Гид по чаю и завтрашнему дню - Лора Тейлор Нейми

– Еще как.

– Я думала о том, что ты рассказала мне про свой выпускной. Я бы тоже хотела, чтобы кто-то вошел в мою комнату, только не Орион. Кто-то, кто очистил бы ее от парня, который причинил мне боль. Убрал бы все с глаз долой.

– Думаю, Джулс сделала бы это для тебя, если бы ты ей позволила.

– Правда. Она бы выбросила все это дерьмо в окно. Затем написала бы об этом гневную песню.

– Самую что ни на есть.

Мы смеемся, затем Флора шепчет в свою чашку:

– У тебя тоже хорошо получилось бы. Не песня. Все остальное.

Таймер духовки прерывает крик моего сердца.

– Твоя очередь.

Флора вскакивает и берет прихватку.

– Фу-у! Какого дьявола? – возмущенно вопит она, засунув руку в варежку. Она вытаскивает белую пену и облизывает пальцы. – Взбитые сливки?

Я уже у духовки, выключаю ее и достаю противень толстым полотенцем.

Флора бросается к раковине.

– Кто-то устроил ловушку в наших прихватках?

Посторонний шум привлекает наше внимание, мы поворачиваемся к входной двери. Она открывается, в проеме показываются рыжие кудряшки. Дверь захлопывается и в коридоре слышится удаляющийся топот.

– Гордон! – кричим мы в один голос.

Флора хмурится и указывает на холодильник.

– Он открывал его дважды ради одной тарелки пудинга? – Она открывает металлическую дверцу и достает баллончик взбитых сливок. Поднимает его повыше.

Я беру баллончик, сердито рычу.

– Не знаю, что хуже: его выходка и то, что он подкрался, чтобы за нами шпионить, или то, что он осмелился притащить это магазинное суррогатное дерьмо на мою кухню.

Мы переводим заговорщический взгляд с баллончика друг на друга.

– Я знаю, где он прячется. Он уже на улице, поверь мне, – говорит Флора.

Я сую баллончик со взбитыми сливками ей в руки, и мы бежим на террасу.

– У него есть фора, но мы умнее.

Улыбка Флоры словно солнце после дождя.

– Он великолепно будет смотреться в белом.

Мы бежим по Сент-Кросс, как мои кузены по бейсбольному полю.

Глава 29

Вместо Милли мы берем «Фольксваген», принадлежащий отцу Ориона, чтобы навестить его маму. Мы много раз взваливали рюкзаки и переполненные контейнеры на винтажный мотоцикл. Но Милли не предназначена для перевозки огромной белой коробки с выпечкой.

Я собрала сконы, клубничные empanadas и сырные pastelitos для работников, ограждая себя коробкой, закрытой крышкой, как самодельным щитом. Не так ли я всегда поступаю? Прячусь за хлебом и выпечкой?

Не то чтобы я не хотела ехать в Элмвуд-хаус. Я хочу познать эту важную часть жизни Ориона Максвелла. Хочу увидеть частичку его сердца, что живет в одной из комнат вдоль коридора с выкрашенными в голубой цвет стенами.

– Сара, – говорит Орион девушке за стойкой регистрации, – моя подруга Лайла испекла для всех сладости.

Пока благодарная сотрудница отправляет Ориона в кабинет менеджера за какими-то бумагами, персонал роится вокруг сладкого, как этого свойственно людям. Появляются медсестры, за ними пара санитаров и рабочих.

Ожидая в приемной с ее растениями в горшках и фиолетово-голубыми стенами, я наблюдаю, как члены семьи воссоединяются во время долгожданных посещений и снова расстаются, когда время слишком быстро проходит. Мое сердце сжимается, когда одна женщина, уходя, вытирает слезы.

Но она может снова вернуться. Я не могу отделаться от этой мысли. Я никогда не смогу навестить бабушку даже в таком учреждении.

Рецепт для похорон

Секреты из кухни Лайлы Рейес

Ингредиенты:

Скорбящая семья – 1 шт.;

Гроб (он обязательно должен быть белым, словно мука и сахар) – 1 шт.;

Собор – 1 шт.;

Белый фартук – 1 шт.;

Abuela, ушедшая в мир иной, одетая в свое любимое синее vestido, – 1 шт.

Способ приготовления:

Сидите между своим парнем и лучшей подругой, пока они пытаются удержать вас ровно на церковной скамье. Крепко сжимайте на коленях белый фартук. Наблюдайте, как ваши родители плачут в переднем ряду, а сестра кладет голову на плечо матери. Осмотрите огромный собор, удивляясь, сколько народу пришло попрощаться с ней.

*Не смотрите, как abuela мирно покоится в белом гробу. Ее там нет. Вместо этого плачьте, стоя на коленях во время личного прощания, втайне зажмурив глаза.

Готовить при температуре 100 градусов по Фаренгейту. Максимальная температура, до которой может охладиться духовка.

Месяцы спустя никто не знает, что я так и не увидела бабушку в ее синем платье в тот мартовский день. Нарушила ли я своим поведением некий кубинский код скорби? Наверное. Но мне было все равно. Для меня она должна покоиться там, где я смогу помнить о ней вечно, мое сердце – теплый и достойный дом для нее. Я решила оставить ее там, где нашла. Я оставила ее там, где она нашла меня ребенком, пока я сидела на полу и бренчала мерными ложками. Я оставила ее там, где она вырастила меня. Нет, не в белом гробу. И не в учреждении длительного ухода. Я оставила свою бабушку на кухне.

– Лайла? – Голос Ориона возвращает меня в это учреждение, в эту реальность. – Все в порядке?

Я киваю. Милое беспокойство в его глазах и рука, обнимающая за плечи, делают мои слова правдой.

Я креплюсь, стиснув его руку, пока мы входим в широкий коридор. «Эвелин Максвелл» – написано на табличке у двери. Прежде чем войти, Орион собирается с мыслями. Он смотрит вниз и в сторону – интересно, он делает так каждый раз? Проходит всего мгновение или два, и он снова мягко улыбается.

– Не грусти. Я имею в виду обо мне.

– Хорошо, – обещаю я. Жалость, грусть и печаль – мы не за этим здесь и не это ему нужно от меня.

Из комнаты выходит медсестра в зеленом халате. Она печатает что-то на планшете, затем говорит:

– Орион. Добрый день. Я иду в приемную. Слышала, там раздают выпечку.

Он представляет меня, старшего пекаря, Келли, а та сообщает, что мама только что съела ранний ужин и отправится в сад после нашего ухода.

Внутри уютной комнаты на бледно-зеленых стенах висят картины в стиле импрессионизма, а на окне с видом во двор – занавески в цветочек. Затем мой взгляд падает на одноместную кровать и маму Ориона.

– Привет, красавица, – говорит Орион блондинке в розовой футболке с длинным рукавом. Кто-то накрасил ей губы бальзамом.

Она шевелится, меняет позу и ерзает, но не смотрит на меня и даже на собственного сына. Мы пододвигаем два стула. Он садится ближе и берет ее за руку.

– Я всегда держу ее за руку или глажу по лицу, – говорит он