Благословенный 2 (СИ) - Коллингвуд Виктор

Здесь, в приемной фаворита, на лице каждого, находившегося тут просителя, можно было прочесть, что именно его привело сюда: у одних это было несчастье, у других — алчность. Физиономии некоторых выражали огорчение и простое желание защитить свое имущество; другие, наоборот, выдавали желание завладеть имуществом другого, или удержать то, что они уже присвоили. Это казалось почти невозможным, но всё же дело обстояло именно так: толпа первых сановников империи, людей с известнейшими именами, генералов, управлявших целыми провинциями, перед которыми все дрожали, являлись сюда униженно гнуть шею перед фаворитом, и одни уходили, не удостоившись даже взгляда, а другие стояли перед ним, как часовые, в то время, как он переодевался или просто валялся в кресле.

«Выход» фаворита происходил всегда следующим образом: обе половины дверей растворялись, Зубов входил в приёмную в халате, едва одетый в нижнее белье. Легким кивком головы приветствовал он просителей и придворных, стоявших почтительно вокруг, и прилюдно принимался за совершение туалета. Камердинеры подходили к нему, чтобы зачесать и напудрить волосы. В это время появлялись все новые и новые просители: они также удостаивались чести получить кивок головы, когда граф замечал кого-нибудь из них. Все со вниманием следили за мгновением, когда взгляд их встретится с его взглядом. Мы принадлежали к числу тех, которые встречались всегда благосклонной улыбкой. Все стояли, никто не смел произнести ни одного слова. Каждый вручал свои интересы всемогущему фавориту в немой сцене, красноречивым молчанием. Никто, абсолютно никто не имел права раскрыть рта, разве что сам граф обращался к нему с каким-либо замечанием или вопросом, никогда не касающемся предмета просьбы. Часто граф не произносил ни одного слова, и я не помню, чтобы когда-нибудь он предложил кому-либо сесть, исключая разве что Николая Ивановича Салтыкова, который, как мы помним, и устроил карьеру Зубовых.

Обыкновенно в то время, когда Зубова причесывали, секретарь его, Грибовский, служивший ранее у Потёмкина, подавал ему бумаги для подписи. Просители говорили друг другу на ухо, сколько нужно было заплатить этому секретарю, чтобы иметь успех у его начальника. Иногда Платон выходил не один, а со своею ручной обезьянкой. Та начинала скакать среди гостей, лазить по ним, как по пальмам родной Бенгалии; и посетители потихоньку старались привлечь её внимание, поскольку за этим могло последовать и ленивое расположение её хозяина.

По окончании прически, подписав несколько бумаг, граф одевал мундир или сюртук и удалялся в свои покои. Все это проделывалось с некоторой небрежностью, чтобы придать всему больше важности и величия; и после ухода графа каждый бежал к своему экипажу, довольный или разочарованный аудиенцией.

И вот, пробиваясь через толпу этих господ, я уже был у дверей приёмный господина Зубова, как вдруг внимание привлекло знакомое лицо. Увидев меня, господин широко улыбнулся, и тут я узнал его.

— Юлий Помпеевич, вы ли это? Сколько лет, сколько зим!

Это действительно был комендор Джулио Литта, сильно располневший, но не утративший ни богатырского роста, ни богатырской же харизмы.

Дружески обнявшись, мы отошли в сторонку от посторонних глаз и ушей, чтобы поговорить без помех.

— Куда же вы, сударь, пропали после войны?

— Мы вместе с принцем Зигеном уехали тогда в Европу. Вы же знаете беспокойный характер принца? Он принимал участие в делах французской революции — конечно же, на стороне династии. Зачем меня призвали обратно на службу в Орден. Теперь я — бальи Мальтийского ордена, и нахожусь здесь в качестве посланника при дворе императрицы Екатерины.

— Отлично. Но что же вы делаете здесь, в приёмной фаворита?

Граф Литта сделал печальное лицо.

— Последние события во Франции крайне тяжело отразились на Ордене. Наши финансовые дела трагическим образом ухудшились!

— Отчего же?

