И аз воздам - Надежда Попова

— Или всех это устраивает, — неуверенно предположила Нессель. — Что будешь делать теперь?

— Действовать по обстоятельствам, — отозвался Курт, пояснив в ответ на вопросительный взгляд: — Побеседую со стариком Нойердорфом. Навряд ли он скажет мне «прошу прощения, в моменты помутнения разума я творю всякие непотребства, но теперь раскаялся и прошу меня арестовать», однако не поговорить с ним будет глупо… К слову, присмотрись к нему повнимательней, если сможешь.

— Я…

— Знаю, знаю. Не пророчица. Потому и говорю: «если сможешь».

Глава 11

Официум сегодня был не похож сам на себя; склепная безмятежная патетика, царящая в нем прежде, словно отступила и запряталась по углам, дабы не попасть под ноги снующих туда-сюда людей. Их было немного, но из-за контраста с обычным безмолвием и безлюдьем казалось, что здание набито битком, точно клетка птицелова в успешный день. У Официума, правду сказать, денек явно выдался отнюдь не удачным…

Гюнтер Нойердорф казался центром неподвижности в этом маленьком вихре; обер-инквизитор сидел за столом — так же, как и при первой, и при второй встрече с ним, и невольно вспомнился другой старик — так же слишком усталый и побитый жизнью для своей должности и столь же слишком упрямый для того, чтобы это признать…

А вот подобные мысли — зло, напомнил себе Курт, решительно переступив порог, и, пропустив внутрь Нессель, закрыл дверь за собою. Это не Вальтер Керн, безупречный и непогрешимый. Это просто настолько же выжженный тяжелой службой, покалеченный и, вполне вероятно, в итоге скатившийся в пропасть старик.

— А, Гессе, — равнодушно поприветствовал его обер-инквизитор, не двинувшись с места, и безучастным взглядом проследил за тем, как посетители рассаживаются напротив его стола. — Крайне любезно, что вы зашли. Я подумывал пригласить вас для беседы, но поостерегся, предположив, что вы снова можете возмутиться столь неуважительным отношением к вашей персоне, а для того, чтобы наносить визиты самому, я сегодня несколько не в форме.

— Да, я вижу, — покривился Курт; помедлив, приподнялся, перегнулся через стол, всмотревшись в его глаза, и уселся обратно. — Что вы принимали на сей раз?.. Бросьте, не делайте такое лицо; уже по тому, как я задал вопрос, можно понять, что я осведомлен о вашем состоянии, о неписаных обязанностях Ульмера и ваших с майстером Штицлем секретах. Так что вы сегодня принимали?

— Не знаю, — отозвался обер-инквизитор со вздохом. — Я уже закаялся разбираться в сортах той дряни, каковой пичкает меня Штицль. Что-то от нервов… что-то от сердца, от давления… И еще что-то. Если вас беспокоит моя способность к восприятию действительности, Гессе — не тревожьтесь: я в порядке. Что теперь? Отошлете отчет руководству и добьетесь того, чтобы меня засунули в какой-нибудь монастырь, дабы там я околел со скуки?

— Откровенно говоря, пока не знаю: я как раз нахожусь в процессе размышления над этим вопросом. Вам самому не кажется, Нойердорф, что пора бы и на покой? Если исполнять свои обязанности вы можете, лишь под завязку накачавшись неведомой клятой хренью, то, быть может, и ни к чему изводить себя, выжимая до последней капли?

— А что скажете вы сами, когда спустя двадцать-тридцать лет какой-нибудь молодой следователь задаст вам тот же вопрос?

— Столько я не проживу, — возразил Курт, и обер-инквизитор коротко хмыкнул, глядя на него почти с состраданием:

— Да. Я тоже так думал.

Курт на мгновение умолк, глядя в глаза с широкими и неподвижными, точно у рыбы, зрачками, и, наконец, согласно кивнул:

— Понимаю. Когда меня неплохо потрепало на моем первом деле, мне предлагали перейти на службу в архив… Тогда я решил, что лучше уж сдохну на очередном расследовании, но не буду сидеть за столом с бумажками.

— А мне предлагаете замуровать себя в склепе, где даже бумажек не будет… — обер-инквизитор бросил вокруг себя рассеянный взгляд и невесело усмехнулся: — А ведь я уже занимаюсь тем, что вам показалось хуже смерти. Так вот пусть лучше я однажды рухну на этот стол, расплющив нос о стопку с отчетами, и так отойду в мир иной, нежели буду день за днем проводить в праздности.

— Но при всем моем нежелании сидеть за бумажками, — продолжил Курт, — однажды я был готов оставить службу вовсе и уйти, куда скажут — в архив, в монастырь, хоть в запертую келью; лишь бы не пострадало дело. Как бы нам этого ни хотелось, а все же мы для службы, мы для Конгрегации, Нойердорф, а не служба и Конгрегация для нас.

— Дело от моего состояния не страдает, если вы об этом, — сухо возразил обер-инквизитор. — Быть может, я и не способен уже преследовать плюющихся огнем чародеев по крышам города, и даже выйти на место происшествия не всегда могу, но мои разум и опыт все еще при мне. Когда же болезни берут верх, заместить меня вполне есть кому; и я уже предпринял все возможное для того, чтобы этот служитель после моего… так скажем… отхода от дел занял мое место.

— Ибо de facto уже исполняет обязанности обер-инквизитора вместо вас? — докончил Курт и, увидев, как поджал губы Нойердорф, уточнил: — Поскольку это явно не Ульмер — стало быть, речь о Кристиане Хальсе, как я понимаю, следователе первого ранга… Где он сейчас?

— Полагаю, на месте пожара или в рабочей комнате — составляет отчет; или разыскивает свидетелей, или уже нашел и говорит с ними… Я не знаю, Гессе. Это не Петер, и он не отчитывается мне о каждом своем шаге: Кристиан достаточно опытен для того, чтобы не советоваться со мною при всяком вздохе. Я получаю от него отчет, когда ему есть что сказать… или отчет о том, что сказать нечего, но такое бывает нечасто.

— К слову, где сейчас этот парнишка?

— Отправился к Штицлю; нужные мне препараты закончились, а на случай внезапного приступа лучше иметь их в наличии.

— Я только что от вашего аптекаря, Ульмера там не было.

— Видимо, вы разминулись в пути, — пожал плечами обер-инквизитор. — Навряд ли он вздумает своевольничать; Петер рвется доказать собственную значимость для Официума и в целом для Конгрегации, но, к счастью, рвение обыкновенно не заглушает в нем голоса разума и здравого отношения к собственным возможностям.

— Сдается мне, он не Конгрегации желает доказать свою важность, — тихо проронила Нессель, когда, распрощавшись с Нойердорфом, они вышли в коридор. — А своему начальнику лично.

Курт пожал плечами:

— Скорей всего. Но, увы, судя по настрою старика, ему не светит ни повышения, ни особого признания его заслуг, коих, как я понимаю, не столь уж много. Если, конечно, их не присваивает себе метящий на место обера Кристиан Хальс, следователь первого ранга, которому лишняя строчка в характеристике не помешает, в то время как инквизитор третьего ранга как-нибудь перебьется и без нее — ему не столь потребно… Эй! — окликнул он проходящего мимо человека, похожего на заморенного многодневной работой писца, и тот вздрогнул, остановившись и глядя испуганно и напряженно. — Кристиан Хальс. Где мне его найти?