Я иду искать. История вторая - Олег Верещагин

— Живы... Знаешь... там, в этих баранах... трупы гниют... и черви в них... а живые — тут же... и гнилая кровь... — Олег поднял ладони к лицу. — Так пахнет...

— Это война, — не подумав, ответил Йерикка. Олег вскрикнул:

— Война?! Этих людей забивали насмерть! Даже не казнили, как вы пленных, а забивали какими-то палками! Резали, как скот, выпускали кровь и оставляли лежать там, в этой крови! Как это может быть?! — недоумевающе и тонко вскрикнул он.

Йерикка обнял друга и прижал к себе.

— Тихо, тихо... — зашептал он. — Это правда, это не война, они не воины, они убийцы... но из боя нельзя уходить, потому что воины — МЫ. Мы уже не можем все это бросить, как бы страшно не было...

— Да мне не страшно, — Олег не отрывал лицо от плеча Йерикки, и слова звучали глухо, — мне ничуть не страшно... Я не по-ни-ма-ю, как такое мож­но делать?! Они люди — или нет?!

Олега трясло. И Йерикка... успокоился. Тоскуешь и боишься, когда дума­ешь о себе... А когда беспокоишься за другого — беспокойство и страх за себя уходят. Другое дело, что не все могут ощущать это беспокойство за других....

— Ладно, — грубовато сказал Йерикка, — пойдем.

Олег поднял лицо. Не плакал он. Но на его щеке вдруг появилась капля. Поползла вниз, на подбородок.

— Дождь, — сказал Олег. И сморгнул: — Смотри, дождь начался.

Почти все горцы собрались у штабного барака. Ревок и Краслав отмахивались от шуток и тычков, хохотали счастливо, очевидно так и не поняв до конца, что спаслись от смерти. Всё произошло, как и должно было произойти. Как в былине. Наши успели вовремя. Как надо!

Терн и Гостислав выглядели не столь радужно. Нет, они тоже радова­лись и даже улыбались, и хлопали в ответ по плечам ребят, и целовались с ними. Но вид у них был... Ясно, что они оголодали и предельно измотаны пленом, да еще и отчетливо видно — избиты неоднократно и жестоко. Оба мальчика были бледны, глаза, провалились, волосы висели грязными косма­ми.

Морозко почему-то сидел на земле, широко расставив ноги и свесив голову. Он совершенно не реагировал на вопросы, разговоры, толчки... Пока на это как-то не обращали внимания, настроение у всех оказалось припо­днятое, и разошедшийся дождь не очень мешал, не казался противным и нудным.

Гоймир с остальными, пока Йерикка и Олег ходили по лагерю, замини­ровал штаб и вышки. Так сказать, подарок намечающимся гостям. Как гово­рил Олег, в таких случаях чувствуешь себя Санта-Клаусом...

— Лады, прыгаем отсюда! — Гоймир тоже смеялся. Он толкнул в плечо сидевшего на земле Морозко. — Да вставай же! Все, уходим! — он повернулся к остальным. — Одрин, где лесовики!

— Уходят, оружие разобрали со склада, — ответил художник.

— Добро... «Пленных», — он усмехнулся, — под стражей ведем. Хорош веселья, уходим отсюда!

— Морозко, вставай ты, — Резан тронул сидящего мальчишку за плечо, — будет тебе, вольно дырку просиживать!

Тот даже не пошевелился. Почти все уже пошли к дороге, но Терн, Гостислав, Олег, Гоймир и Йерикка все еще стояли возле Морозко.

— Верно, что отбили, — озабоченно определил Гоймир. — Терн, помоги ему.

Ни Терн, ни Гостислав даже не пошевелились...

— Терн! Гостислав! — рявкнул Гоймир, видя, что Морозко, как и прежде сидит на земле, совершенно безучастно глядя перед собой, а ребята не спешат ему помочь. — Вы иль вовсе сдурели в плену-то?! Помогите ему, уходим!

Красивое лицо Терна перекосилось, он сплюнул и пробормотал:

— Я к тому говну и за все богатства Оземовы не коснусь...

— Что-о-о?! — взревел Гоймир. — Да ты не ополоумел ли, Орел?!. — но Гостислав тихо сказал:

— А не кричи, князь-воевода. Веры можешь не давать, да только правда Тернова. Так сталось, что Морозко-то — перемет, перескок. Вот оно то.

