Караджале - Илья Константиновский

Наступил день суда — 5 марта 1902 года. И снова оказалось, что даже самая невероятная клевета имеет шанс на успех, при условии, что она беззастенчива, Шанс состоит именно в ее наглости.

Казалось, что перед лицом досье, которое подготовил Караджале, клеветникам нечего будет возразить. Тем более что еще до суда Кайон с обезоруживающей откровенностью признался в одной статье, что Кемени никогда не существовал, так же как не существовала пьеса «Неведение». Следовательно, суду остается только констатировать факт клеветы? Однако произошло нечто прямо противоположное. Защитник Канона заявил, что Караджале все-таки плагиатор, потому что Кемени — это псевдоним… Льва Толстого. А «Невезение» — другое название «Власти тьмы». И мудрые судьи, которым, вероятно, все же было знакомо имя Толстого, решили, что судебное разбирательство следует продолжить. Канону предложено представить суду перевод толстовской драмы, заверенный министерством иностранных дел. Вот тогда-то и можно будет окончательно решить, повинен ли Караджале в плагиате.

Кайон, разумеется, не стал тратить времени на перевод «Власти тьмы». На следующее заседание суда он попросту не явился. Его защитник представил суду свидетельство о болезни своего подзащитного, выданное без всякого основания одним известным медиком. Караджалевские нравы снова восторжествовали. И снова в ущерб тому, кто так точно их описал, в ущерб самому Караджале.

На втором заседании суда директор «Ревиста литерарэ» попросил, чтобы дело об его ответственности было прекращено, поскольку он был введен в заблуждение. Стоенеску представил суду любопытный документ — две страницы с текстом вымышленной пьесы «Невезение», якобы вырванные из книги, а на самом деле сфабрикованные самим Каноном и подвергнутые грубой обработке, чтобы казаться «старыми». Суд при согласии Караджале удовлетворил ходатайство Стоенеску и приступил к разбирательству по существу.

Защитником Караджале был его верный друг Барбу Делавранча. Никогда, быть может, Караджале не услышал такого восторженного признания своих заслуг, как в защитительной речи своего адвоката. Делавранча нарисовал и портрет клеветника, рассказал о его патологических выходках и многочисленных фальшивках. Но в основном речь Делавранча — это «Слово о Караджале» к его пятидесятилетию. В облике Караджале адвокат-писатель изобразил трагедию румынской литературы, ее стремление к служению правде и сопротивление, которое она встречает среди привилегированных невежд и бездушных чиновников. Делавранча напомнил, что Караджале не впервые подвергается публичной травле:

«Да! Мне хорошо известны детские обвинения, выдвигавшиеся против Караджале. «Ты нападал на гражданские свободы!» — «Ты издевался над конституцией!» — «Ты вышучивал равенство!» — «Клеветал на демократию!»…Нет, господа! Острый и глубокий ум Караджале разоблачал шарлатанство и легкомыслие, он призвал к реальности наивных, он изобразил путаницу и извращение национального чувства. Его роль заключалась в том, что он способствовал оздоровлению нашей общественной жизни. По существу, его драматургия дышит не ненавистью, а любовью. Караджале не ненавидит Кацавейку, Данданаке, Ипинжеску, господина Леонида. Он не клевещет даже на персонажи, созданные его собственной фантазией…Воодушевленный и другой любовью, огромной любовью к румынскому языку, он принес себя в жертву этой любви, проделал огромный труд, чтобы увеличить жизненность, силу и обаяние нашего языка. Он работал тяжело; он отдал весь свой талант и ум ради нашей общей славы; и, ведя тяжелую жизнь, он ни у кого не просил помощи и никогда не жаловался на неблагодарность тех, от кого зависела судьба румынского народа; не жаловался он и на равнодушие людей, не понимавших, что жизнь народа зависит не только от материального состояния, но и от возвышения народного гения. И в то время как Караджале смиренно стоит в стороне и ведет тяжелую, трудовую и честную жизнь… мы нанесем ему удар?..»

Делавранча обязан был говорить на языке, понятном слушателям. И суд понял защитника. Присяжные признали Кайона виноватым по всем статьям и присудили его к трехмесячному тюремному заключению, штрафу в пятьсот лей и уплате десяти тысяч лей истцу — Караджале.

Итак, справедливость восторжествовала?

Да, но ненадолго. Кайон — этот ничтожный человечек, одержимый духом мрачного честолюбия, хорошо понимал, в каком мире он живет. Он немедленно подал апелляцию, справедливо рассудив, что другой состав присяжных может вынести другое решение. И, несмотря на приговор, продолжал свою исступленную клеветническую деятельность. Изгнанный из «Ревиста литерарэ», он нашел убежище в газете поэта Ал. Мачедонски «Форца морала» — «Моральная сила». Поистине караджалевское название для газеты, не гнушавшейся подлогом и клеветой, ибо в этой газете травили не только живого караджале, но и мертвого Эминеску. Оказывается, что он тоже был «плагиатором» и будто бы списывал свои стихи у немецких поэтов. К тому же Эминеску «портил язык»; словом, величайший румынский поэт был «постыдным явлением нашего времени».

Но вернемся к «делу Кайона».

Итак, Караджале предстояло снова явиться в суд. Снова его честь и доброе имя будут зависеть не от прожитой жизни и созданных им произведений, а от интеллектуального уровня нового состава присяжных заседателей, честности или нечестности судей.

И новое судебное разбирательство действительно пришло к другому выводу — присяжные отменили старый приговор, суд оправдал клеветника. Это было сделано под предлогом снисхождения к молодости Кайона. Но он, естественно, воспринял приговор как приглашение продолжать свою деятельность графомана и фальсификатора. И сразу же после своего оправдания он опубликовал брошюру «Оригинальность Караджале — два плагиата». Но почему два? Потому что за это время Кайон и тот, кто стоял за его спиной — поэт Ал. Мачедонски, — сделали новое открытие: «Потерянное письмо» тоже плагиат по одной французской комедии «Рабагас» Викториена Сарду.

О роли Мачедонски в «деле Кайона» следует сказать особо. Караджале ненавидел все расплывчатое, затуманенное, напыщенное. И он высмеял символические стихи Мачедонски. Это произошло еще в 1893 году. Пародии Караджале на Мачедонски, опубликованные в «Мофтул ромын», — превосходны. «Хамелеон-женщина, декадентско-символический сонет», «Эрос — символически-дарвинистский пастель», «Да — сумасшедший, символически-дантистские стихи» рождают яркое пред ставление о всякой смутной поэзии. Обидевшийся Мачедонски ответил Караджале подлостью. И перенес спор о литературных вкусах в область клеветы и подлога. Поэт использовал средства, весьма далекие от мира поэзии, но очень характерные для нравов общества, в котором жили оба — и Мачедонски и Караджале.