Иногда полезно иметь плохую память - Анна Малышева

— Роды, значит, не личное? — немного удивилась та. — Что ж, рассказывайте. У меня двадцать минут.

— На ваш юбилей, — взял быка за рога Макс, — вам подарили духи.

— Было! — кивнула та. — Прелесть! Душусь только ими… Вам нравится?

— Нравится, — кивнула Юлька, решив, что на такой сугубо женский вопрос должна ответить она.

— Так что же, собственно, случилось с этими духами? Твоя мама уже спрашивала меня о них, — обратилась она к Максу. — Что это вы все ими заинтересовались? Она меня спрашивала, куда я дела коробку от флакона.

— Вот-вот, именно коробка нас и волнует, — скромно потупился Макс. — Видите ли, я собираю коллекцию таких коробочек… У меня их уже больше пятидесяти… А от «Бушерона» до сих пор нет.

— Так вы пришли ко мне ради этого смешного хобби? Ну, ладно… Только вот чем я смогу вам помочь? — Она задумалась, вздохнула. — Не помню! Про коробку, хоть расшибись, ничего не помню… Куда я ее дела?

Макс молитвенно сжал руки.

— Поняла, поняла, что это для тебя важно! — отмахнулась та. — Видишь ли, я помню, как мне ее подарили, помню, как я ее открыла, как духи нюхала…

— А… Коробка была не дефектная? — внезапно севшим голосом спросил он. — Ну, не было каких-нибудь порывов, пятен, посторонних знаков?

— Вроде нет? — спросила себя Алевтина Степановна. — Вроде ничего не было… Да ты не переживай, коробка была хоть куда… А, помню! — вдруг просияла она. — Память; стала совсем никуда, но кое-что еще помню!

Юлька и Макс замерли, как кролики перед удавом.

— Она была плохо запечатана, — торжествующе заявила та. — Вот это точно! Я только потянула за целлофан, как он слез… Плохо было заклеено, неровно…

«Пьяная была, а такое запомнила! — раздраженно подумала Юлька. — А если она врет, что никаких надписей не заметила? Вдруг она уже давно получила мои деньги, а перед нами просто ломает комедию?! Нет, никому верить нельзя…»

Макс тоже, казалось, не был обрадован такой наблюдательностью главврача. Он предпочел бы, чтобы она не помнила о коробке ничего, кроме того, куда она делась. Однако дело, судя по всему, обстояло совсем наоборот. Алевтина Степановна, чрезвычайно обрадованная тем, что ее память оказалась не совсем безнадежна, с горячностью принялась припоминать все новые подробности своего юбилея:

— Да, целлофан сразу отошел, я еще сказала: «А это не Турция?» Кто-то сказал, что сейчас посмотрит…. — Она задумалась. — А, Петрович…

— Петрович? — с трепетом прошептал Макс. — Кто такой Петрович?

— Из хирургического, — задумчиво протянула женщина, не обращая внимания на его волнение. — Да, Петрович подошел и посмотрел на коробку. Сказал, что Франция — Он брал ее в руки? — немедленно спросил Макс. — Уже распечатанную?

Алевтина Степановна наконец удивилась.

— А почему нельзя было ее брать? — спросила она. — Взял в руки, посмотрел, повертел, сказал, что духи фирменные, классные…

— А потом?

— Потом вернулся на свое место, — дала .исчерпывающий ответ Алевтина Степановна.

— Он не просил у вас коробку? — трепетно спросил Макс.

— Зачем ему коробка?! — возмущенно воскликнула та. — Честное слово, ребята, вы меня удивляете. Никому ваша коробка не была нужна!

Юлька почувствовала тревогу. Ей показалось, что Алевтина Степановна может на них обидеться или даже рассердиться. В самом деле, сколько же можно донимать разговорами о какой-то никчемной коробке занятого человека?! "Кроме того, ей может показаться подозрительным, зачем мы вдвоем пришли расспрашивать о ней, — подумала девушка. — Для коллекционерской страсти хватило бы визита одного Макса. А тут он еще притащил по жаре жену! — Она осеклась, когда поймала себя на этом слове. — Жену? — съязвила она про себя. — Нет, голубка, ты уж про это позабудь…

Кому ты нужна с чужим ребенком…" Она вернулась к действительности, услышав горячую дискуссию Макса и Алевтины Степановны. Та кричала:

— Никто не брал вашей коробки! Откуда мне знать, куда она делась?! Мало ли врачей да медсестер было на юбилее. Как я могла за всеми уследить! Может, ее просто-напросто выбросили куда-то!

Юлька переглянулась с Максом. Они поняли, что пора ретироваться.

— Хорошо, — пробормотал вконец расстроенный Макс. — Огромное вам спасибо! Извините за беспокойство.

— Спасибо! — Юлька вышла за ним из кабинета.

