Сиверсия - Наталья Троицкая

– Как это работает? – спросил Хрыпов, обращаясь ко всем сразу.

– Принцип несложный, – тут же начал объяснять Серегин. – ИК-фотоэлемент, за ним усилитель и два интегратора, один с малым временем интеграции, другой с большим, импульсы поступают на входы компаратора. Когда скорость изменения теплового фона мала, на входах компаратора разности сигнала нет и нет срабатывания. При быстром изменении сигнала «медленный» интегратор не успевает за «быстрым». Происходит срабатывание. Электронный импульс идет не на пульт охранной системы, а на взрывное устройство. Цепь замкнулась Взрыв.

– «Штурм» почему не подходит? – спросил Гамов. – Мы его всегда использовали, когда надо было «ослепить» датчики.

– Мощный импульс «Штурма» может спровоцировать взрыв. Может быть, я перестраховываюсь, – Серегин оглядел присутствующих, точно ища поддержки, – но лучше не рисковать.

Хрыпов нервно поежился.

– Нам надо разминировать замок. Думайте, что делать с датчиком! – резко сказал он.

– Может, его просто засветить, старым дедовским способом? – спросил стоявший рядом с Серегиным напоминавший студента молодой человек. – Какую он защиту от засветки имеет, 60000 кондел?

– В принципе, можно взять фонарь-миллионник… – сказал кто-то.

Серегин сел за компьютер, на экране которого все еще была фотография датчика движения. Он внимательно смотрел на экран и рассуждал, точно сам с собой:

– Ну, засветим мы одну из секций пирочувствительного элемента. На время. Физическая природа пироэлектриков такова, что электрический заряд, спонтанно возникший при засветке, постепенно растекается с поверхности. Две секции засветить будет сложно из-за системы линз. А если начать движение и сработает не ослепленная секция? Если автоматически повысится чувствительность в засвеченном канале? А где вообще гарантия, что датчик не сработает при засветке?

– Ты что-то про скорость перемещения говорил… Может, просто двигаться медленно? Приблизиться к нему с необходимой скоростью, заслонить стеклом, например? – предложил все тот же «студент».

Серегин покрутил головой.

– Дмитрий, ваша специализация – вентиляционные шахты. Вот и занимайтесь делом.

Заметив начальственный взгляд Хрыпова, он добавил:

– Даже если двигаться очень медленно, датчик все равно сработает. В нем стоит линза Френеля. Она особым образом преломляет свет, падающий на датчик. Как бы лепестками. Лепестки идут не по очереди, а вразнобой. Поэтому, если вы идете, то на один кристалл датчика попадает, преломившись через линзу, излучение от вас, а на другой кристалл – излучение от другой, удаленной от вас точки, и датчик срабатывает. Мы проверяли это не раз еще на разработке «Штурма», правда на других датчиках. Но тип датчика зависит только от того, какая в него вставлена линза Френеля. Меняется зона детектирования, сами же принципы функционирования остаются прежними.

– Что вы предлагаете? – спросил Хрыпов.

– Пока не знаю, – честно ответил Серегин. – Аналогов у нас еще не было.

– Андреанов?

– Инфракрасный датчик – это треть дела, – сказал Андреанов. – На двери может быть датчик давления, тоже соединенный с механизмом взрывного устройства. Ну, погасим мы эти датчики. Взорвать дверь нельзя. Кода замка мы не знаем, а один набор неверной комбинации…

– Вывод?

– Лезть туда не надо, – сказал Андреанов. – Надо искать другой вход. Я выставил у выхода на площадку наблюдательный пост: Уточкин и Тихомиров. В присутствии основных сил, пока не решено со штурмом, нет необходимости. Пусть ребята поспят. Пять часов как из Абхазии.

– А этот «другой» вход, думаешь, с гарантией чистый? Там тоже наверняка намудрили. Только здесь мы видим, что именно намудрили, а там будет кот в мешке.

– Я же сказал, – Андреанов посмотрел на Хрыпова, – полная, извините, задница.

– Что мы знаем о том, кто и как эти помещения использовал? – спросил Хрыпов.

– Информации нет.

– Товарищ полковник, президент на линии! – крикнул радист.

Хрыпов обернулся к Гамову.

– Что будем делать?

– Разговаривать с президентом.

Гамов подхватил свое черное пальто и быстрым пружинистым шагом направился к выходу.

– Объявляй часовую готовность! – на ходу приказал он. – «Собак войны» на исходную!

– Товарищ генерал! Но…

– Выполнять! Андреанов, за мной!

Белый, залитый солнцем луг и смех, как колокольчик.

– А я смотри, как могу!

