Любовь и ненависть (ЛП) - Вильденштейн Оливия

Я повернулась в его объятиях.

— Мне надо вставать. Мне нужна одежда. И моя машина.

Август убрал прядь волос с моего лба.

— Твой фургон тоже у моего дома.

Чёрт.

— Как насчёт того, чтобы расслабиться, пока я не пригоню одну из наших машин.

— Расслабиться? — я фыркнула.

Он шлепнул меня по кончику носа.

— Эй, — упрекнула я его.

Улыбаясь, он поцеловал то место, по которому шлепнул меня.

— Ты фыркнула.

— Ты только что предложил мне расслабиться.

Желая успокоить меня, он сказал:

— Скоро всё закончится.

Эти слова не помогли мне успокоиться. Скорее наоборот. Они заставили мой желудок сжаться от ещё большего волнения; и заставили моё сердце заболеть ещё сильнее.

— Нам, правда, пора, — сказала я, выскользнув из-под его руки, после чего слезла с кровати и спустилась по лестнице. — Могу я одолжить твои боксеры? Я чувствую себя немного голой.

Он медленно спустился по лестнице, каждый мускул на его спине соблазнительно перекатывался. За последние две с половиной недели я набрала мышечную массу, но мне было далеко до Августа. Не то чтобы я хотела такое же тело. Ну, то есть хотела, но не так… Мои мысли опять уплыли в другую сторону.

Я надела боксеры под футболку, которая висела на моём теле, как палатка, затем взяла свой телефон и сумку, а он надел свою рабочую одежду и кофту серовато-жёлтого цвета, которая облегала верхнюю часть его тела.

Он наклонился и поцеловал меня. Я насладилась этим сладостным мгновением, чувствуя, что как только я выйду за дверь дома Августа, этот день больше не сможет принести нам никакой сладости.

Он вызвал такси, которое отвезло нас обратно к моему дому. Когда такси затормозило на моей потрескавшейся подъездной дорожке, я подумала о том, что мне нужно отремонтировать её, но потом я перестала думать об асфальте и замерла. Должно быть, я ахнула, потому что Август оторвал взгляд от пачки наличных, которую достал из кармана, чтобы заплатить за нашу поездку. Он проследил за моим взглядом, и его челюсть напряглась, когда он увидел то, на что я смотрела.

— Ого. Дикая вечеринка? — спросил таксист.

Сунув купюру в руку водителю, Август распахнул дверь ногой и вышел.

— Да, — хрипло ответил он.

Когда я всё ещё не двигалась, он наклонился, разжал пальцы, которые я сжала в крепкий кулак, и вытащил меня из машины. Я споткнулась, потому что мои суставы затвердели так же сильно, как и костяшки моих пальцев.

Прошлой ночью, в спешке, мы оставили входную дверь широко раскрытой, и кто-то — судя по всему, это был не один человек — проник внутрь.

Гнев вспыхнул во мне. Я вырвала руку из руки Августа и вошла в дом. Меня атаковали запахи — сладкий запах металла, пыль с примесью гари, кислая моча. Белые стены были вымазаны кровью — судя по суглинистому запаху, оленьей кровью — и едким чёрным пеплом. Лужи жёлтой мочи блестели на полиэтилене, а на плинтусах, которые Август так старательно покрасил, виднелись коричневые пятна.

Это была расплата за смерть Эйдана. Ручейные, должно быть, видели, как мой дядя работал в доме, и предположили, что этот дом принадлежит ему и Люси.

— Я убью того, кто это сделал, — прошептала я.

Я пошла по коридору, чтобы осмотреть масштабы разрушений, но Август схватил меня за руку и удержал.

— Поехали.

— Я хочу увидеть…

— Ты увидела достаточно. Пойдём.

Когда я не двинулась с места, он добавил:

— Сейчас же.

Стиснув зубы, я развернулась и вышла из своего вонючего королевства.

Как. Они. Посмели.

— Я поеду за тобой на своём…

Он замер у кузова пикапа.

В кузов были свалены две выпотрошенные туши оленя, окружённые ореолом чёрных мух. Поток бранных слов, которые заставили бы переполниться банку для ругательств его матери, вырвался у него изо рта. Он открыл дверцу кузова, затем схватился за копыта одного из существ и с силой дёрнул. Животное приземлилось на траву с ужасным глухим стуком. Когда он вытащил вторую тушу, я заглянула в окна его машины.

