный, бешеный. Неужели все убиты?

В двух шагах от него слышится чужой, возбужденный говор. Кто-то перепрыгивает через канаву. Режет слух отчаянный крик, и вслед за ним раздается выстрел. Еще несколько криков и выстрелов. "Боже, - молится Вилли. - Спаси меня. Ты видишь: чужой смерти я не хотел. Никогда не стрелял. За сегодняшнее прости - заставили. Будь справедлив, отец небесный..."

Вилли лежит ничком. Прикидывается мертвым. Как избавление слышит несколько автоматных очередей. Стреляют из-за канавы, с болота. Но снова бухают выстрелы, рвут землю гранаты, и через несколько мгновений все стихает.

Вилли переворачивается, открывает глаза. Над ним тихое синее небо. Плывут легкие белые облачка. В ту же минуту Вилли немеет от страха. По канаве, подкидывая зад, мчится что-то грязное, отвратительное. Вот оно добегает до Вилли, взбирается на грудь, визжит, ластится. "Моя смерть пришла", - думает Вилли, видя на себе выпачканного в грязи Питера, а над собой, по обе стороны канавы, хмурые фигуры. Партизаны в лозовых лаптях, в обычной крестьянской одежде. Держа наперевес винтовки, они молча разглядывают Вилли.