В коридоре, немного отдышавшись, Макс предпринял последнюю попытку — предложил Юльке поговорить с теми врачами и медсестрами, кто был у Алевтины на юбилее. Но Юлька в корне пресекла это начинание. Ей (как, впрочем, и самому Максу) было ясно, что спрашивать людей о том, что происходило во время застолья более чем месячной давности, совершенно бесполезно.

Макс и Юлька вышли на крыльцо роддома.

Макс нащупал в кармане сигареты и закурил.

Оба молчали, не глядя друг на друга. Круг замкнулся. Поиски не увенчались успехом. Они медленно побрели прочь, не оглядываясь на место своего полного поражения. Заговорили только на бульваре, по которому двигались к дому.

— Нет ли у тебя еще какого-нибудь гениального плана? — спросила Юлька, стараясь задать этот вопрос как можно мягче.

Макс только покачал головой; Ей стало ужасно жаль Макса. У нее даже слезы навернулись на глаза. Она остановилась и, взяв его за руку, развернула к себе.

— Ну, хватит, — сказала она. — Мне больше не нужны эти деньги. Прекрасно обойдусь и без них. Нет так нет. Не убивайся так!

— Я не могу себе простить, — вздохнул он. — Все из-за меня… И я даже не смог тебе ничем помочь! Не смог найти… Но я еще что-нибудь придумаю, обязательно придумаю!

— Нет, — твердо ответила Юлька. — Хватит придумывать. Мы сделали все возможное.

А в том, что коробка пропала, столько же виноваты все остальные, сколько и ты. Я не могу больше слышать об этом.

— Твой ребенок не получит денег, — вздохнул он еще тяжелее. — Меня больше всего это угнетает. Не могу себе простить… Я, конечно, буду работать, но пятьдесят тысяч когда еще заработаю!

— Почему это ты будешь работать на мое ребенка? — удивилась Юлька. — Я тебя об этом не просила.

— Но и не запрещала, — возразил Макс. — В конце концов, я так хочу, и баста!

Он отвернулся и пошел по бульвару. Юлька едва поспевала за ним.

— Подожди же! — воскликнула она, догоняя его и снова хватая за руку. — Сил нет так бежать. Объясни, что ты имел в виду?

— Я уже все сказал. — Макс двинулся вперед, но она удержала его.

— Посмотри же на меня! — потребовала она, и Макс посмотрел. Они стояли на бульваре, залитом косым оранжевым светом заходящего солнца. От этого света щеки у Юльки стали румянее, а глаза у Макса темнее. В ветвях нависшего над ними дерева защебетала птица. Мимо проносились машины. А они все стояли и смотрели друг на друга. Первым нарушил молчание Макс.

— Ну что ж… — хрипло проговорил он. — Ты, наверное, и так все знаешь…

— Знаю, — тихо ответила Юлька и отвела глаза. — А ты?

— Я тоже, — отвел он взгляд. — Я тебя правильно понял?

— Да. — Она уставилась на свои туфли. — Но ты не думай, что я только потому…

Они поцеловались. Потом взялись за руки и тихо пошли домой. Уже на подходе к дому он сказал:

— Знаешь, как я закончу свою «Девушку…»?

— Как? — спросила она, думая совсем о другом.

— Я напишу вот что… — И Макс смущенно прокашлялся. — «Они поженились и жили долго и счастливо».

Эпилог

Юлька проснулась от холода. С нее сползло одеяло, и она обнаружила его на полу. Осторожно сев в постели, она спустила ноги на пол, нагнулась его поднять и тут же почувствовала резкую боль внизу живота. От неожиданности она вскрикнула, и Макс немедленно проснулся.

— Уже? — сонно и встревоженно спросил он, приподнимаясь на локте.

— Не знаю, — прошептала она, прислушиваясь к своим ощущениям. Боль ушла, не тревожила больше. Макс зажег ночник над кроватью и внимательно посмотрел на нее.

— Как сейчас? — Он тоже сел в постели и осторожно погладил ее по руке. — Может, надо ехать?

— Не надо, — отмахнулась Юлька, бравируя своей смелостью, хотя боль эта напугала ее. Кончался март, наступали последние дни ее беременности. И хотя и Ольга Петровна, и остальные врачи, которым она показывалась, уверяли ее, что все будет прекрасно, ей как-то не верилось, что все закончится хорошо. "Хуже всего будет, если я растеряюсь и начну плакать, — думала она, представляя себе роды. — Или начну думать о чем-то неприятном.

О Жене, например, о Сергее Павловиче, об адвокате…" Последний разговор с адвокатом произвел на нее особенно тяжелое впечатление.

Николай Степанович превратился в седого старика за два-три дня. Он плакал и умолял ее сказать, не от Жени ли на самом деле ее ребенок. Но Юлька, и сама рыдавшая, не призналась. Разговор этот происходил как раз накануне ее свадьбы с Максом. Макс деликатно, оставил невесту с ее бывшим свекром наедине, но после этого несколько дней ходил сам не свой, пока не понял, что Николай Степанович окончательно разубежден и никаких претензий к Юльке не имеет.