От революционного восторга к… - Роман Феликсович Путилов

вагона выводили. Вы то ребята боевые? Не заробеете? Мазуриков то человек десять, не меньше.

— Не боись, товарищ, мы самые что ни на есть, боевые. Ты нас главное, перед станцией Бологое отведи в вагоны, куда эти гады заходят, остальное мы сами сделаем.

Поезд до столице шел почти сутки, а на станцию Бологое прибывал ночью. Любителей чужого добра мы заметили издалека — от из угла здания вокзала (хотя какие могут быть углы у здания, углов не имеющем?) вышла темная толпа и неторопливо двинулась в сторону вагонов второго класса. Увидев эту депутацию дежурный по станции мгновенно отвернулся в противоположную сторону, очевидно процедура замены паровоза типа «Сормовский» требовала его неустанного внимания. Редкие пассажиры, вышедшие прогуляться на время длительной стоянки шарахались в стороны, стараясь не столкнутся с налетчиками, по-хозяйски идущих по узкому, крытому перрону.

Двери вагонов второго класса сегодня, по моей просьбе были заперты, хотя в последнее время этого не делали ввиду бесполезности этой меры — молодчики предусмотрительно брали с собой парочку ломов, с помощью которых выламывали двери вагонов в течении пары минут.

— Граждане, прошу предъявить билеты в этот вагон… — я вышел из полутьмы и остановился в пяти метрах от сгрудившихся у входа в вагон второго класса аборигенов.

— Ты иди поздорову, господин хороши — не глядя буркнул широкоплечий юноша в тесном, с чужого плеча, спортивном, в крупную клетку, пиджаке, что прилаживал наконечник лома к щели двери вагона.

— Транспортная милиция, всем отойти от вагона, иначе будем стрелять.

— Векша, разберись с «фараоном». — окинув меня взглядом буркнул бородатый мужик лет сорока, в сером макинтоше и черной фуражке, по- видимому старший, и «клетчатый» Векша шагнул ко мне, поигрывая ломом. Сбоку бить было несподручно, мешали колонны, что поддерживали крышу над перроном, поэтому Векша, хекнув, вздел лом верх, как цеп, про обмолоте зерна, но, в тот момент, когда металлическая дубина летела вниз, чтобы пробить мою глупую голову, я уже падал на спину.

— У! — разочарованно взвыл Векша, поняв, что не попал, начал задирать лом для нового удара, когда короткая очередь из автомата вертикальной строчкой прочертила его рубаху.

Векша покачался, после чего занесенный за спину лом перетянул его, и парень рухнул на спину.

— Ах ты сука…- старший потянул из-за пояса что-то стреляющее, когда длинная очередь, выпущенная снизу-вверх срезало его и пару человек, стоящих рядом. Черная толпа, только что, бывшая единым и агрессивным организмом, готовым смести все, что, по глупости, встанет на его пути, колыхнулась, после чего с воем бросилась от места трагедии.

У соседнего вагона визжала женщина, упавшая на корточки и закрывшая лицо руками, светлая шляпка лежала на перроне.

Меня подхватили сзади, голос Пучкова выругался и вздернул меня на ноги, ухватив за куртку.

— Спасибо. — я кивнул головой, не сводя взгляда с темных фигур, лежащих на перроне: — Отряхни меня…

— Что?

— Я говорю — отряхни меня.

— А! Сейчас. — широкая ладонь несколько раз ударила меня по спине, выбивая пыль и дурь: — Командир, а ты зачем падал? Я уж думал — хана тебе пришла, в Питер один вернусь…

— А как мне стрелять было? — я пожал плечами: — Людей полно на перроне, куда не выстрели, можно в обывателя попасть. А если снизу-вверх стрелять, то максимум крышу повредишь. Да и вообще, если прокурорские насядут, всегда можно сказать, что он тебя с ног сбил и добивать собирался…

— А на кого прокурорские насядут?

Ну да, «прокурорские насядут» — это из другой оперы, здесь к применению оружия относятся гораздо разумнее.

В это время к составу зацепили паровоз, кондуктора стали зазывать пассажиров занять места в вагонах. К месту происшествия никто не спешил, городские или железнодорожные власти не появлялись, и я решил проявить инициативу — подошел к дежурному по станции.

— Скажите гражданин, а эти так и будут на перроне валятся?

— Вы от меня что хотите, гражданин — железнодорожник вчитался в надпись на повязке: — транспортный милиционер? Утром военный комендант придет в присутствие — разберется.

— Раненые так и будут здесь до утра валятся?

— Ну а что? Я разве должен доктора им оплачивать? Вы лучше садитесь в вагон побыстрее. Вон, приятели раненых из-за здания выглядывают, а подойти боятся. Вы лучше уезжайте отсюда, они своих раненых сами в доктору отвезут, не сомневайтесь.

— Ну тогда вот это возьмите. — я протянул дежурному небольшой пистолет, судя по дурацкому виду — французский или австрийский, что, слишком нерасторопно, пытался вытащить из-за пояса бригадир налетчиков.

— А мне это зачем? — дежурный даже руки за спину спрятал.

— Ну значит коменданту отдайте, когда появится.

— Нет, я человек мирный, оружие принципиально в руки не возьму. Вон, положите на перрон, утром комендант заберет.

Я помотал головой и пошел в сторону вагона — странные люди, у них тут поезда грабят по расписанию, и никто даже не чешется.

До Николаевского вокзала мы не доехали — пока поезд медленно пробирался по стрелкам пригородных разъездов, мы упросили кондуктора открыть дверь вагона и вскочили на ходу, не доезжая Обводного канала.

Пучков сразу отпросился домой, к своей сожительнице — молодой вдове, которая проживала в своем доме возле Лавры, а я двинулся своим ходом в на набережную реки Мойка, в дом, по которому я изрядно соскучился.

Идя по окраинам столицы, я не сомневался — со дня на день нужно ожидать вооруженных столкновений в городе. Правительство в очередной раз заняло выжидательную позицию, большевики же, и анархисты, параллельно готовились к захвату власти.

На меня, одетого в военную форму, никто не обращал внимания, таких как я, по улицам города, болталось десятки тысяч человек.

Предприятия, в основном, не работали, бастовали, на воротах висели лозунги и плакаты, требующие отставки правительства, заключения мира и хлеба. Как и в феврале, у хлебных лавок стояли угрюмые очереди, и практически возле каждой крутился агитатор, а то и парочка, настойчиво «заводящих», и без того, издерганных женщин. Разговоры в очередях шли о дороговизне, ценах на продукты у спекулянтов, и завтрашней всеобщей демонстрации, которая должна была пройти по до Таврического дворца, где, подкрепленная десятью тысячами моряков из Кронштадта, планировала потребовать отставки Временного правительства и перехода власти непосредственно к Советам солдатских и рабочих депутатов. То есть, маховик истории продолжает катится по проторенной колее, и роль личности в истории не настолько значимы, как уверяют нас некоторые