Прах к праху - Элизабет Джордж

Они были легкой добычей, и я приводила их на баржу. Они смущались, отказывались, но я умела их убедить.

Они говорили:

— Ливи, мы не можем. Ну хотя бы не здесь. Если Крис узнает, он выгонит нас из группы.

— Предоставьте Криса мне, — отвечала я и закрывала за нами дверь. — Или вы не хотите? — спрашивала я и, взявшись за пряжку ремня, притягивала их к себе. Приближала губы к их губам. — Или вы не хотите? — повторяла я вопрос, запуская пальцы в их джинсы. — Ну? — произносила я у самых их губ и обнимала за талию. — Хотите или не хотите. Давайте, решайте.

Весь разум, который еще оставался у них к этому моменту, сосредоточивался на одной мысли, которую и мыслью-то назвать было трудно. Мы падали на мою кровать и избавлялись от одежды. Больше всего мне нравилось, когда попадались любители постонать и покричать, потому что тогда они производили много шума, а мне как раз это и нужно было — максимум шума.

Как-то ранним утром, после очередного налета, я занималась сразу с двумя, когда вмешался Крис. Бледный, он вошел в мою комнату. Схватил одного парня за волосы, а другого за руку и, сказав: «Все. Вы уходите из организации», — стал толкать их по коридору к выходу. Один из них обвинял Криса в лицемерии, другой лишь нечленораздельно вопил.

— Вон отсюда. Забирайте свои вещи и проваливайте, — сказал Крис.

Когда за ними захлопнулась дверь и защелкнулись засовы, Крис вернулся ко мне.

Воплощенное безразличие, я села на кровать и закурила.

—Умеешь же испортить людям настроение, — надулась я. Я была голой и даже не сделала попытки накинуть одеяло или халат.

Он стиснул кулаки и, кажется, даже задыхался от гнева;

— Оденься. Сию же минуту.

— А что? Ты и меня собираешься вышвырнуть вон?

— Не надейся, что так легко отделаешься. Я вздохнула:

— Чего ты взъерепенился? Мы просто развлекались.

— Нет, — сказал он. — Ты просто меня доставала. Я закатила глаза и затянулась.

— Пока не погубишь всю группу, ты не успокоишься? Может, хоть это станет искуплением моей вины?

— Твоей вины?

— Того, что я не хочу с тобой спать. А я не хочу. И никогда не хотел и не буду, сколько бы кретинов в Лондоне тебя ни поимели. Почему ты не можешь это принять? Почему не хочешь, чтобы все между нами оставалось как есть? И ради Христа, оденься.

— Если ты меня не хочешь, никогда не хотел и не желаешь спать со мной сейчас, какая тебе разница, одета я или нет? Что, неймется?

Он подошел к шкафу и вытащил мой халат. Бросил его мне:

~~ Да, неймется, но не в том смысле, как этого хочешь ты!

— Хотение это не по моей части, — заметила я. — Я беру.

— И значит, вот чем ты занимаешься со всеми этими типами, да? Берешь то, что пожелаешь? Не смеши меня.

— Я вижу понравившегося мне парня. И беру его. Только и всего. В чем проблема? Тебя это смущает?

— А тебя это не смущает?

— Что?

— Ложь. Оправдывание своих поступков. Роль, которую ты постоянно играешь. Хватит, Ливи. Посмотри на себя. Посмотри правде в глаза. — Он вышел из моей комнаты и кликнул собак на прогулку.

Я осталась, где была, пылая к нему ненавистью.

Посмотри на себя. Посмотри правде в глаза. Я до сих пор слышу эти его слова. А вот интересно, смотрит ли он на себя? И смотрит ли правде в глаза каждый раз, когда встречается с Амандой?

Он нарушает правила организации, точно как же, как это делала я. И что, интересно, он придумывает в свое оправдание?

Полагаю, я выгляжу циничной, совершенно не сочувствующей ситуации Криса, озлобленной, мстительной, лелеющей надежду, что он будет пойман со спущенными штанами? Но во мне нет цинизма. Просто мне кажется разумным предположение, что большинству людей так или иначе свойственно искать себе оправдания. Потому что нет лучшего способа избежать ответственности. Ведь никому не хочется нести ответственность, особенно когда дела идут хуже некуда.

Я делаю это из лучших побуждений — таково было оправдание матери. Только дурак отказался бы от того, что она предложила Кеннету Флемингу: коттедж «Чистотел», частичная занятость в типографии в те месяцы, когда он будет играть за команду графства, полная занятость зимой. Она предвидела все возможные возражения Джин и представила свое предложение Кеннету таким образом, что все возражения, казалось, были учтены. Каждая из сторон, похоже, выигрывала. Джин нужно было всего лишь согласиться на переезд Кеннета в Кент и на проживание с мужем порознь.