Широко раскинутые руки, вдох, сердце замирает восторгом. Еще мгновение и густой бархатистый клевер уже пружинит под спиной, словно подушка. Запах дурманит голову. Ухо щекочет божья коровка. Рядом хлопотливое жужжание шмеля. Отсюда, снизу он кажется неправдоподобно большим и мохнатым. А над шапками клевера расплескалась синева. Ни одного белого островка. Клевер тянется к самому небу и шепчет, баюкает.

– Валентин, ты посмотри на него! Завалился в клевер прямо в новой белой рубашке! – голос мамы не то расстроенный, не то удивленный.

Голос отца:

– А мордаха-то, мордаха, до-воль-на-я! Ну, а мы-то что с тобой, Зоенька, думаешь дюже взрослые?

Серебряный смех мамы, короткий восторженный вскрик, шорох смятого клевера.

– Благодать-то какая!

– Валя, как маленький, ей-богу!

Тишина. Только слышно мерное жужжание луговых пчел и шмелей на фоне монотонного пения кузнечиков.

Любопытный детский голос, его голос:

– Мам! Пап! А вы чего это там делаете?

Едва сдерживаемый смех в голосе отца:

– Шмелей считаем.

– Здорово! Я тоже хочу!

Тоненькие ручонки обвивают родительские шеи.

Счастья много не бывает. Это правда.

Он стоял и смотрел, как трепетал на ветру широкий подол маминого белого платья, когда она за руку с отцом шла в гору по узкой поросшей короткой травой дороге. Вот еще чуть-чуть и они будут на самой вершине. Вид оттуда – воплощение рая.

– Подождите! Меня забыли!

Он стоял на дороге и от обиды топал маленькой ножкой, обутой в новенькую зеленую сандалию.

Улыбка мамы, задорная, счастливая. Улыбка отца, всегда добрая и сдержанная. Лица вполоборота. Взмах маминой руки. Прижатая к сердцу и взлетающая вверх, в прощании, рука отца.

– Ме-ня за-бы-ли!

В голосе слезы и сожаление, почти горе.

– Ты что, позвонок? – рука крепко сжимает плечо.

– Саня? Хабаров?!

Теперь только его глаза: умные, добрые.

– Ты что, тоже с ними?

Растерянная, чуть смущенная улыбка:

– Нет. Рановато. Ты держись тут давай. Не раскисай.

Рукопожатие – крепкое, мужское.

Кругом ни души. Только голос. Голос тихий, мягкий, просительный. Голос рвется в самое сердце.

– Тише. Пожалуйста, тише! Я должен его услышать…

Взгляд как бы сверху. Одинокая, преклонившая колени темная мужская фигура, застывшая у подножья горы, среди бескрайних, залитых белым светом лугов, обратившая лицо к небу.

Голос все явственнее, отчетливее, уже можно различить слова: «…Вступись, Господи, в тяжбу с тяжущимися со мною, побори борющихся со мною; возьми щит и латы и восстань на помощь мне; обнажи меч и прегради путь преследующим меня; скажи душе моей: “Я – спасение твое!” Да постыдятся и посрамятся ищущие души моей; да обратятся назад и покроются бесчестием умышляющие мне зло; да будут они, как прах перед лицом ветра, и Ангел Господень да прогонит их; да будет путь их темен и скользок, и Ангел Господень да преследует их, ибо они без вины скрыли для меня яму – сеть свою, без вины выкопали ее для души моей. Да придет на него гибель неожиданная, и сеть его, которую он скрыл для меня, да уловит его самого; да впадет в нее на погибель..»

Лавриков пошевелился, сел, привалившись к стене боком, чтобы дать отдых затекшей спине.

– Разбудил я тебя, ты уж прости меня, сынок, – Сан Саныч старался говорить очень тихо.

В темноте старика совсем не было видно. Лавриков догадался, что это его голос, произносивший молитву, он слышал во сне.

– Вы извините меня, я помешал вам, – сказал он, как можно мягче и доброжелательнее.

– Нет! Нет… Если неприятно тебе или мешает, я замолчу.

– Что вы! Это так… – Лавриков не сразу подобрал нужные слова.

Потом он понял, что говорить нужно о чувствах, а не о логике восприятия.

– От этого душа радуется и бояться перестает. А что это?

– Псалтирь.

– Почитай еще, отец. Почитай…

Он ладошками стер с глаз слезы, как когда-то в далеком детстве.

Сан Саныч помолчал, потом тихо и напевно стал читать:

– «…Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут. Уповай на Господа и делай добро; живи на земле и храни истину. Утешайся Господом, и Он исполнит желания сердца твоего. Передай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит, и выведет, как свет, правду твою и справедливость твою, как полдень. Покорись Господу и надейся на него. Не ревнуй успевающему в пути своем, человеку лукавствующему. Перестань гневаться и оставь ярость; не ревнуй до того, чтобы делать зло, ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю…» [41]