Не измени себе - Брумель Валерий Николаевич

Что сделал Калинников? Внизу большой берцовой кости, где не хватало три с половиной сантиметра, он поставил отломки на постепенную компрессию, то есть на сжатие. Под коленом он разрубил кость и, для того чтобы заполнить этот дефект, начал ее растягивать. По мере роста кости, отломки в месте перелома сближались. «Удлиняли» меня посредством гаек в аппарате. Простым поворотом ключа.

Очень скоро, как и все больные в клинике Калинникова, я «удлинял» себя уже сам. Тем же ключом. В день примерно по миллиметру.

Аппарат на своей ноге я поначалу воспринял как какой-то пыточный механизм, как насилие над человеческой природой. Мне хотелось разорвать железную конструкцию руками и зашвырнуть ее куда-нибудь подальше. Но надо было терпеть.

В этот же день, к вечеру, Калинников заглянул ко мне в палату:

— Лежите?

Я недоуменно ответил:

— Конечно. А как же?

— И напрасно. Сейчас наши с канадцами играют. Посмотреть хотите?

Я вытаращил глаза:

— Как?

— А просто, — улыбнулся Калинников. — Берите костыли и шагайте в коридор!

— Зачем? — глупо спросил я.

— К телевизору.

— Сам?

— Конечно! Не на руках же вас понесут!

Я отрицательно замотал головой:

— Да вы что, Степан Ильич?

— Вставайте, вставайте! — Доктор улыбнулся, достал из-под кровати мои костыли, протянул их мне.

Я изумленно спросил:

— Вы серьезно?

Он устало вздохнул:

— Мне давно уже надоело со всеми вами спорить. С каждым одно и то же. — И тверже проговорил: — Вставайте!

Я неохотно сел на койке, испуганно опустил ногу с аппаратом вниз, встал на здоровую. Калинников сунул мне костыли под мышки.

— От кого-кого, а от вас я такой нерешительности не ожидал. Ставьте вторую.

Я оперся на костыля, чуть прикоснулся больной ногой к полу.

Он приказал:

— Теперь идите!

Я совершил шаг… второй…

— Смелее!..

Все равно было страшно, но одновременно и стыдно перед Калинниковым, и я пошел.

В этот день, чуть наступая на ногу в аппарате, я прошел сто метров. Пятьдесят до телевизора и столько же обратно. И два с половиной часа смотрел хоккей.

Наутро поднялась температура.

«Ну вот, — подумал я о Калинникове. — Поэкспериментировали получили результат!»

Подумал так в первый и последний раз.

На поверку у меня оказалась обыкновенная простуда.

Три дня спустя все вернулось в норму.

Во мне по-прежнему сидел спортсмен, я сразу составил план «хождений» ежедневно прибавлять по тридцать метров.

Через полмесяца я уже шагал не только по коридору, но и вокруг всей больницы. Соответственно этому расширилась сфера моих представлений о клинике Калинникова.

Она производила впечатление некой странной планеты, на которой живут люди с железными ногами и рукам. Именно живут! Прежде всего все ходили. Больные часто смеялись и шутили. Наконец, играли помимо домино, шашек, шахмат, сражались в волейбол! Если бы не аппараты на ногах и руках, никто бы не поверил, что многие из них страдали тяжелейшими недугами по пять, восемь, десять, а иногда и по двадцать лет! Притом, как правило, все они перенесли по нескольку бесполезных операций. Что в сравнении с муками этих людей составляли мои три года? Я подумал:

«Да я просто счастливчик».

Неожиданно мне стали сниться такие сны. Будто бы я куда-то быстро иду или бегу. И от этого на душе удивительно хорошо. И вдруг вспоминаю, что у меня же сломана нога! Я с ужасом застываю на месте и… просыпаюсь.

Калинников объяснил: подобные сны первый предвестник намечающегося сращения костей.

Снимок это показал тоже.

Горком ВЛКСМ взял с меня обязательство: побывать на некоторых заводах, в совхозах, побеседовать с корреспондентами городской газеты. Через месяц (когда, наступая на обе ноги, я мог пройти уже более километра) это стало возможным. Приезжая куда-нибудь на завод, я начинал с рассказов о спорте, а заканчивал — о методе доктора Калинникова. Я по-настоящему увлекся этим человеком.