— Август! — ахнула я.

Что-то вязкое стекало по спинке кресла и капало на сиденье, покрытое внутренностями животных.

Его глаза приобрели убийственный чёрный оттенок.

— Проверь свою машину, — сказал он, его голос был таким же резким, как тот нож, который Эйдан подставил вчера к моему горлу.

Я бросилась к своему серебристому внедорожнику. К счастью, все двери были заперты, и вандалы не разбили ни одного окна, но они поцарапали когтями серебряную краску, оставив повсюду борозды.

— Грёбанные ручейные, — прорычал Август у меня за спиной.

Какое-то мгновение мы смотрели на разрушения, а затем он схватил мой брелок с пальмой и открыл для меня пассажирскую дверь.

Он ничего не говорил, пока с огромной скоростью ехал по тихим улицам Боулдера к моей квартире. Страх, что она тоже была обезображена, заставил меня изо всех сил вцепиться в ручку двери.

Переступив порог квартиры, я выдохнула воздух, который задерживала в лёгких с тех пор, как покинула свой дом. Август подошёл к раковине, намылил руки средством для мытья посуды, и тёр их до тех пор, пока кожа не стала розовой. Почти через минуту он выключил воду и схватил полотенце для посуды, висевшее на ручке духовки.

— Я приведу твой дом в порядок.

Его глаза горели так же свирепо, как и прошлой ночью, когда Эйдан взял меня в заложники.

Я хотела сказать Августу, что ему не нужно этого делать, что я сделаю это сама, но из-за тошноты, вызванной воспоминанием о крови и моче, у меня скрутило живот, поэтому я крепко сжала губы. Когда он поднёс мобильный телефон к уху, я пошла переодеться в шорты, майку и чёрную толстовку. Я сняла медальон, спрятала его в ящик с нижним бельём, а затем засунула ноги в потёртые ботинки. Несмотря на то, что прошлой ночью мы опрыскали нашу обувь освежителем воздуха, чтобы скрыть любые остаточные запахи, я подумала, что будет безопаснее надеть то, что не соприкасалось с кровью и дымом.

Внезапно ужасная мысль пронзила мою голову, и я выбежала из своей спальни.

— Август!

Он уронил телефон, и тот звякнул об пол, но не разбился.

— Что?

— Тебе нужно уезжать из Боулдера!

Его глаза в панике округлились, и теперь были полны замешательства.

— Они испортили твой пикап, значит, они знают, что ты в этом замешан, — вырвалось у меня изо рта.

Его брови приблизились друг к другу, отчего его мрачные глаза потемнели ещё больше.

— Мне всё равно.

— Что, если они попытаются покалечить тебя во время дуэли? Или после дуэли? Или…

— Милая, — он схватил меня сзади за шею, — Я зол, но я не боюсь. Если кто-то и должен бояться, то это те люди, которые это сделали, потому что я выясню, кто в этом замешан, попомни мои слова.

Его пальцы сделались горячими и напряглись.

— И как ты вообще могла подумать, что я сбегу без тебя?

Я прикусила губу.

— Хорошо, но сегодня вечером, во время дуэли, тебе нужно быть на чеку, или я не разрешаю тебе приходить.

Ухмыльнувшись, он потрепал меня по подбородку.

— Что? — спросила я.

— Не разрешаешь мне приходить… — он цыкнул и покачал головой. — Я чертовски тебя уважаю, Ямочки, и я знаю, что ты сильная, но никогда не проси меня не вмешиваться или сбегать. Это оскорбительно.

Я скрестила руки на груди.

— Я не хотела тебя оскорбить.

Он кивнул, его ухмылка исчезла.

— Я знаю.

— Мне страшно, Август.

— Я знаю.

Вздохнув, он высвободил мои руки из тугого узла.

— Но не беспокойся обо мне. Со мной всё будет хорошо. Всё будет…

— Не надо!

Моё сердце подпрыгнуло к горлу и забилось там.

— Не заканчивай это предложение!

Он нахмурился.

— Это никогда не сбывается.

Опустив подбородок, он обхватил руками моё одеревеневшее тело и прижал к себе.

Он просто стоял и держал меня.

А я держала его.

Пока сердце не успокоилось у меня в груди. Пока мой пульс не замедлился. Пока я сама не успокоилась, и мои мышцы не перестали сокращаться. Пока я не была опять готова выйти во внешний мир.