— Ах, Ваше Высочество, это крайне печальная история. Главные поступления денежных средств на Мальту последние годы происходили от приоратов Испании, Франции и Польши. Когда власть во Франции узурпировал Конвент, якобинцы конфисковали все наши земли, так что французский наш приорат оказался уничтожен. Увидев это, испанцы, давние союзники французов, поступили точно так же, отделив свой приорат в отдельный орден. У нас оставались только наши польские владения; но после несчастных событий прошлого года они оказались под секвестром! Теперь Мальтийский орден почти полностью лишён до своих доходов!

— Ну, я полагаю, что вам ничего не грозит — попытался я успокоить его, — ведь Мальта никак не участвовала в польской революции, а значит, владения будут вам возвращены сразу же после разбирательства!

— То что польские поместья нам вернут мы нисколько не сомневаемся, — отвечал граф Литта. Но весь вопрос заключается в сроках. В мятеже участвовали тысячи польских дворян, и гроссмейстер опасается, что разбирательство может занять годы! Потому он и направил меня просить императрицу рассмотреть наш вопрос в индивидуальном порядке! Но, к сожалению, пока я в этом не преуспел. Я уже имел честь говорить с мосье Зубовым; Он ободрил меня, но заранее предупредил, что совсем не имеет решающего влияния на императрицу, которая всегда поступает исключительно по собственному разумению!

Тут мысли мои закружились, как это обыкновенно бывает, когда интуиция вдруг шепчет тебе про счастливый случай, представившийся вдруг у тебя на пути. Мальта, Мальта… И Орден в тяжелом финансовом положении… Как это всё интересно!

— Джулио, позвольте мне содействовать вам! Я могу поговорить с императрицей напрямую. Думаю что это несложный вопрос, и он легко и быстро будет решён!

— Ах, это было бы замечательно!

— Позвольте тогда вас покинуть! Оставьте свой петербургский адрес; как только будут какие-то известия, я непременно напишу вам!

Первым делом я навёл справки о текущем состоянии наших дел с Мальтийским орденом. Мой секретарь, господин Сперанский, вскоре предоставил мне подробнейшие сведения.

Сношения России с мальтийскими рыцарями завязались ещё в конце семнадцатого века. Фельдмаршал Борис Шереметев, посланный Петром Великим в Левант, посетил остров, где ему был оказан самый радушный прием, послуживший началом для последующих, очень дружественных отношений. Предприимчивая политика Екатерины стремилась еще сильнее укрепить эту дружбу. Бальи и командоры ордена, имея репутацию первоклассных мореходов, приглашались на русскую морскую службу; русские офицеры отправлялись на Мальту для завершения своего морского образования. Взаимное дипломатическое представительство установилось быстро и, ловкий агент Екатерины, Кавалькабо, приложил не без успеха свои старания к тому, чтобы создать на острове «русскую партию» Императрица вела даже переговоры с гроссмейстером ордена о совместных действиях против турок, и только решительный протест Франции удержал Хименеса, бывшего тогда великим магистром, от выполнения обязательств договора. Несмотря на это, Екатерина помогала ордену в деле «Острожского майората» — имений князей Острожских на Волыни, предназначенных для учреждения орденского командорства после пресечения рода законных наследников. В 1775 году, под гарантией трех дворов: Петербургского, Венского и Берлинского, по договору, заключенному с Речью Посполитой, было создано в этой стране великое приорство, которому был обеспечен ежегодный доход в 120 000 злотых.

И вот оказалось, что орден, лишившись из-за революции большей части своих доходов, задумал искать компенсации в России. С этой целью и приехал в Петербург бальи ордена, Джулио Литта. Бывший боевой товарищ принца Нассау-Зигена, вместе с которым он сражался под русским знаменем, заслуживший при нем чин контр-адмирала, теперь выступал тут как дипломат Ордена, имеющий притом мощное содействие от его

брата, папского нунция Лоренцо. Ему было также поручено обратить внимание на права наследования орденом Острожских земель, которые предыдущий владелец завещал Мальте, но которые теперь самовольно разграблялись наследниками по боковой линии.