Принц Лестат - Энн Райс

– Так ты считаешь, это какой-то демонический вампир из числа древних? – уточнила Джесси. – И что он пытается овладеть другими вампирами, и теперь овладел Хайманом – и Маарет об этом знает? – Глаза ее стеклянисто блестели от слез, медленно сгущавшихся в чистую кровь. Она смахнула с щеки прядь кудрявых медных волос. Лицо ее было исполнено невыразимой скорби.

– Ну, можно сказать и так, – ответил я. – Неужели ты не догадываешься, кто такой этот Голос?

Я утратил вкус к этому разговору. Слишком многое надо было обдумать, причем быстро. Рассказывать Джесси с Дэвидом про образ вулкана Пакайя в Гватемале я не стал. С какой бы стати? Что они могли тут поделать? Она же сказала, что не станет причинять нам зла.

Я вышел из комнаты, сделав им знак не ходить за мной, и остановился в крохотном сонном тропическом саду. Где-то неподалеку шумел водопад, возможно даже, что не один. Вокруг мерно вибрировал мотор джунглей – гул слитых воедино многих живых голосов.

– Кто ты, Голос? – спросил я вслух. – Почему ты не откроешься мне? По-моему, пришла пора. А ты как считаешь?

Смех.

Негромкий смех. Несомненно мужской тембр. Прямо у меня в голове.

– Как называется твоя игра, Голос? – продолжал я. – Сколько народа еще обречено умереть, пока ты не прекратишь? И чего ты на самом деле добиваешься?

Нет ответа. Однако я чувствовал, несомненно чувствовал: кто-то наблюдает за мной. Кто-то затаился там, в джунглях, за границами сада, за изогнувшейся в форме подковы роскошной гостиницы с тростниковой крышей. Кто-то смотрит, смотрит на меня.

– Способен ли ты хоть представить, какие муки я терплю? – промолвил Голос.

– Нет, – покачал головой я. – Расскажи мне.

Молчание. Он исчез. Теперь я ощущал – его больше нет.

Я ждал еще долго. А потом вернулся в номер. Джесси с Дэвидом сидели в ногах кровати, слегка напоминающей жертвенный алтарь. Дэвид обнимал Джесси. Она поникла в его объятиях, точно надломленный цветок.

– Давайте выполним просьбу Маарет, – сказал я. – Наверное, у нее есть какой-то план – план, который она не смеет доверить никому. Ради нее – и ради себя – мы должны дать ей время осуществить этот план. Мне рано еще действовать, основываясь лишь на своих личных подозрениях.

– Но что ты подозреваешь? – требовательно спросила Джесси. – Не думаешь же ты, будто Мекаре хватило бы коварства на все это?

– Нет, не Мекаре. Я подозреваю, Мекаре сдерживает Голос.

– Но как? – настаивала Джесси. – Она всего лишь хранитель Священного Источника.

Я не ответил, дивясь тому, что она никак не в силах догадаться. Сколько же иных не в силах были догадаться? Или кто-то из них – Бенджи и те, кто ему звонил – боялись вслух высказать очевидное?

– Я хочу, чтобы ты отправился с нами в Нью-Йорк, – сказал Дэвид. – Надеюсь, многие другие уже там.

– А что, если именно этого Голос и добивается? – вздохнул я. – Что, если он контролирует других вампиров, вроде Хаймана, все более и более искусно, все ловчее подстрекает их устраивать погромы? Что, если мы все соберемся в Нью-Йорке, а Голос напустит на нас полчище монстров? Глупо было бы настолько облегчать для него задачу.

Однако я произнес эту тираду без особой убежденности.

– Каков тогда твой план? – спросил Дэвид.

– Я ведь уже сказал. Мне надо время подумать.

– Но кто такой этот Голос? – взмолилась Джесси.

– Милая, – отозвался Дэвид тихим, почтительным голосом, заключая ее в объятия. – Это Амель, дух, обитающий в Мекаре. И он слышит все, что мы друг другу говорим.

По лицу Джесси пробежало выражение неизъяснимого ужаса. Она содрогнулась и затихла, глядя прямо перед собой. Глаза ее сузились, а потом медленно расширились от какой-то новой мысли.

– Но ведь этот дух лишен сознания, – прошептала она, напряженно сведя золотые брови. – Он уже тысячи лет как утратил себя. Другие духи же сказали: «Амеля больше нет».

– Но что такое для духа шесть тысяч лет? – спросил я. – Он снова обрел сознание, теперь он разговаривает, и очень одинок, и жаждет мести, и пребывает в смятении, и, судя по всему, прискорбно не способен получить то, о чем мечтает. Может, он даже сам не знает, чего именно хочет.

Я заметил, как Дэвид вздрогнул, как легонько приподнял правую руку, безмолвно умоляя меня обойти острое место стороной, не давить.

Я стоял недвижно, глядя в ночь, ожидая, что Голос заговорит, но он безмолвствовал.

