От революционного восторга к… - Роман Феликсович Путилов

шустрой ящерицей скользнул обратно в окоп, я бросил куда-то «в ту степь», гранату и тут же бросился назад, в панике оставляя захваченные с трудом позиции — из траншеи, навстречу моей «колотушке», взлетели вверх и полетели в мою сторону парочка ее сестер.

Наверное, в своем бегстве я напоминал гепарда, делая огромные прыжки, не вставая с четверенек. С вражескими осколками я разминулся на какие-то миллисекунды, вывалившись за угол траншеи, чуть опередив, впившийся в глинистую стенку, рой осколков.

Я развернулся, готовясь отразить атаку вражеских стрелков, что должны были рвануть вслед за взрывами гранат, но из-за угла никто не показался. Поворачиваясь, я краем глаза заметил что-то неправильное сбоку, холодея сердцем, развернулся и обнаружил несколько штрафников, присевших на корточки и направивших на меня стволы винтовок.

— Я же говорил вам, наш это. Его в строй перед атакой поставили, а на поле он нас обогнал, аспид и хорошую воронку занял…

— Гранаты есть? –я вытер тыльной стороной ладони, налипшие на губах глиняные крошки.

— Есть, целый ящик.

— Тащите, будем к пулемету пробиваться.

Оказалось, кроме меня, с австрийскими эрзац-гранатами знакомы были все. Три гранаты отправились в свой короткий полет, после взрыва я сунул ствол автомата за угол и дал очередь.

— Nestřílejte, všichni utekli! –заорали из-за угла. Не знаю, кто из очередных братушек из состава народов «лоскутной империи» кричал, но я его понял.

— Ты кто? Выходи с поднятыми руками!

На непонятном наречии в ответ орали, что он чех и он раненый.

Я, под удивленными взглядами «штрафников» достал из вещевого мешка дорожный несессер, из отделения которого вынул небольшое зеркальце и протянул руку к повороту траншеи.

К колышущемся отражении я разглядел, торчащую откуда-то снизу и сбоку, вздернутую вверх окровавленную руку, поэтому шагнул за поворот, выставив вперед ствол автомата.

В узкой щели, выкопанной сбоку и ниже пола траншеи лежал человек в изодранном мундире, прижав одной рукой марлевый тампон к окровавленному боку и махая мне второй рукой.

— Где твои, куда побежали? — я присел возле раненного, следя одновременно за ним, и за следующим поворотом траншеи.

— То не мои, это немцы. Они поверху побежали.

Я приподнялся и увидел несколько групп людей в чужих мундирах и немецких касках, торопливо уходящих во вражеский тыл.

— Ладно лежи, скоро санитары подойдут. — я двинулся дальше в сторону пулеметного гнезда. Окопы противника были пустыми, кроме нескольких трупов в серо-голубых мундирах и другого, обычного для захваченной траншеи мусора. Пулеметный дзот, до которого я дошел минут через пять, представлял собой траншею, наскоро накрытую бревнами. Причем расположено укрепление было неудачно, что позволило русским артиллеристам разрушить его в первые же минуты обстрела. В небольшой яме, под завалившимися бревнами, стоял на станке пулемет, похожий на русский «максим», только ствол его был короче, на конце ствола был накручен длинный пламегаситель, а щиток отсутствовал. В полуразрушенном дзоте лежало восемь трупов — двое австрийцев были выложены перед, простреленным в нескольких местах, кожухом пулемета, служа холодящим душу бруствером, трое пехотинцев, и офицер рядком сидели, прислоненные к стенке, с склоненными вниз головами, а на пулемет навалились еще двое, очевидно, его последний расчет. Я осмотрелся, вытащил из-под офицера здоровенную, деревянно-кожаную кобуру, с пристегнутым к ней здоровенным пистолетом, мне кажется, в прошлой жизни с подобным прибором бегал Арнольд Шварценеггер, в фильме «Красная жара». Больше всего меня поразили два могучих предохранителя, расположенных рядком слева, на не менее, брутальной раме. Хочу, хочу такую хрень, тем более, что судя по стрелянным гильзам, валяющимся повсюду, это орудие стреляло патронами от «Маузера», которых у меня оставалось еще половина вещевого мешка. Свой трофей я сунул в вещевой мешок, так как не только я любил большие пистолеты, а спорить с начальниками, имеющими хотя бы одну звездочку на погонах, имею я право на трофей или не имею, было чревато. Быстро выяснится, что это мародерство или иное нарушение правил ведения войны и пойду я в следующую атаку в составе штрафной роты, но уже, на законных основаниях. Не найдя в дзоте более ничего интересного, я выглянул за бруствер. За дзотом траншея отсутствовала, по проложенным саперами проходе через проволочные заграждения, в тыл австрийских войск, небольшими колоннами, двигалась русская пехота, а саперы, появившиеся откуда ни возьмись, быстро засыпали австрийскую траншею, готовя путь для обозов и артиллерии. Дивясь, как быстро все здесь меняется, я поспешил искать остатки штрафной роты — мне нужно было найти хоть какого-то командира, способного принимать решения, — пора было выбираться из этого ада.

«Штрафники» расположились сразу за захваченной траншеей, сидя или лежа, курили самокрутки и о чем-то смеялись и было их достаточно много. В стороне сидел поручик в перчатках, с перевязанной ногой и красиво курил папиросу, возле офицера, на траве, сидело несколько «ударников».

Я обошел отдыхающих после тяжелого боя людей, и нашел одного «своего» и одного «авиатора».

— Пучков, где Слободин? — я боялся услышать ответ на свой вопрос.

— В начале боя его в ногу ранило, он обратно пополз.

— Хорошо, что ранило, а то я думал… А ваш где товарищ пропал?

— Убило его. — мрачно буркнул «авиатор», вон, с другими покойниками лежит.

В стороне лежали рядком два десятка павших воинов, а несколько австрийцев, видимо, кого-то успели перехватить и взять в плен, копали еще одну траншею, под охраной пары часовых.

— Ладно, мужики, пошли. Хотя бы вас надо отсюда выводить.

— Господин поручик, разрешите обратится? — я остановился в паре шагов от сидящего на каком-то ящике.

— Обращайтесь, милейший, но сначала скажите, кто вы собственно такой?

— Господин поручик, здесь все написано. — я протянул ему документы и сделал шаг назад.

— Я вообще ничего из этого не понял…- прочитав, поручик поморщился, скорее всего от боли в раненой ноге, и потряс бумагами: — Тем более, непонятно, кто вы?

— Я, собственно, человек гражданский, привез с этим товарищем и еще четырьмя сопровождающими подарки для наших летчиков…

— Теперь я хоть что-то понял, господин Котов… — офицер начал засовывать приказ командира стрелкового корпуса в сумку, висящую на плече.

— Господин поручик, не забирайте приказ, мне же еще в госпитале двух раненых оформлять, а то их потом снова в штрафную роту иди еще куда…

— А что я себе оставлю? — растерялся офицер: — Вы двух человек хотите забрать под честное слово, что ли?

— Да вы у себя, в строевой записке или