Сидящие у рва - Сергей Смирнов

Вечность закончилась. Мертвый король проснулся.

НУАННА

Махур был хитрее Рапаха. Он давно ненавидел своего начальника, всесильного писца, заведовавшего канцелярией с тех пор, как исчез Крисс. Именно он, Махур, составлял донесения и подсовывал Рапаху, зная, что тот все равно не прочтет их, а если и прочтет — не даст им ходу. А кроме того, у Махура было еще несколько козырей. И главный из них — список неучтенного добра, поступившего во дворец лишь по бумагам и не попавшим в царскую сокровищницу. По подсчетам Махура выходило, что Рапах стал самым богатым человеком империи, и это уже не лезло ни в какие ворота.

Махур не пошел к Маану. Он встретился с начальником дворцовых служб Харру и шепнул ему несколько слов.

В тот же день эти слова были переданы Аххагу. И судьба Рапаха оказалась решена.

Теперь Махур сам был начальником канцелярии. О, он был умнее, значительно умнее Рапаха! Ему не нужны были деньги, ему нужна была власть.

Запершись в своей келье, он вычищал пергаменты, доносившие о положении в гарнизонах и в завоеванных странах, и вместо исчезнувшего текста сочинял новый. Все прекрасно обстояло в обширной империи. Жители процветали под властью мудрого и великого Аххага, исправно платили налоги и беспрерывно думали о том, как эти налоги повысить.

В гарнизонах тоже царил полный порядок. Воины занимались подготовкой и рвались в бой.

От Нгара поступали донесения, что его доблестные бессмертные вот-вот покорят Приозерье.

От Гаррана — что все новые южные острова и страны выражают желание вступить в союз с Аххагом, а то и принять его подданство.

Лучше всех дела шли у Берсея: он был уже где-то у южных границ Киатты, и покорил сорок приморских княжеств, не потеряв при этом даже сотни солдат.

Но поскольку, как уже говорилось, Махур был умен, он понимал, что подобные радужные известия могут вызвать подозрения Маана.

Поэтому время от времени Махур сочинял тревожные послания.

Например, о том, что один из кораблей Гаррана затонул, напоровшись на рифы.

Конечно, Маан был малограмотным солдафоном, но шутить с ним было опасно. Поэтому Махур составлял грамоты по всем правилам фадды, доступной для понимания лишь избранных…Бывало, что Махур засиживался за работой далеко заполночь.

Он отпускал писцов — за дверью оставался лишь стражник-хатт, — и не столько работал, сколько предавался мечтам. В келье коптил светильник и копоть плавала под потолком грязным туманом, и в этом тумане Махур видел самые заманчивые картины.

Он видел себя повелителем всей Равнины Дождей. Нет, он не останется в Нуанне, и не станет, как Аххаг, слушать бредни здешних жрецов. Он выстроит новую столицу — на востоке, на высоком берегу, вдали от гнилостных испарений Желтой реки.

Это будет прекрасный город, с правильными радиальными проспектами и многоярусными домами-галереями, с широкими площадями, с великолепными садами, с фонтанами и бассейнами.

Это будет город-сказка, жить в котором люди будут считать великой честью.

Туман в келье сгущался, и Махур не замечал, что образы, которые он видит, рождаются не в его воображении, а всплывают в тумане, — том самом волшебном смертоносном тумане, отравляющем всех, кто живет во дворце.

Махур бредил, полузакрыв глаза, а позади него вставали тени в серых пыльных одеяниях до пят, тени покачивались и нашептывали в уши писца то, что он желал слышать: «Ты будешь великим правителем величайшей державы. Махур Великий, Махур — повелитель звезд… У тебя будут пятьсот жен и наложниц, самых прелестных женщин мира… Они будут ласкать тебя каждую ночь… каждую ночь…».

Почему-то дальше этой сладостно-щемящей картины воображение Махура не шло. Он погружался в экстаз и забывал обо всем на свете.

А напрасно. Потому что однажды тот, кто стоял за его спиной, воплотился во вполне земного человека, закутанного в жреческий плащ. И этот человек, наклонившись к Махуру, тихо приказал:

— Возьми пергамент… Пиши…

Махур, так и не выйдя из транса, послушно придвинул к себе пергамент и окунул в чернильницу тростниковое перо.

— Я, великий царь, повелитель Аххума, Киатты, Тао, Наталя, Нуана и всей Равнины Дождей, Туманных гор и сопредельных стран, Аххаг Первый, названный Великим…

Рука Махура задрожала, он поднял в потолок бессмысленный взгляд.

— В чем дело, писец?

— Титул Великого царя… Он пишется не так…

— Пиши так, как надо. Написал? Дальше. «Беспокоясь за державу, созданную нами и храбрыми воинами объединенных аххумских племен, я объявляю, что нынешнее состояние нашего здоровья не позволяет нам управлять столь обширным государством…» Голос того, кто стоял позади Махура, был строгим, но бесстрастным по отношению к смыслу. Махуру казалось, что с ним говорит сам царь, или, точнее — царь через некоего бесплотного посредника, вроде того голоса, который бывает слышен в подземельях дворца. Махур старательно выводил тайные знаки высшей фадды, почти не вдумываясь в смысл. Но последнее — о том, что управление армией и Нуанной временно передается царице Домелле — дошло до его сознания. Писец остановился во второй раз, но не успел ничего сказать: что-то тяжелое так крепко сдавило его шею, что у него потемнело в глазах. Махур опомнился и торопливо закончил запись.

— Сделай еще две копии. И побыстрее. Да найди пергамент получше!

Махур быстро исполнил поручение.

Таинственный посланник подождал, пока высохнут письмена, приказал:

— Сделай свитки так, как обычно.

Махур понял и свернул пергамент так, как если бы послание было важной государственной бумагой.

— Воск!

Махур запечатал первый свиток. Тотчас же незнакомец забрал его и приложил к воску перстень с печатью. Точно так же он поступил и с другими двумя.

И тут Махур проявил неожиданную резвость. Он внезапно нырнул под каменную столешницу. Дальнейшее произошло еще быстрее: когда незнакомец в сером сунулся следом, было уже поздно.

Махур исчез. В каменном полу темнела кованная железная дверца, наглухо запертая изнутри.

Незнакомец выругался по-алабарски.

Что-то происходило в Нуанне и окрестных гарнизонах. Это тайное движение, не оформившееся в целенаправленные, ясные действия, пока еще не были замечены во дворце. Неясные донесения агентов Маана оставляли темника равнодушным: он был занят более важными делами.

С северо-запада, по глубокому каньону Алаамбы, двигались орды кочевников, говоривших на неизвестном равнинным народам языке.

Из называли «медными котлами», поскольку пищу — баранину и конину — кочевники варили в огромных медных котлах.