Второй Этап завершился по плану. Кеннет Флеминг переехал в Кент.

Мне не нужно рассказывать вам о триумфе Флеминга. Со дня его гибели газеты все не умолкают. Сразу после смерти Кеннета Хэл Рэшедем сказал в интервью, что никогда не встречал человека «по милости и мудрости Божьей как будто созданного для крикета». Кеннет обладал физическими данными крикетиста и природным талантом. Требовался лишь человек, который помог бы ему все это соединить.

Журналисты таблоидов рассуждали о том, что распад брака Кеннета и Джин Купер был предрешен. Часы и дни, проведенные в погоне за мечтой, означали часы и дни вдали от Джин и детей. План с воскресным папой сразу же провалился, как только Кеннет и Джин поняли, как много времени нужно для поддержания оптимальной физической формы, совершенствования удара, изучения противника, а также потенциальных кандидатов в английскую сборную. Чаще всего Джин с детьми послушно приезжали в Кент на выходные, для того чтобы узнать: муж и отец должен в субботу быть в Хэмпшире, а в оскресенье — в Сомерсете, а если он не играл, не отрабатывал удар и не смотрел чью-то игру, он тренировался. А когда не тренировался, то выполнял свои обязательства в отношении типографии Уайтлоу. Поэтому в их разладе традиционно обвиняют жену, оставленную, но не смирившуюся и по-прежнему предъявлявшую свои требования к вечно отсутствующему мужу. Но дело было не только в этом.

Вообразите, если сможете. В Кенте Кеннет Флеминг впервые в жизни оказался предоставлен самому себе. Ведь из родительского дома он лишь на короткий год уехал в школу, из школы же — сразу погрузился в семейную жизнь, и вот теперь он наслаждался свободой. Свобода эта по-прежнему была сопряжена с некоторыми обязательствами, но впервые его обязательства были направлены непосредственно на осуществление его мечты и означали не просто тяжкий труд ради заработка. Можно было даже не чувствовать себя виноватым за страстное стремление воплотить мечту, потому что, воплощая ее, он закладывал фундамент будущего благосостояния семьи. Поэтому он мог всецело и с наслаждением отдаться профессиональному занятию крикетом, свобода же от жены и детей, по-видимому, была лишь неожиданным приятным дополнением.

Вот так у него появилась уважительная причина, по которой он не мог видеть свою семью так часто, как ему, якобы, хотелось. Как только Джин начала задавать вопросы и обвинять, как только стала указывать, что обязанности отца простираются дальше денег, которые он им давал, Кеннету понадобилось придумывать отговорки. И как только Джин начала беспощадно наседать и предъявлять требования, угрожавшие его свободе, он решил сказать ей правду, но в наименее обидной форме.

Без сомнения, он принял это решение не без деликатной помощи своего главного конфидента — моей матери. Должно быть, она умело поддерживала его на протяжении всего этого периода неопределенности. Кеннет пытался оценить создавшуюся ситуацию: я больше не уверен в своих чувствах. Люблю ли я ее? Хочу ли? Нужен ли мне этот брак? Неужели эти чувства у меня оттого, что все эти годы я был загнан в ловушку? Неужели Джин меня поймала? Или я сам себя туда загнал? Если я был создан для брака, почему же с тех пор, как мы живем порознь, у меня такое чувство, будто я наконец ожил? Как я могу испытывать такие чувства? Это моя жена. Это мои дети. Я их люблю. Я чувствую себя негодяем.

Как же разумно было со стороны матери предложить им пожить отдельно, раз уж они и так живут порознь: тебе нужно во всем разобраться, мой дорогой. Дай себе время и место, чтобы понять, кто ты такой. За все прошедшие годы у вас не было такой возможности, не так ли? У вас обоих.

Умно сформулировано. Это не Кеннету нужно будет «во всем разобраться». Это нужно им обоим. Не важно, что Джин не считала необходимым в чем либо разбираться, а меньше всего в том, хочет ли она продолжения их брака. Как только Кеннет решил, что некоторое время жизни в одиночестве прояснит, кем и чем, если вообще чем-то, они будут друг для друга в будущем, жребий был брошен. Кен уже жил вне дома. Джин могла требовать, чтобы он вернулся, но ему это не было нужно.

И Джин ничего не оставалось, как в конце концов огласиться. Два месяца, которые он попросил у нее на раздумья, переросли в четыре, четыре — в шесть, шесть — в десять, десять — в двенадцать. Один год незаметно растянулся до двух. Не сомневаюсь, что он пережил момент нерешительности, когда поссорился с кентским комитетом спонсоров и стал играть за Мидлсекс. Но к тому времени, когда Кеннет Флеминг добился своего, когда те, кто набирали национальную сборную, заприметили нового, выдающегося бэтсмена Мидлсекса, его брак уже стал пустой формальностью.