Культурный герой - Александр Шакилов

— Не скажи, дорогой, — хмыкнул Фтагн. — Пииингвиииныыы у нас очень даже хорошо идут. Опять же, жир на смазку перерабатываем. Натуральным хозяйством живем.

Кир мрачно размазывал по тарелке овсянку. Игрек ткнул его под локоть:

— Ты чего хмурый такой?

— Да так. Спал плохо.

— Клаустрофобия? — сочувственно осведомился капитан.

— Не то чтобы… Хотя да, наверное. Пока я в хрустальной капсуле по космосу кочевал, нажил. Тесно там было, в капсуле. Даже для младенца.

Боцман-Олдман сосредоточенно пожирал кашу. Он слопал уже три тарелки и потянулся за добавкой. Анжела удивленно прошептала:

— Куда все это лезет? Он же такой тощий… бедненький.

Боцман улыбнулся ей, обнажив неровные зубы. Анжела зарделась.

Старлей решительно отодвинул тарелку, рыгнул и повернулся к Киру.

— Вот что. Одного я не понимаю. Эта самая операция… как мы ее, кстати, для документации обозначим?

Кир вяло ответил:

— Да не пофиг ли как? Хоть «Падение Вавилона».

— «Падение Вавилона»? А хорошо звучит. Знакомо даже, где-то я это уже слышал. Ну да не о том речь. Кто вообще ей руководит? Мой майор, твой Чача, ты? Потому как без начальства нельзя. Самостоятельность — первый шаг к анархии. А анархия для армии смерть. — Подумал и добавил: — И для флота тоже.

Кир пожал плечами:

— Считай, что я.

— А майор как же?

— Да пошел он в жопу. Не доверяю я ему, пирату космическому. Пардон, Фтагн, вообще против пиратов ничего не имею, но этот типчик меня нервирует. К тому же что-то я от него больше месяца ничего не слышал. Да он, поди, уже в сотне парсеков отсюда. У него на орбите челнок законсервированный был. Знал, сцуко, что раньше или позже когти рвать придется.

Игрек хмыкнул:

— А ты чего злишься? Что тебя не позвали?

— Да ну вас в задницу. — Кир резко встал и вышел из кубрика.

Старлей покачал головой:

— Чудит он что-то. Больно нервный для командира, чисто дамочка.

Ответил молчавший до этого Марсий:

— Не чудит. У него предчувствия. У меня, кстати, тоже. Особая восприимчивость к психоэнергетическим потокам.

— Бедненький, — промурлыкала Анжела.

Медуза заперхала, от возмущения подавившись кашей. Капитан любезно стукнул ее по спине, а потом провозгласил:

— От предчувствий нет лучшего лекарства, чем… ну, кто угадает?

— Водка? — предположил Старлей.

— Водка тоже. Но я имел в виду хорошую молитву. Давайте же с чистым сердцем помолимся Ктулху, чтобы благословил он наше плавание и привел к желанной цели.

И они помолились. Хотя Сталей все же предпочел бы водку.

Неприятности начались на следующий день. Сначала в машинном отделении обнаружились гремлины.

— И откуда они тут развелись? Вода же кругом, — сокрушался дневальный, посыпая гремлинов дустом.

Марсий, лишившийся дуста и потому крайне нервный, рявкнул в ответ:

— Оттуда и развелись, тупица. Они же от воды делятся.

Потом засорилась торпедная шахта, что было очень некстати, ибо они как раз вплыли в стаю морских оокуунькоов. Оокуунькии основательно потрепали и без того на ладан державшуюся обшивку. А затем их проглотил кииит.

— Когда пришла пора умирать, остается лишь петь и танцевать, — философски заметил капитан и вытащил из-за пазухи гармонику.

Кир раздраженно фыркнул. Они опять собрались в кубрике, и набилось их туда немало, потому что кубрик был максимально удален как от носа, так и от кормы, а корма уже начала потихоньку перевариваться.

Боцман, за последние дни заметно повеселевший — не без помощи Анжелы, снова помрачнел.

— Танцевать не получится, босс. Места нет.

И вправду, места для танцев не оставалось. Медуза, Анжела и Марсий устроились на спине кэльпи, а Саламандр, прикинув так и эдак, решил, что самое безопасное место — в кармане Кира. Сейчас он тихонько оттуда шипел. На Лешаке сидело пять ихтиандров и три утопленника.

Боцман достал блокнот и зачитал:

— По последним эхолокационным и рентгеноскопическим данным, кииит переваривает обшивку со скоростью полмиллиметра в минуту. Таким образом, нам осталось где-то около трех часов.

Старлей задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Я могу его воспламенить.

— Ага, и тогда мы все потонем, — ядовито ответил Кир. — За исключением, возможно, нашей прекрасной Медузы и иных водоплавающих. Машинное-то отделение он уже переварил. Да и вообще мы наверняка взорвемся вместе с кииитооом, он же весь пропитан нефтью. Куда хоть эта тварь плывет?

