Сэр Найджел Лоринг - Артур Конан Дойл

Дружелюбный оруженосец, стоявший рядом с Найджелом, шепотом называл ему имена прославленных воинов, сидевших ниже.

— Вы — молодой Лоринг из Тилфорда, оруженосец Чандоса? — спросил он. — Меня зовут Делвз, я из Додингтона, в Чешире. Я оруженосец сэра Джеймса Одли — вон того сутулого человека с загорелым лицом и короткой бородкой. — У него на гребне шлема голова сарацина.

— Я слышал, что он человек безмерного мужества, — ответил Найджел, с интересом разглядывая его.

— Конечно, юный Лоринг. Я думаю, он самый храбрый рыцарь Англии, да и во всем христианском мире. Никто другой не совершил таких доблестных подвигов.

Найджел с надеждой посмотрел на нового знакомца.

— Вы говорите, как и должно говорить о своем господине, — сказал он, — по той же причине, и вовсе не желая вас обидеть, мне следует сказать вам, что ни в благородном имени, ни в славе он не может сравниться с доблестным рыцарем, которому служу я. Если вы думаете иначе, мы можем поспорить об этом на любой манер и в любое время, какое вам удобно.

Делвз добродушно улыбнулся.

— Не надо так горячиться, — сказал он, — если бы вы говорили о ком-нибудь другом, исключая, пожалуй, сэра Уолтера Мэнни, я поймал бы вас на слове, и либо моему господину, либо вашему пришлось бы искать себе нового оруженосца. Но с Чандосом не сравнится ни один рыцарь, это сущая правда, и я никогда не обнажу меч, чтобы умалить его славу. Ох, у сэра Джеймса пустой кубок! Я должен этим заняться.

И он бросился прочь, держа в руке флягу с гасконским.

— Король получил нынче добрые вести, — продолжал он, вернувшись. — Я не видел его таким веселым с той самой ночи, когда мы сломили французов и он надел свое жемчужное ожерелье на шею Рибомона. Посмотрите, как он смеется! И Принц тоже. От этого смеха кое-кому придется несладко, или я очень ошибаюсь. Живо! У сэра Джона пустая тарелка.

Теперь настала очередь Найджела бежать со своего места; но всякий раз в перерыве он возвращался в уголок, откуда ему был виден весь зал и где он мог слушать старшего оруженосца. Делвз был невысокий, крепко сложенный человек, перешагнувший за средний возраст, с обветренным, испещренным многочисленными шрамами лицом и грубоватыми манерами, которые говорили о том, что в походной палатке ему куда лучше и привычнее, чем в зале. Но за десять лет службы он многому научился, и Найджел жадно ловил каждое его слово.

— Да, добрые вести, — продолжал тот. — Смотрите, он шепнул об этом Чандосу и Мэнни. А теперь Мэнни передает их сэру Реджиналду Кобему, а тот Роберту Ноулзу, и все улыбаются как черт над монахом.

— А кто из них Роберт Ноулз? — живо поинтересовался Найджел. — Я много слышал о нем и его подвигах.

— Вон тот высокий, суровый человек в желтых шелках. У него нет бороды, а губа рассечена. Он немного старше вас, отец у него сапожник в Честере, а он уже получил золотые шпоры. Смотрите, как он сует руку в блюдо и вытаскивает куски мяса. Он привык есть из походного котелка, а не с серебряных блюд. А вон тот чернобородый здоровяк — это сэр Бартоломью Бергхеш, у него брат — приор в Болье. Живо, живо! Подают кабанью голову, надо очистить тарелки.

В те времена манеры наших предков за трапезой были, на взгляд современного человека, странным смешением утонченной роскоши и грубости. Вилок тогда еще не знали, их заменяли большой, указательный и средний палец левой руки. Брать пищу другими пальцами было дурным тоном. На устланном камышом полу, рыча друг на друга и время от времени вступая в драку из-за костей, которые им бросали сидящие за столом, лежало множество собак. Обычно тарелкой служили куски грубого хлеба, но на высоком столе короля ели с серебряных тарелок; с каждой переменой оруженосцы должны были их обтирать. С другой стороны, столовое белье было очень дорогим, а блюда, которые подавались с таким шиком и величественным церемониалом, что мы и представить себе не можем, были необычайно разнообразны, и каждое являло собой чудо кулинарного искусства, незнакомого современным банкетам. Кроме мяса всех наших домашних животных и дичи стол разнообразили и такие удивительные деликатесы, как блюдо из ежа, дрофы, дельфина, белки, выпи и журавля.

О каждой перемене блюд возвещали громкие звуки фанфар; вносили блюда слуги, одетые в ливреи; они шли по два в ряд, а впереди и позади шествовали румяные церемониймейстеры с белыми жезлами в руках, которые были не только знаком их должности, но и оружием на случай дерзкого посягательства на блюда по пути из кухни в залу. За кабаньими головами с позолоченными клыками и размалеванными пастями, последовали удивительные пироги в форме кораблей, крепостей и тому подобное с сахарными матросами и солдатами, которые скоро потеряли головы и тела, не устояв против натиска проголодавшихся. Наконец появился огромный серебряный сосуд в форме корабля на колесах, наполненный фруктами и сластями, который катили вдоль рядов гостей. Слуги подавали фляги с гасконским, рейнским, канарским и ла-рошельским винами. Но век этот, хотя и был веком роскоши, не был привержен пьянству; более здоровые норманнские обычаи взяли верх над разгулом саксонских пиров, когда гость, вышедший из-за стола на своих ногах, клал тем самым пятно позора на своего хозяина. Честь и доблесть несовместимы с дрожащими руками и мутным взором.

Пока за высокими столами разливали вино и разносили фрукты и пряности, оруженосцев тоже по очереди потчевали в дальнем конце залы. А тем временем вокруг короля собрались государственные сановники и полководцы и о чем-то оживленно разговаривали. Граф Стаффорд, граф Уорик, граф Эрендел, лорд Бошан и лорд Невил стояли за его спиной, а лорды Перси и Моубрей — по бокам. Эта маленькая группа ослепляла сверканьем золотых цепей, драгоценных четок, огненно-красных кафтанов и пурпурных камзолов.

Вдруг король сказал что-то через плечо герольду сэру Уильяму Пэкингтону; тот вышел вперед и стал возле стула короля. Это был высокий человек с благородным лицом и длинной волнистой седеющей бородой, доходившей до золотого пояса, которым был перехвачен многоцветный плащ. На голове у него был берет — символ его звания. Он неторопливо поднял высоко в воздух белый жезл. В зале воцарилась полная тишина.

— Милорды Англии, — начал он, — знаменитые рыцари, рыцари, оруженосцы и все присутствующие благородные люди, имеющие гербы! Ваш августейший повелитель, Эдуард, король английский и французский, поручил мне приветствовать вас и приказать вам приблизиться, чтобы он мог говорить с вами.

Мгновенно столы опустели, и все столпились перед стулом короля. Те, кто сидел по обе стороны от него, перегнулись через стол, так что его высокая фигура возвышалась над тесным кругом гостей.