Риэго - Григорий Ревзин

Уже на другой день Рафаэль почувствовал усталость от расточаемых ему похвал. Он стал торопиться с отъездом на остров Леон, в армию.

После того как в Андалузии стало известно о восстаниях в Галисии, Арагоне и Каталонии, генерал Фрейре, блокировавший патриотов на острове Леон, как будто примирился с революцией. Фрейре прибыл в Кадис. Выйдя на балкон дворца, он посылал ликующему народу воздушные поцелуи, смахивал с глаз слезы умиления:

— Веселитесь, друзья мои! Только не нарушайте порядка.

Целую ночь напролет гадитанцы веселились и плясали. А с утра воздвигли трибуны на центральной площади Сан-Антонио, где должна была происходить церемония установки Камня Конституции.

Но в тот самый час, когда на площади собралось 50 тысяч га дитанцев и начались торжества, Фрейре и Кампана выпустили из казарм пьяную солдатню. Город был отдан на поток и разграбление.

Кровавый погром длился три дня — до 14 марта. Одних убитых насчитывалось свыше 500 человек. Побоям и оскорблениям подверглись и представители революционной армии Арко-Агуэро, Лопес-Баньос и Алкала Галиано, приглашенные из Сан-Фернандо на торжества.

Когда же в Кадис прибыло официальное сообщение о присяге Фердинанда конституции 1812 года, генералы вынуждены были открыть, наконец, перед Кирогой Кортадуру и отдать только что разгромленный город в руки революционной хунты.

В это время возвратился на остров Риэго.

Кирога созвал хунту. Многие из ее членов настаивали на том, чтобы на кадисские убийства тут же, не дожидаясь суда, ответить суровыми репрессиями. Но Кирога и Риэго не дали на это своего согласия.

— Абсолютисты, — говорил Риэго, — пошли на признание конституции только под давлением нашего оружия. Кадисская резня доказывает, как велика их ненависть к новой Испании. Останемся же здесь на страже. Не нужно мести, но и не следует слишком полагаться на обещания монарха. Даже после того, как король назначит конституционных министров, даже после созыва кортесов не пройдет еще опасность реакции. Я думаю, что сейчас армия патриотов нужна стране больше, чем когда бы то ни было!

Риэго предложил реорганизовать революционную армию в Андалузскую армию наблюдения. Хунта приняла его план.

Новую армию разделили на две части: одна дивизия, под командованием Риэго, будет расквартирована в Севилье, вторая, с Кирогой во главе, — в Кадисе.

Население Мадрида пребывало в состоянии непрерывного возбуждения. На площадях, служивших огромными подмостками для выражения народной радости или народного гнева, жители столицы ежедневно демонстрировали свои политические настроения.

После оживленного обсуждения новостей, принесенных вечерними газетами, мадридцы устремлялись в клубы «Золотой ручей» или «Мальтийский крест», в кафе «Лоренсини» и «Сан-Себастьян». Здесь самые красноречивые ораторы Испании развивали перед согражданами принципы конституционного управления и разъясняли им огромную важность законов, защищающих жизнь и свободу каждого. Разумеется, все выступавшие в клубах — знаменитые адвокаты, военные или рядовые граждане — высказывались только в духе свободолюбия. Раболепные не подавали признаков жизни.

Руководимые либералами, патриотические общества и клубы множились и процветали не в одном Мадриде. Вся Испания покрылась ими.

Кадисская конституция 1812 года давала королю право самому назначать министров. Желая пока что жить с революцией в мире, Фердинанд составил первое конституционное министерство из людей, которых он в свое время подверг репрессиям за либерализм. Прямо из каторжных тюрем и из далекой ссылки в министерские кресла сели министр внутренних дел Агустин Аргуэльес, министр иностранных дел Перес де Кастро, министр финансов Хосе Канга Аргуэльес. Душой нового правительства был дон Агустин.

Понятно, что между королем и новыми министрами установились довольно холодные отношения, едва прикрытые придворным этикетом.

В выборе министров Фердинанд сделал одно лишь исключение: на пост военного министра он поставил своего человека, маркиза де Лас Амарильяс. Король рассчитывал на помощь этого раболепного в тайной игре, которую он повел буквально на другой же день после присяги новому порядку.

«Святейший престол» встретил испанскую свободу в штыки. В ответ на официальное сообщение о введении в Испании конституционного управления папа Пий VII писал в своем архипастырском послании: «…Поток опаснейших книг затопляет Испанию во вред религии и добрым нравам… Уже ищут предлогов ущемить духовенство… Говорят об упразднении десятины… Нарушается священная неприкосновенность духовных лиц… Мы приказали нашему нунцию в Испании протестовать против посягательства на интересы церкви…»

Посол Фердинанда при Ватикане отказался принести присягу конституции 1812 года и спешно занялся созданием Апостолической хунты, которая ставила себе целью организовать вооруженную борьбу с конституционным режимом. К этой контрреволюционной хунте примкнули многие епископы Испании. Она сыграла большую роль в дальнейшем ходе событий.

Особые надежды возлагал Фердинанд на государей Священного союза — на императоров русского и австрийского, на короля Пруссии. Послы испанского короля при иностранных дворах изливались в жалобах на «бунтовщиков», захвативших в свои руки управление Испанией.

Новые министры догадывались об этих кознях короля. Но никто из них не помышлял противодействовать монарху, протестовать против его вероломства. Аргуэльес и его коллеги, выходцы из либерального дворянства, были поглощены другими заботами. Первоочередной задачей министров стало обуздание революционной энергии народа. «Восстановить спокойствие и порядок!» — ежедневно твердил Аргуэльес. Министры решили не применять сразу законов, введенных конституционной властью в 1810–1814 годах. «Мудрый врач не дает больному все лекарство сразу, как бы ни было оно спасительно для него, — заявил Аргуэльес. — Он распределяет лекарство по малым дозам, в соответствии с силами и состоянием здоровья больного». Так же осторожно, лишь постепенно и с оглядкой, собирались умеренные либералы вводить в Испании новый конституционный правопорядок.

Однако активные политические силы страны стремились перешагнуть те рубежи, на которых либеральные министры надеялись задержать развитие революции.

В столице и в провинциях к общественной жизни приходили новые слои испанцев, не испытывавшие религиозного трепета при одном упоминании о конституции 1812 года, желавшие более глубоких политических и социальных преобразований.