Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

Мы временно остановились здесь, на немецкой позиции, ожидая дальнейшего приказа. Только расположились отдохнуть в уцелевшем немецком блиндаже, как пришла команда: оставить пехоту и двигаться вслед танковой армии. Теперь мы должны поддерживать ее продвижение. Вновь на машины и вперед, догонять танки!

Начало темнеть, но мы продолжали движение на север в обход Варшавы. Двигались вначале с потушенными фарами. Однако вскоре, когда пошел мелкий снег и опасность возможного налета авиации исчезла, шли уже при зажженных фарах. Это позволило довольно быстро догнать танковую колону. Остановились в населенном пункте (кажется, Варка) на ночь. По дороге мы слышали сильную канонаду справа и отдаленное зарево пожаров. Это с соседнего Пулавского плацдарма шло наступление наших войск и 1-й армии Войска Польского прямо на Варшаву. У нас было тихо. Немцы бежали, не оказывая больше никакого сопротивления. По мере нашего движения в обход Варшавы канонада и зарево смещались назад. Мы считали, что немцы, испугавшись окружения, должны покинуть Варшаву и бои на Пулавском плацдарме — бессмысленная трата сил, вызванная растерянностью командования противника. Так оно и произошло. Враг, прекратив сопротивление, покинул Варшаву, и 17 января, всего через 3 дня после наступления, 1-я армия Войска Польского и части нашей армии вступили в Варшаву. Столица Польши была уничтожена гитлеровцами до основания, а жители убиты или изгнаны из города.

В полуразрушенной Варке наша батарея, как и весь полк, оставалась в походном состоянии, т. е. с прицепленными пушками и неразгруженными машинами, готовая по команде тотчас отправиться дальше. Бойцы разместились в уцелевших строениях, выставив караулы. Нашему взводу управления досталась небольшая разрушенная церквушка, точнее ее колокольня. Верхушка колокольни была снесена, и снег падал внутрь, образовав снежный круг посередине каменного пола колокольни. Укрыться от ветра и снега можно было только у стен. Все смертельно устали и поспешно устраивались у стены, подстилая обломки фанеры и досок, обрывки газет и всякого тряпья. Только бы прикорнуть скорее! Требовалось выставить караул. Помкомвзвода Фисунов стал оглядываться, кого назначить первым, и я уже понял, что выбор падет на меня. Так и произошло. «Орлов, пойдешь первым на 2 часа», — сказал он и назначил сменщиков. В общем, это было справедливо, так было заведено. Остальные только что были на передовой или на промежутках. Я же «отдыхал» в резерве на огневой позиции нашей батареи. Дежурство и погрузочно-разгрузочные работы не в счет. Чертовски хотелось спать, но что делать! Я взял свой карабин и вышел наружу. Прокантуюсь как-нибудь эти 2 часа, лишь бы удалось прикорнуть после. Ведь каждую минуту могла прозвучать команда «Подъем!», и опять дорога. Я понимал, что никакой угрозы появления хоть одного немца не было. Пост имел смысл разве что для охраны имущества, которое вряд ли было кому нужно. Стоило мне прислониться к чему-нибудь: к машине, дереву, стенке, как глаза тут же слипались. Я старался не стоять на месте и мотался вокруг машины, от входа в церквушку опять к машине и обратно. Помогало то, что время от времени мимо двигались отдельные танки и тылы танковой армии. Помню, даже напевал вполголоса. Через два часа я еле растолкал сменщика и тут же повалился на его место. Разбудила меня только команда «Подъем, по машинам!», но несколько часов удалось поспать. Уже наступил рассвет, и мы двинулись по хорошей дороге в глубь Польши. Вскоре обогнали подтянувшуюся пехоту и покатили на северо-запад в неизвестность. Установилась ясная погода с легким морозцем. Самолетов противника не видно. Сначала прислушивались, ожидали возможного налета. Потом поняли, что его не будет. Мы же катим в глубоком тылу, и сверху не поймешь, немцы отступают или русские наступают. Тихо. Нигде не стреляют. Прогулка, да и только. К вечеру расположились в «фольварке» — брошенном поместье. Усадьба после окопной жизни показалась нам роскошной. Весь наш взвод расположился в огромном зале: высокий потолок, паркетный пол, добротная мебель, большие часы в шкафчике-стойке еще ходили, множество посуды в буфете, диваны, кресла… Из окопа — во дворец! Такое трудно передать словами. На улице тишина, не слышно ни одного выстрела. Ощущение, что находишься в глубоком тылу. Шалевич или Хвощинский раздобыл консервы, которые мы с удовольствием поели, как деликатес, а часть спрятали в вещмешки в виде НЗ на будущее. Мы, наконец, хорошо выспались и утром двинулись опять на запад навстречу близкой Победе, в которой уже никто не сомневался.

Далее мы прошли с танкистами почти 500 километров, окружая вначале Варшаву. Затем, двигаясь по правому флангу нашего фронта, прошли через Польшу и вступили в ненавистную Германию. Такого стремительного наступления еще никогда у нас не было и, пожалуй, даже у немцев в начале войны. Двигались, пока хватало бензина. В Польше изредка вступали в бой, а в Германии картина изменилась. Пришлось нам штурмовать города своими силами, поскольку пехота далеко отстала.

Теперь все по порядку. Польшу от Вислы до Одера мы проскочили за неполные 2 недели. Уже в начале февраля мы были у Одера, довоенной границы Польши с Германией. Ежедневно проходили днем по 40–60 км. Ночью отдыхали. В боях практически не участвовали. Пару-тройку раз готовились, но танкисты сами ломали слабое сопротивление. Такого разгрома противника еще никогда не было. Запомнилось несколько эпизодов.

Кажется, это был Гощин. Ехали по главной улице. На многих домах уже висели польские флаги. В центре города по обеим сторонам дороги, почти вплотную к колоннам техники, стояла огромная толпа поляков. Они оживленно переговаривались, махали нам руками, что-то кричали по-польски, на лицах было какое-то облегчение, просветленность, благодарность. Правда, некоторые стояли молча и только наблюдали, но и они, как остальные, были удивлены тем потоком техники, что шла мимо. Я впервые, как и многие, почувствовал себя освободителем. Это непередаваемое чувство, что ты, твои товарищи, вся армия несет свободу множеству людей, сопровождало нас до конца войны от города до города, от поселка до поселка.

Ночевка состоялась на окраине города в усадьбе, поспешно брошенной каким-то немецким чином. Опять роскошные апартаменты, и опять разместились в зале, который до сих пор я ясно вижу. Ковры на паркетном полу, огромная шикарная люстра, двухметровый, если не больше, красивый футляр напольных часов с мерно раскачивающимся маятником часов и крупным циферблатом, диваны, полированные столики и буфет с посудой, белый рояль, именно рояль, а не пианино.

Устроились на коврах, начальство на диванах. Провели связь, и, пока были свободны, если не на посту и не на связи, разбрелись по окрестностям, хотя это не разрешалось. Часть бойцов бросилась в город за трофеями. Я остался в усадьбе, рассматривая картины, журналы, иллюстрации (скоро дежурство, устал или не было охоты).