Предателей (не) прощают (СИ) - Суботина Татия

– Домой.

– Боюсь, что вынужден вас расстроить. Сейчас домой никак не получится.

– Это почему еще? – нахмурился Давыдов, пытаясь настроить фокус зрения, который с каждой минутой все сильнее расплывался. И голова становилась тяжелее обычного. – Давайте ваши бумажки, я подпишу отказ от госпитализации.

– Потому что в капельницу вам было добавлено снотворное, – пожал плечами Дмитрий Сергеевич. – Знаю я этих бизнесменов и спортсменов, которые норовят сбежать из больницы едва ли не с операционного стола. Отлежитесь сутки, отоспитесь, а мы понаблюдаем за вашим состоянием, подлечим. Тогда и поговорим о выписке.

– Я не хочу спать! – возмутился Иван. – И не давал разрешения на вашу самодеятельность.

– Если она поможет организму моего пациента отдохнуть и набраться сил, то его согласие не имеет большого значения. – Врач был строг, решителен и явно сам себе на уме. То ли светило медицины, то ли бунтарь системы, Давыдов так сразу не смог понять. Да и не до этого ему было. – А ваш организм не просто просит отдыха, он о нем уже умоляет. Так что приятных снов, Иван Александрович. Ни о чем не беспокойтесь, в нашей клинике о вас позаботятся.

С этими словами врач покинул палату.

– Паша… – пробормотал Давыдов, едва справляясь с заданием держать глаза открытыми. Усталость и сонливость накатили как-то разом и с такой силой, что бороться получалось только на чистом упрямстве.

– Я здесь, друг, – тут же подскочил к нему Вавилов. – С тобой все будет в порядке. Хорошо, что так обошлось, с язвой шутки плохи.

– Ма-ша…

– Она скоро будет здесь, – кивнул Павел, вынимая из кармана мобильный, который как раз надрывался вибрацией. Звонила Маша. – Если бы я знал, что она твоя, то никогда… Ты же знаешь, женщина друга для меня не женщина. Вань?

Давыдов почти провалился в забытье.

– Не. Говори. Ей, – прошептал, едва ворочая языком.

– Что не говорить? – Вавилов не сразу уловил суть просьбы.

– Язва. Не. Говори, – прикрыл глаза Иван. – Только. Не. Жалость. Не. Смогу. Обещай мне…

– Я думаю, Маша вправе знать, что с тобой произошло, – нахмурился Павел. – Ты не думаешь, что она будет волноваться? По меньшей мере это некрасиво – держать ее в неведении, а по большей…

– Не. Будет, – прервал его Давыдов. – Ты. Не. Понимаешь. Не. Знаешь. Всего. Опасно. Обещай.

Ивану казалось, что все его тело налилось тяжестью, но он все же смог поднять руку и схватить Вавилова за полу пиджака.

– Хорошо-хорошо, – неохотно согласился Павел, отключая телефон. – Я обещаю, что ничего ей не скажу, но ты задолжал мне объяснения.

– Помни. Ты обещал, – пробормотал Иван и сдался в плен снотворного.

На этот раз ему ничего не снилось. Не было ни несбыточных надежд, ни кошмаров. Впервые за… Сколько уже? Давыдов не считал, но казалось, что за целую чертову вечность.

* * *

«Оставь моего мужчину или пожалеешь. Шлюха!» – черным по белому гласило распечатанное на принтере послание.

Мне и гадать не стоило, чтобы понять, от кого оно.

Лёля не успокоилась со своими бессмысленными запугиваниями. Похоже, у нее проблемы с восприятием мира, собственные личностные характеристики на чужих перекладывает.

Я смяла письмо и вошла в квартиру, Лампа с Большим, теперь частым гостем у нас, сидели на кухне, а мальчишки затихарились у себя в комнате.

– Кушать будешь, Шуша? – спросила меня бабушка, которая с появлением ухажера стала несколько одомашниваться и взяла на себя роль заботливой хозяйки.

– Я не голодна, Лампа, но спасибо.

– Что-то ты какая-то бледненькая, – прищурилась она и одарила меня своим фирменным дознавательским взглядом. – Не заболела ли часом?

– Нет, просто много работы навалилось, – отмахнулась я. – Еще и поездка в Милан на носу, волнуюсь. Я никогда не участвовала в таких масштабных мероприятиях…

– А что за поездка? – заинтересовался Петр.