Один из местных журналистов посоветовал мне написать о докторе статью «Глазами больного».

Я подумал: «А почему бы нет?»

Однако писать я никогда не пробовал, а потому не представлял, с чего начать. И вдруг меня осенила мысль: не глазами больного, а устами самих больных и сотрудников Калинникова.

На помощь пришел портативный магнитофон. Зарядив его кассетой, я отправился сразу к заместителю по научной части, профессору Красику. Маленький, лысоватый, он мне чем-то неуловимо напоминал веселого Швейка. Я знал, что сюда он прибыл из Свердловска, и поэтому, объяснив ему цель своего посещения и получив согласие на магнитофонную запись, начал именно с этого вопроса:

— Что вас побудило оставить Свердловск?

Красик улыбнулся мягкой улыбкой, чуть задумался. Наконец произнес:

— Действительно… Знакомые, друзья нередко спрашивают: «Почему ты, доктор наук, оставил в большом городе кафедру, потерял возможность иметь свою школу, учеников, диссертантов, быть автором, а не соавтором статей и приехал сюда?» Вы это хотите узнать?

Я согласно кивнул. Он вскинул голову, легко стукнул ребром ладони по краю стола, внимательно посмотрел на меня:

— Меня привлекло явление: Калинников! Институт первой категории, который через полгода-год создадут вдалеке от столицы, организуют ради одного человека! Меня это просто потрясло. Если сейчас взять и оценить заслуги всех академиков от медицины, то, откровенно говоря, никого нельзя сравнить с Калинниковым. Ни один из академиков не создал ни одного института, даже третьей категории. А он одним махом «встряхнул» всю травматологию! Создано новое направление! И не только в ней — в биологии! — Красик замолчал, уставился перед собой в какую-то невидимую точку, тихо добавил: — Заслуги Калинникова трудно оценить в настоящий момент. Я полагаю, что в полной мере это произойдет только несколько лет спустя.

Я поинтересовался:

— С какого времени вы работаете в его клинике?

Он ответил:

— Пока мало. Полгода.

Я попросил:

— Может, вы что-то расскажете о докторе Калинникове как о человеке?

— Ну… — Красик опять улыбнулся. — Многое, конечно, можно. Но прежде всего Калинникова нельзя отрывать от дела. Самая первая его черта — предельная работоспособность. Может трудиться сутками, но всегда бодр и собран. При этом обладает изумительной памятью: помнит не только всех пациентов, побывавших у него, скажем, пять лет назад, но, самое главное, процесс их излечения. Потом у него сильные нервы. Поэтому он так вынослив, настойчив и целеустремлен. Дар механического, биомеханического мышления, на мой взгляд, природа дала Калинникову так же естественно, как обычное для всех умение ходить, разговаривать. С врачами подобное случается редко, больше это присуще инженеру. — Красик задумался. — Ну что еще… Удивляет еще его быстрая восстанавливаемость. Например, делает две-три операции подряд. Я вижу — он утомился, не так энергичен. Но за то время, пока Калинников переодевается, идет в свой кабинет и садится за стол, у него усталость проходит. Создается впечатление, что он только-только пришел на работу. — Красик удивленно развел руками. — Лично я не понимаю, как это происходит — такой моментальный и полный отдых!

— А еще что-нибудь?

— Разве этого мало? Но главное, пожалуй, вот что… Бывают крупные ученые, но не врачи, понимаете, не практики. А он и тот и другой. Калинников любит своих больных. Очень! Притом, не сюсюкая с ними, а по-настоящему — дает им реальную помощь.

Я задал еще вопрос:

— Какой его основной недостаток?

— Все хочет делать сам… Да, именно этот. Будь то строительство, подбор кадров, руководство филиалом, операции, работа с сотрудниками над их диссертациями, борьба с «научной оппозицией» — вплоть до того, как и где лучше проложить канализационные трубы. А главное его дело — монография. Труд, в котором бы он детально, поэтапно обосновал свой метод. К сожалению, времени у него на это пока не хватает. И если говорить правду, то без Калинникова действительно никто из нас не смог бы добиться такого благоприятного течения дел, какое происходит в настоящее время! И еще одно обстоятельство: он всех мерит «на свой аршин». Как к самому себе, Калинников предъявляет к сотрудникам неимоверно высокие требования. Иногда он не отдает отчета, что способности, возможности его коллег несколько иные.