Боцман сверился с координатами.

— Плывет он примерно по нашему начальному курсу, с отклонением на зюйд-зюйд-вест в три градуса.

— И что у нас там, на зюйд-зюйд-весте?

Фтагн вздохнул:

— Непонятно. Новые карты устарели, а старые привирают. Но если верить Аполлидору, то ли Атлантида, то ли край света.

— Мы вывалимся за край! — взвизгнула Анжела.

— Планета — шар, и никуда мы не вывалимся, — резонно заметил Игрек.

— Не шар, а этот… овоид. Яйцо, короче, — возразил Старлей.

— Сам ты яйцо, — сказала Медуза. — Тупоконечное. Что делать-то будем? Марсий, а?

Марсий покачал головой:

— Извините, ребята. У нас на планете морских млекопитающих не водилось. Не знаю я, что ему насвистеть.

Все задумались. Фтагн раздул меха гармоники и повторил:

— Если делать нечего, надо петь и танцевать.

— Гениально!

Все оглянулись на Кира. Он распростер руки и обнял Фтагна с таким энтузиазмом, что бедняга посинел.

— Будем петь и танцевать!

— Чокнулся, — огорченно вздохнул Старлей. — От ужаса спятил.

Но Кир, не слушая, уже подхватил Анжелу, вскочил на стол и заскакал в веселой польке-бабочке.

У кииитааа было ясное задание — съесть большую вкусную рыбу, которая говорит «пиип-пи-пии». Обычно съеденные рыбы очень быстро успокаивались в кииитооовооом брюхе, так что можно было залечь на дно и принять сероводородную ванну. Может быть, даже поскрести шкуру хорошеньким трилобитом, очищая наросшие ракушки и всякую дрянь. Но эта рыба была совершенно неправильная рыба. Во-первых, она не перестала говорить «пиип-пи-пии», что кииитааа изрядно раздражало. «Пиип-пи-пии» мешал эхолокации, а в здешних местах ничего не стоило налететь на скалу или остатки затонувшего танкера. Во-вторых, она шевелилась. Она дергалась, и с каждой минутой все яростней. Это была очень беспокойная рыба. Она уже прямо отплясывала в кииитооовооом брюхе, выделывая немыслимые кульбиты и царапая нежную слизистую. Кииит напряг крошечный мозг, расположенный в хвостовом плавнике. Спустя несколько минут от мозга поступил сигнал, и кииит сделал так, как велел ему мозг.

— Гоп-гоп! — орал Кир. — Ну живее, слизняки! Лешак, пляши с Медузой. Фтагн, в пару с Марсием. Шибче, господа, шибче!

Плясали все. Прыгал пол. Прыгали стены. Прыгал Лешак с Медузой, прыгал боцман с толстым ихтиандром, прыгали часы с кукушкой на перегородке. В глазах Старлея уже начало все двоиться и расплываться, от спертого воздуха закружилась голова — и в этот момент пол дрогнул и ушел вниз.

«Мааамаааа!» — сказал Старлей. А больше ничего не успел сказать.

«Белая субмарина» вылетела из кииитааа вместе с фонтаном, несущим креветок, осьминогов и устриц, запчасти от «КамАЗа» и американский пограничный крейсер «Виларога», вылетела, вознеслась, зависла на миг в ворохе разноцветных брызг — и со всей силы грянулась на ближайший скалистый островок. И все затихло.

Кир спал, и ему снился сон. Во сне все было иначе.

ИНТЕРЛЮДИЯ № 1. СОН КИРА

— Эники-беники ели вареники.

— Чего?

— Ничего. Эники-беники съели вареники.

— А кто такие эники-беники?

— Это не принципиально. Важно, что вареники съели. Ам — и скушали. Нету.

— Ладно. Главное, что вареники не съели эников-беников. А то, знаешь, всякое бывает.

Мы разогнали малышей, и сейчас они укоризненно поглядывали на нас шагов с пяти. Некоторые, впрочем, не укоризненно, а довольно угрожающе, помахивая лопатками. Лопатки были железные. Саперские такие лопатки. Если такой по горлу, кровищи будет, как от зарезанного борова.

— Кир?

— Да?

— Ты где вообще пропадал?

Весь этот Город — как огромная песочница. После того как Ковчег стартовал и унес тех, кто был достоин спасения, в Городе ничего не осталось. Только песок и несколько тысяч, а может быть, миллионов отчаявшихся людей. Поэтому я не прилетел прямо к Городу, а пришел пешком, по пустыне. Так, наверное, ходил по водам Иисус. Или это было оптической иллюзией. Желтая рябь песка и синяя рябь воды, какая, в сущности, разница?

Венька сидит рядом в песочнице и, выдувая слюни, строит стенки. Стенки перекрещиваются, складываются в сложный сетчатый узор. Дети с лопатками давно бы на нас набросились, если бы не Венька. Он все-таки здоровый. Такого пока лопаткой зарежешь, неизвестно что успеет случиться. А дети не дураки.