– Отправляйся в Нью-Йорк, – сказал я. – Пока он в состоянии поднимать ото сна древних вампиров и управлять ими, ни одно место на земле не находится в безопасности. Быть может, Сет с Фаридом тоже уже там. Возможно, они знают, что происходит. Свяжись по радио с Бенджи и воззови к Сету. Придумай способ замаскировать истинный смысл своего воззвания – это у тебя хорошо получается. Воззови ко всем прочим бессмертным, способным нам помочь. Если есть вампиры, которых можно разбудить для бойни, найдутся и другие, которых можно разбудить для битвы. А у нас все же осталось еще немного времени.

– Времени? Отчего ты так думаешь? – спросил Дэвид.

– Я же только что объяснил. Амель еще не придумал, как добиться своих целей. Возможно, он сам еще не в состоянии внятно выразить свои амбиции, планы и чаяния.

На этом я их покинул.

На европейском континенте уже настал день, но я не хотел оставаться в этом диком, первобытном и ненасытном краю. Как же я злился, что не могу вернуться домой!

Я направился на север, во Флориду, и до рассвета успел подыскать славный отель в Майами и снять номер на самом верху. С балкона открывался дивный вид на теплый и благоуханный Бискайский залив, и я уселся там, закинув ноги на перила, наслаждаясь ласковым влажным ветром, любуясь огромными призрачными облаками на темном небе и размышляя.

Что, если я ошибаюсь? Что, если это не Амель? Но тут мне снова вспомнился первый бессвязный шепот, постоянные повторения «красота… любовь…». Голос пытался сообщить мне что-то важное о себе, а я пренебрег им. Мне не хватило терпения на его бормотание, отчаянные попытки донести до меня что-то. «Ты и представления не имеешь, какие муки я терплю».

– Я ошибался, – произнес я теперь, глядя, как катятся мимо, громоздясь и налезая друг на друга, валы огромных туч. – Мне следовало обратить больше внимания на твои попытки мне что-то сказать. Следовало поговорить с тобой. И мне жаль, что я этого не сделал. Уже слишком поздно?

Молчание.

– У тебя тоже есть своя история, – продолжал я. – Жестоко с моей стороны было не осознавать этого. Я был жесток, потому что не думал, что и ты способен страдать.

Молчание.

Я поднялся и зашагал взад-вперед по темному толстому ковру, а потом вернулся на балкон и посмотрел на светлеющее небо. Рассвет грядет. Беспощадный неумолимый рассвет. Столь желанный для мира смертных людей, зверей и даже растений, что прорываются навстречу ему из почвы, для деревьев, что вздыхают биллионами листьев. И столь смертоносный для нас.

– Прости, Голос.

Я снова увидел вулкан Пакайя – тот самый образ, что вновь и вновь мелькал в разуме Маарет, пугающее видение. В ужасе увидел, как она несет сестру наверх, подобно ангелу, держащему в объятиях ребенка, все идет и идет вперед, пока не оказывается над жуткой разверстой огненной пастью.

Внезапно я ощутил чужое присутствие.

– Нет, – проговорил Голос. – Еще не слишком поздно. Мы еще поговорим, ты да я. Когда придет срок.

– Значит, у тебя есть план? Ты не просто убиваешь своих же собственных потомков?

– Потомков? – он засмеялся. – Представь, что на руках и ногах у тебя висят цепи, к пальцам привязаны тяжкие гири, ноги тысячью корнями скреплены с чьими-то еще ногами. Потомки, чтоб их!

Солнце уже и в самом деле поднималось. Но и для Голоса в его джунглях тоже – конечно, если он находился в тех джунглях.

Я запер дверь, плотно задвинул шторы, отправился в просторную гардеробную и улегся там спать, страшно злясь, что никак не могу отправиться домой до неотвратимого заката.

А через две ночи грянуло в Париже.

В промежутке Голос не удостоил меня ни единым словом.

Когда я подоспел туда, все уже было кончено.

От маленькой гостиницы на рю Сен-Жак остались одни обгоревшие развалины. Пожарные все еще поливали их водой. Меж узкими домами, что стояли по бокам от пожарища, витали клубы дыма и пара.

В сердце Парижа не слышалось голоса ни единого вампира. Уцелевшие бежали в провинцию и призывали всех остальных следовать их примеру.

Никем не замеченный, я медленно пробирался сквозь скопившуюся на тротуаре толпу зевак – обычный юный пижон в фиолетовых очках и потертой кожаной куртке. Пижон с гривой волнистых белокурых волос. И прячущий под полой смертоносный боевой топор.

Однако я был уверен, что слышал-таки одну мольбу – сильнее прочих голосов – в самом начале Всесожжения, когда первые вопли только начали разноситься по ветру. Женский голос, что-то лепечущий по-итальянски. Он звал меня, молил прийти. Я слышал непрестанные всхлипы: «Я Бьянка Солдерини».