Путь-дорога фронтовая - Сергей Вашенцев

Бывало, что звонок досадно обрывал беседу на самом интересном месте, и тогда ученики просили Анисима Ивановича продолжать урок, жертвуя ради этого переменой.

Однажды произошел такой случай. В старший класс перешли из другой школы два ученика. Их посадили на одну из передних парт. Во время урока, когда Анисим Иванович, по своему обыкновению, прохаживался по классу, прежде чем начать беседу, ученики эти, может быть желая снискать к себе расположение товарищей своей смелостью, стали подшучивать над ним, передразнивая его движения и жесты. Анисим Иванович, углубившись в свои мысли, ничего не замечал. Вот он остановился и стал говорить. Класс затаился, замер.

Но странно, что-то сегодня мешало ученикам слушать. Они сразу даже не поняли, в чем дело, недоуменно оглядывались по сторонам и снова поворачивали головы к учителю, боясь утерять нить мысли. Происходило что-то необычайное, голос учителя пропадал, не доходил, терялся. И тогда взгляды всех обратились на переднюю парту, где сидели новички. Они преспокойно беседовали, голоса их сейчас отчетливо слышались в настороженной тишине, заглушая тихий голос учителя.

С одной из задних парт, куда голос учителя даже в тишине долетал с трудом, пошла грозная эстафета на переднюю парту. Записка была прочитана, но разговор не прекратился. Напротив, он как будто даже усилился. Не вызов ли это классу?

На задних партах сидели четыре ученика, связанные между собой узами самой тесной дружбы. На одной — Сережа Сенцов, комсорг, рядом с Грибовским, на соседней — Сердюк и Блохин. Все четверо были отличниками, комсомольцами, пользовавшимися большим авторитетом в классе. И внешне они чем-то походили друг на друга.

Рослые, красивые ребята, одинаково подстриженные под «бокс». Болельщики футбола, не пропускавшие ни одного крупного матча, они и сами не прочь были погонять мяч во время большой перемены, доставляя удовольствие малышам, удостоенным высокой чести поиграть со взрослыми школьниками.

После урока все четверо окружили Анисима Ивановича, и Сережа Сенцов, как самый влиятельный среди них, сказал:

— От имени всего класса разрешите нам, Анисим Иванович, извиниться за этих недисциплинированных товарищей (жест в сторону новичков), которые мешали вам сегодня вести занятия. Обещаем вам, что больше это не повторится.

— Хорошо, хорошо, — пробормотал Анисим Иванович и пошел из класса.

Разговор с новичками был более серьезный.

— Комсомольцы? — спросил их Сенцов.

— А тебе какое дело? — недовольно сказал один из новичков.

— А такое, что, если вы комсомольцы, мы с вами поговорим на бюро. Вас предупреждали сидеть тихо. Не знаете порядков! Вы сорвали занятия.

— Ни на какое бюро мы не пойдем.

— Значит, они не комсомольцы. Это и видно! — крикнул Грибовский.

— Подожди, Ваня, — остановил его Сенцов. — Поговорим с ними сначала по-хорошему. А если они не поймут, поговорим с ними по-другому. Дайте слово, что больше этого не будет! — обратился он к новичкам.

— Никаких слов мы не даем и не хотим давать, — опять ответил за двоих один из новичков.

— Значит, сами по себе хотите быть? — усмехнулся Сенцов, умевший держать себя в самых затруднительных случаях.

— Может быть, и сами по себе.

— Не выйдет!

Весь класс собрался вокруг, ученики прислушивались к разговору, кое-кто подавал реплики, поддерживая Сенцова, уговаривая и упрекая новичков.

— Вы понимаете, какой человек Анисим Иванович? — возбужденно сказал Блохин. — Анисим Иванович такой человек: он мухи обидеть не может. Понимать это нужно. У него самые интересные уроки. Если у него натура такая тихая, что ж мы, на головах должны ходить? Мы, комсомольцы, не позволим…

— Откуда вы появились здесь, ребята? — добродушно сказал Сердюк, самый миролюбивый и самый сильный ученик в классе. — С Анисимом Ивановичем вы поосторожнее, ребята! Поосторожнее, говорю… Он нас учит хорошему, а мы шумим. Разве это порядок?

Неизвестно, сколько еще бесед с новичками провели комсомольцы, но, во всяком случае, те скоро утихомирились и вели себя на уроках смирно.

В классе стояла мертвая тишина, когда говорил Анисим Иванович.