– Показ мод, – ответила за меня Лампа. – Ты обязательно справишься, Шуша. Даже не сомневайся.

– Мне бы твою уверенность, – хмыкнула я.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– А иначе и быть не может, – решительно заявила бабушка. – Ты – Князева, а значит, все будет хорошо.

– Только из-за того, что я Князева? Не слишком ли много надежд ты возлагаешь на нашу фамилию?

– Не на фамилию, Машка, а на гены, – улыбнулась Лампа. – В нашем роду никогда не пасовали перед трудностями, и у тебя все получится.

– Иногда мне кажется, что ты веришь в меня больше, чем я. – Мне захотелось прижаться к родному человеку, подпитаться его любовью и теплом, что я быстренько и проделала. – Кстати, вы ничего подозрительного не слышали, пока здесь были?

Лампа и Петр переглянулись.

– Подозрительного? – уточнила бабушка. – Что-то случилось?

И в этот момент я, как никогда до этого, отчетливо поняла, что не хочу ее тревожить. Не хочу забивать голову пустыми переживаниями и заставлять волноваться. Лампа только с виду может показаться стальной женщиной, на самом деле она совершенно обычная, и мне бы хотелось, чтобы она осталась с нами подольше.

– Нет, ничего, не бери в голову, – улыбнулась я. – Хотела вычислить тайного поклонника.

И я помахала конвертом для наглядности, чтобы притупить бдительность бабушки.

– Стихи? – предположила Лампа. – Как это романтично!

Я едва сдержала фырканье. Знала бы она, какая романтика скрыта в скомканном мною листике, так не восторгалась бы.

–  Как много лет во мне любовь спала. Мне это слово ни о чем не говорило, – вдруг начал Большой. – Любовь таилась в глубине, она ждала – и вот проснулась и глаза свои открыла!

Лампа зарделась как девчонка, а Петр продолжил покорять даму своего сердца познаниями в поэзии.

– Теперь пою не я — любовь поет! И эта песня в мире эхом отдается. Любовь настала так, как утро настает. Она одна во мне и плачет, и смеется!

– И вся планета распахнулась для меня! – подхватила Лампа.

– И эта радость, будто солнце, не остынет, – пообещал ей Большой. – Не сможешь ты уйти от этого огня! Не спрячешься, не скроешься – любовь тебя настигнет!

Мужчина прижал Лампу к себе, та вскинула голову и, глядя ему в лицо, проговорила проникновенным шепотом, словно душу вскрыла:

– Как много лет во мне любовь спала. Мне это слово ни о чем не говорило, – покачала головой она.

– Любовь таилась в глубине, она ждала – и вот проснулась и глаза свои открыла, – закончил Петр, неотрывно глядя на Лампу.

– Обожаю стихи Рождественского, – поделилась она. – Откуда ты узнал?

– Просто я чувствую тебя как себя.

У меня от развернувшейся в двух шагах картины даже слезы подступили. Я тихонько ретировалась из кухни, оставив влюбленных наедине. Они слишком долго ждали, чтобы насладиться собственным счастьем. Хотя и мгновение настоящей любви стоит любого ожидания.

Пламенный привет от Лёли я втихую сожгла тем же вечером, чтобы никого не потревожить. Угрозы от бывшей подруги всерьез не воспринимались. Она всегда была остра на язык, но чтобы перейти от слов к действиям, нужно обладать смелостью и решимостью ответить за собственные поступки. У Лёли этого никогда не было.

Мысли о Давыдове не отпускали. Я ушла из больницы, убедив себя поверить в версию Павла, но оставила там собственное сердце. Почему оно кровоточит от обид, боли, но не перестает замирать об одном упоминании Ивана? И даже десять лет и его предательство не изменили этого…

Можно ли приказать себе не любить того, кто недостоин твоей любви?

Утро началось с привычной рутины: приготовление завтрака, сборы в школу и на работу. И все прошло бы как всегда, не пиликни мой телефон уведомлением о новом видео на ютуб-канале о знаменитостях. Открыв его, я обомлела.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Под веселую песенку Little Big – Skibidi в клипе мелькал Давыдов. Нарезка была профессиональной, известные приколы из сети, только вместо головы действующих персонажей – лицо Ивана.

Кем только за эти четыре минуты не побывал Давыдов: и свиньей, и бомжом, и козлом… А самое главное, просмотры росли с бешеной скоростью.