Квадратный метр неба - Сергей Витальевич Мартинкевич

В конечном счёте все работники, которых насчитывалось около сорока человек, остались довольны и положительно высказывались о новом рабочем помещении.

Единственный, кто опоздал на торжественное открытие офиса, был Фрэнк, но стоило Питеру только его увидеть, как он сразу же понял, в каком сейчас состоянии находится его приятель. Он без раздумий взял его под руку и отвёл в свой кабинет, чтобы не смущать разговорами остальных сотрудников.

— Ты это видел, Питер!? Послушай, что он пишет, — и Фрэнк начал зачитывать отзыв известного писателя на свой труд. — Понимаешь, на его книгах я вырос, вдохновлялся ими при написании «Запоздалого стука сердца»! И что сейчас мне думать, когда лауреат Пулитцеровской премии говорит, что мой роман наполнен такой же художественной ценностью, как и современный букварь… — Фрэнк, поникнув, сел на стул. Вид у него был болезненный, глаза смотрели в пустоту, не выражая никаких эмоций. Он из последних сил потеребил свои волосы и хотел что-то сказать, но вырвалось только обречённое «Эх…».

— Эй, дружище, послушай, не всё так плохо, как тебе может показаться, — Питер попытался взбодрить приятеля и сел напротив его, положив свою руку ему на плечо. — Это творчество, и его жизнь невозможна без критики, понимаешь? Почему ты не хочешь замечать другие положительные отзывы, а сковываешь своё внимание на негативных моментах? Твоя книга показала ошеломительный старт, которому позавидует любой состоявшийся писатель, так что это явно не повод унывать. — Фрэнк поднял голову, посмотрел на Питера и еле выдавил улыбку.

— Нет, друг, так дело не пойдёт, — он встал и подошёл к серванту, достал бутылку вина, о наличии которой позаботился заранее, зная, что похожая ситуация в любом случае произойдёт. — Глубоко вдохни и медленно выдохни, а потом выпей, и тебе станет легче понимать, что происходит. — Фрэнк последовал совету, после чего Питер объяснил ему, как обстоят дела на самом деле, и что проблема вовсе не в романе, а в том, что у них случилась конфликт с Ричардом с необратимыми последствиями.

Взгляд Фрэнка заметно изменился, наполнился заинтересованностью и уже не был направлен сквозь других.

— Питер, то, что ты мне говоришь, звучит правдоподобно, — его голос стал более живым. — Но я не могу понять одного… Почему они все, писатели и люди, имеющие дело с художественной литературой, готовы пойти на такие шаги? Существует ведь обыкновенная профессиональная солидарность…

— Да брось ты, не романтизируй этот мир. Я понимаю, что тебе его хочется видеть таким безоблачным и ясным, но большинство готово наплевать на свои принципы, идеи и взгляды, если взамен они получат очевидные блага, которые смогут улучшить их жизнь, — Питер налил ещё по бокалу вина, сделал глоток и продолжил: — Сложно оставаться человеком в мире, который ежедневно твердит о гуманизме, демократии и равноправии, скрывая за этими понятиями свои недостатки. Гораздо же проще скрыть, чем избавиться от них. Поэтому и современное общество живёт в состоянии неопределённости и беспокойства… Так что, Фрэнк, не переживай по этому поводу. Возможно, ты и не найдёшь оправдания негативным отзывам, рецензиям и обзорам, которые преследуют одну единственную цель — ужалить автора и его команду как можно сильнее, но помни о том, что до тех пор, пока твои взгляды невозможно изменить за деньги, ты выше их.

Они продолжили диалог, сменяя одну тему за другой. Фрэнк ожил, и уже через несколько минут он больше говорил, нежели слушал. Постепенно кабинет наполнялся солнечным светом, и когда его стало слишком много, он только тогда осознал, что находится в до этого незнакомом ему помещении:

— Питер, я только сейчас понял, что нахожусь здесь впервые, — и он удивлённо-любопытным взглядом окинул кабинет. Фрэнк выглядел немного нелепо, казалось, что он уснул в одном месте, а разбудили его в совершенно другом.

— Ну наконец-то ты это заметил. Пошли, проведу тебе вводную экскурсию, а то даже не будешь знать, где твоё рабочее место, — и, улыбнувшись друг другу, они направились к выходу. Питер почувствовал себя спокойнее, видя то, как зачарованный Фрэнк рассматривает стены, потолки и ступеньки нового офиса. И чем ближе они приближались к новому кабинету Фрэнка, тем быстрее он хотел его увидеть.

— Ого! — Воскликнул Фрэнк, открыв дверь.

— Следующая дверь, это уборная, — сказал Питер, сдерживая смех. Это был последний раз, когда он увидел улыбающегося Фрэнка.

На протяжении целого дня в различных источниках информации регулярно появлялись негативные отзывы, обзоры, рецензии, печатались и снимались интервью с персонами, которые отрицательно высказывались о романе Фрэнка. Ричард в бешенстве поглощал информационное поле всё большими и большими кусками, ему было неважно, сколько будет потрачено денег, он жаждал показать свою власть в мире шоу-бизнеса, поговаривая про себя: «Вот, что будет с теми, кто станет у меня на пути». Апогеем послужило то, что на крупнейших телеканалах появились небольшие сюжеты, которые прямым текстом оскверняли роман. Ни один бизнесмен не увидел бы в этом необходимости, так как даже элементарная конкуренция не стоит стольких затрат, если они, конечно, не преследуют в несколько раз превышающую прибыль или напрямую не касаются репутации компании. Месть… Едкая, язвительная, колкая, терпкая месть.

После обеда никто не видел и не мог связаться с Фрэнком, который якобы пошёл пообедать. Питер, Марк, Морин, Юджин, Линда объездили все места, где с наибольшей вероятностью мог появиться Фрэнк, но так его и не нашли. Постепенно тревога сменилась истерикой, — и не напрасно: ночью, в три часа, бездыханное тело молодого писателя было обнаружено прохожим на лавочке в парке на окраине города. В его кармане была найдена записка: «Я Вас всех люблю. Извините, пожалуйста, извините, что не оправдал ваших надежд. Не помню, когда последний раз был в церкви, но в семь часов вечера я исповедовался. Линда… Моя Линда, позаботься о детях, надеюсь, они не станут такими, как их отец. Спасибо всем, кто был рядом, мне ни страшно, мне ни капельки ни страшно». Можно осудить Фрэнка, обвинить его в безответственности и слабохарактерности, а также со всей уверенности заявить, что он был инфантильным, но это уже не вернёт его к жизни, не утешит тех людей, кто его знал. Человек, который ещё вчера дышал, давал первые автографы, человек, у которого было будущее… Нет ничего страшного в том, когда над нами смеются, ненавидят нас или презирают, гораздо хуже,