Как-то в воскресный день он шел по Невскому, нагруженный четырьмя большими связками книг. Две связки держал в руках, две нес под мышкой. Книги были тяжелые. Анисим Иванович с трудом тащился. Но такова была у него жадность к книгам, что он, накупив их целую гору на книжном базаре, хотел принести домой все сразу. Сейчас усядется за стол и будет с наслаждением перелистывать их. Предвкушение этого удовольствия бодрит его, прибавляет сил. До дома еще далеко. Идти становится все трудней и трудней. Он поступил, конечно, непредусмотрительно, не оставив мелочи на трамвай. Увлекшись покупками, истратил все до копейки. Непредусмотрительно, непредусмотрительно! Он мог быстро доехать, а теперь вот тащись! Тяжело. Останавливается у какого-то подъезда, ставит связки книг на ступеньку, отдыхает. Платком вытирает потное лицо, голову, шею. Платок становится мокрым. Анисим Иванович садится на ступеньку рядом с книгами. Кажется, и не подняться теперь. Он очень устал. Ноша, в самом деле, не по его силам.

Проходит минут десять. Он поднимается, забирает связки книг и двигается дальше. Идти еще трудней. «Пожалуй, и не доберешься до дому», — думает он. Почему он все-таки не оставил денег на трамвай? Такая непредусмотрительность! Но когда он начинает мысленно перебирать купленные книги, приходит к выводу, что нет ни одной, которой он мог бы пожертвовать, чтобы остались Деньги на проезд…

Неожиданно из переулка показываются четыре высоких подростка. Увидев Анисима Ивановича, сгибающегося под тяжестью книг, они устремляются к нему.

— Здравствуйте, Анисим Иванович!

— Разрешите, Анисим Иванович!

Бесцеремонно берут у него книги, каждому достается по пачке. Анисим Иванович вначале несколько растерялся от такой неожиданной помощи.

— Я сам бы донес, — пробормотал он.

— Что вы, Анисим Иванович! Вам же тяжело…

— Зачем же я буду вас утруждать? Вам погулять надо, свободный день. Куда вы направлялись?

— В кино.

— Ну вот, видите, в кино. Теперь опоздаете.

— Не опоздаем, Анисим Иванович. Билеты у нас есть, успеем.

Он рассказал им, как получилось, что у него не осталось мелочи на трамвай.

— Вы вовремя подоспели, а то бы я, пожалуй, и не донес. Вовремя, очень вовремя… Хе! Хе!

Они почтительно слушали учителя, окружили его, как солдаты командира, стараясь приравнять свои шаги к его медленной, «клюющей», старческой походке.

В кино они опоздали.

II

Прошло несколько лет.

В темной комнатке, свет в которую сочился из крошечной створки окна размером не более двадцати сантиметров в квадрате, сидел старичок, закутанный в шубу, ноги его прикрывал клетчатый плед. Старичок сидел неподвижно, опустив голову и весь скрючившись. В комнате было градусов пять мороза, стекла большого окна, кроме уцелевшей створки, были разбиты и загорожены матрацем, подушками и каким-то тряпьем. На стенах блестел иней, вода в большой кастрюле на столе покрылась коркой льда.

Комната имела мрачный, нежилой вид, хотя помимо стола в ней стояла прибранная кровать, диван с вышитыми подушками и еще кое-какая мебель. Неподвижная фигура старика не оживляла, а скорей мертвила комнату, тишину нарушало монотонное тиканье больших дорогих стенных часов. Часы только что пробили два раза.

Не успел мелодичный башенный звон их рассеяться в комнате, как где-то хлопнула дверь, послышались легкие шаги. Шаги приблизились к комнате. Вот на пороге показалась женская фигура в меховом жакете, в шапочке, из-под которой глядело худощавое, осунувшееся лицо девушки лет семнадцати. Было что-то привлекательное и милое в этом лице, несмотря на обтянутые щеки, слегка порозовевшие на морозе. Белокурые волосы кокетливо вились на висках, но особенно красивы были большие глаза, широко раскрытые, как у куклы.

Девушка вошла в комнату, остановилась перед стариком и сказала:

— Опять ничего не принесла, дедушка! Продуктов не хватило. Человек пятнадцать до меня осталось. Прямо не везет. Сегодня пойду с вечера. Иначе мы с тобой помрем, дедушка! Говорят, немцы объявили, что они Ленинград совсем сотрут с лица земли. По-моему, это глупости. Как ты думаешь, дедушка?

— Ты, Катюшенька, закройся скорей одеялом и сядь на диван, — прошелестел едва слышно старик. — Когда человек сидит, уходит меньше энергии. Мало у нас с тобой осталось энергии, внучка!

Девушка продолжала стоять.

— Во время вчерашней бомбежки, — сказала она, — знаешь, где разбомбили? На Невском, рядом с писчебумажным магазином. И сейчас еще дымится. Там работают пожарники. А потом на Васильевском два дома.