На пляже перед озером остались только освобожденные пленные, Гоймир, Йерикка и Олег. Послушать, конечно, хотелось всем, но Гостислав, которому Терн предложил рассказывать, замялся и, умоляюще глядя на Гоймира, попросил:

— Ты скажи им, князь-воевода, уйдут пусть. И обиды не держат. Нет мочи... нет мочи при всех-то говорить про то.

Его голос звучал так, что все, не дожидаясь слов Гоймира, один за другим потянулись куда-то в стороны — молча и почему-то не глядя друг на друга. Йерикка не двинулся с места — посвистывая, он шлифовал затвор сво­его «дегтяря» промасленной тряпочкой — и никто ему ничего не сказал. Олег наоборот — было пошел, но тут вдруг подал голос Морозко, сидевший на пло­ском камне с подтянутыми к подбородку коленями. Он был без плата, но не жаловался ни не холод, ни на сильный ветер с озера, словно ему уже было все равно:

— Пусть землянин останется, — очень тихо попросил он, глядя на свои ноги.

Олег остановился — удивился и даже испугался. Глядел во все глаза на Морозко, а тот, поднял голову, взглянул в ответ, и в его глазах увидел Олег такое, что сел обратно.

— Заступников ищешь? — зло спросил Гоймир. Он стоял, расставив ноги и упе­рев в песок между них меч в ножнах. — Ступай со всеми, Вольг.

— А вот хрен тебе, — мгновенно отреагировал Олег, — мы сейчас не в бою, и положил я на твои приказы с прибором.

Гоймир резко повернулся к нему, но тут Йерикка перестал свистеть и сказал спокойно, продолжая полировать затвор:

— Вообще-то Прав велел, чтобы человека считали невиновным, пока не дока­жут его вину. То общий закон.

— А мы в поле, а не в городе! — огрызнулся Гоймир. — Мы воинским судом судимся!

— Ну и что? — пожал плечами Йерикка. — Судья есть, видоки есть, обвиняе­мый есть, должен быть хоть один защитник...

— Тебе и быть, — решил Гоймир. Йерикка улыбнулся:

— Я? Ну нет. Я тут просто на камешке сижу. А защитником пусть будет Олег.

Он назвал Олега его настоящим именем, а не тем, которое дали в пле­мени. Словно напоминал, что тот — землянин. Кому? Гоймиру? Или самому Олегу?

Гоймир то ли зашипел, то ли ругнулся сквозь зубы, но повернулся к Терну и Гостиславу, сидевшим плечо в плечо на песке, на одном плаще — ор­ленок и рысенок, дети племен, разделенных кровной враждой в дни мира...

— Как станете?

Гостислав кивнул. Терн сказал:

— Вольг? А пускай его... Ты починай, Гостиславко, не тяни...Мутно и так.

— Часом...— Гостислав запустил пальцы в густые волосы, подергал их, потом выпрямился и заговорил: странным, механически-безжизненным голосом, Олег сперва удивился. Но потом сообразил: парню так просто легче было говор­ить — отстранившись от себя самого. Уж слишком омерзительно было все, им сказанное...

— Из одной четы Терн да Морозко. Я — из другой, и племя мое другое. А попа­лись мы одним днем. Я — так по дурости, от своих отбился, ночь в стогу ночевал... там и цапнули меня, сонного. Восемь дён тому. Терн... сам говорить станешь? — обратился он к другу. Тот махнул рукой. — Добро... Напал ваш Святобор на грузовики промеж Кровавых и Смеющейся. Граната склоном вы­ше разорвалась, их и столкнуло камнями-то — разом в лапы выжлокам, и от­бить их не поспели... А перевиделись мы трое уж тут, в лагере, чтоб его Кощей уволок. Били нас — это ясным делом, и крепко били, и плевали в нас, как в грязь...— он коснулся еле поджившего грубого шрама на скуле. — И не спросом били, а так — одно веселили себя. По обычаю, скажем, своему. Ну от ваших на ярманках да по лесным тропкам мне крепче бывало. Потом били в лагере, а за главного тут зегн анОльвитц йорд Ратта, то его ты, Гоймир, приколол-свел, да и не добро сотворил...