Дневник кота с лимонадным именем (Сборник) - Андрей Белянин

Папа уже ободрал одну стену, пол исчез под кучей закрученных в рулончики обрывков.

— Скорей же! — не сдержавшись, шёпотом воскликнула Маша.

— Что ты сказала?

— Нет-нет, это я себе.

— И верно. — Веллер под недовольный ропот зала повернулся к ведущему: — Продолжайте. — Он принял серьёзный вид.

— Долой! — крикнули из зала.

Конферансье протянул Веллеру регалии главы государства, произнося древнюю формулу.

— Сим… утверждаю… — голос мистера Кролема звучал медленно и торжественно, — носителем… высшей власти…

Сквозь хруст и треск весело отрываемых обоев Маша различила певучий звон далёкого гонга.

— Это что такое?

Мистер Кролем прервался на секунду, чтобы крикнуть в зал:

— Родился новый человек! Внесите его для парадного наступления! Да быстрей, у нас чертовски мало времени!

И продолжил церемонию. Веллер нервно поглядывал то в зал, то куда-то наверх. Мистер Массен следил за бывшим помощником, в углу глаза застыла капля влаги.

Во внутреннюю дверь вбежал растрёпанный мужичок с туго спелёнутым младенцем на руках и дробной рысью устремился к сцене. Однако у самой лесенки затормозил и попятился, увидев, кто стоит перед ним.

— Быстрей же! — поторопил его мистер Кролем, с видимым трудом удерживая на весу скипетр и Конституцию.

— Н-нет… — Мужичок завертел головой, отступая. — А где же… Мистер Массен, вот вы где! — Заметив проигравшего кандидата, счастливый отец кинулся к нему. — Окажите честь, наступите!

Офлер сморгнул.

— Распелёнывайте! — срывающимся голосом велел он.

Мужичок положил сладко спящего ребёнка на ближайший стол, прямо среди тарелок, рюмок и приборов — никто не возражал, его даже поддержали, — и стал дрожащими руками сдёргивать пелёнки.

— Не смейте! — завопил Веллер. — Как вы можете?! Немедленно прекратите! Я президент!

Офлер нависал над отцом с ребёнком.

— Какой-то он у вас… странненький, — осторожно заметил он.

— Ни боже мой. — Папаша поднял голенького младенчика подмышки, держа его спинкой к мистеру Массену. — Наступайте!

У младенчика на попе открылись глазёнки и ясно посмотрели на Офлера.

— Машка, отойди, ты мне мешаешь!

Веллер издал громкий стон прямо в микрофон, и звук сотряс помещение, зазвенели хрустальные подвески на люстрах. Но всё было кончено.

— Такого не может быть! — завопил Веллер. — Ведь я же перед вами всю душу! Наизнанку! Ненавижу! — И он, рыдая, скрылся за кулисами.

— Быстрей же, мистер Массен! — крикнул конферансье, протягивая новому президенту скипетр и том законов.

Офлер, переваливаясь, побежал на сцену.

— Сим утверждаю…

— Машка, я кому говорю!

Девочка спиной прижалась к стене.

— А ну уйди! Лена, она меня не слушается! Иди разберись со своей дочерью!

Пришла мама, вытирая мокрые руки, сердито сказала:

— Уже вечер, сколько можно, все после работы, устали! Немедленно отойди, не мешай папе. Тебе сколько раз говорили, чтобы не путалась под ногами! — Мама дёрнула Машу за руку, пытаясь оттащить её от стены. — Я тебе дам лист бумаги, и ты нарисуешь себе другую собаку. Ты меня вообще слышишь?

Маша замотала головой, сдерживая слёзы.

— Да сколько же можно, как ты меня утомила! Стыдно перед людьми! — Мама схватила дочь за плечо и потащила из комнаты.

— Нет-нет, пожалуйста, не надо! Подождите! — Маша хваталась руками за дверцы шкафа и ручку двери. — Ну ещё чуть-чуть!..

Её выволокли из комнаты и отшлёпали. Маша заревела. Не потому что больно, а потому что папа взялся за последний кусок обоев, прямо у Лизкиного уха, и сильно дёрнул, и отодрал кусок, и кинул его на пол, и наступил, и стал отрывать остатки, клочки размером с ладонь и меньше.

Маша сидела на полу и плакала. Папа принёс ей Лизку.

— Хватит реветь, на тебе твою псину, только успокойся. Ты же хотела новые обои? Не устраивай цирк. — И вернулся в комнату: — Ну всё, беремся за эту дуру…

И мужчины окружили огромный, почти до самого потолка, шкаф.

Девочка осторожно расправила загнувшийся в трубку лист. Посреди листа была дырка. Сквозь неё виднелась противоположная стена. Всхлипнув, Маша заглянула в дырку. И увидела всё то же самое, только несколько больше: противоположную стену, часть косяка и заднюю стенку шкафа, которую поддерживал молодой белобрысый парень. И папу, который, приседая, завопил на парня:

— Куда прёшь, у тебя что, глаза на жопе?! Не наступай на пятки, бляха-муха!

Маша бочком подобралась к застрявшим в дверях мужчинам и застенчиво попросила белобрысого:

— А наступите мне на пятки? Я тапки сниму и носочки…

Потом, когда Маша уже вырастет, и пойдёт однажды на концерт мисс Розенпихельштайнер, и увидит, как та танцует, она поймёт, зачем Диаманте десять ног. Это случится ещё до того, как у Маши родится дочка. К тому времени я как раз закончу Первый медицинский, пойду работать в районную поликлинику и стану первым Алискиным педиатром. Которых у девчушки будет предостаточно, потому что долго работать с ней ни у кого нервы не выдержат: серые глазки на ладошках такие серьёзные и смотрят так пристально, пронзительно, не по-человечески…

Другое притяжение

От толчка я свалился на четыре точки, но не удержался, повалился плечом на асфальт и проехался по нему щекой.

— Что же вы стоите на пути у высоких чувств, молодой человек? — послышалось сверху, и я почувствовал, как кто-то меня тормошит.

Я опёрся о какой-то столбик, поднялся на карачки, затем, поддерживаемый под локоть, сумел встать. От яркого дневного света глаза крошились и болели.

— Вы в порядке?

Это был благообразный старичок вроде профессора: в бархатном пиджачке, гладко выбритый и в круглых очках на кончике длинного носа.

— А я знаю? — Передо мной всё плыло. Предметы, дома, люди — всё стремилось улететь вверх или пуститься в бег по кругу. Как тот, что меня толкнул. Пацан ещё, юнец, лет двадцати, а то и моложе, сверкнув подошвами, свечкой взмыл с земли и исчез в раскрытом настежь окне пятого этажа. Только занавеска колыхнулась. Я сглотнул, сдерживая тошноту.

— Он же кричал, — произнёс профессор, поправляя в нагрудном кармане смявшийся платочек. — Когда влюблённого юношу тянет к объекту его чувств, все стараются отойти с дороги.

— А я слышал? — Моргнув, я начал крениться, подгребая ногами, в кусты около тротуара.

Старичок поцокал языком:

— Быть может, врача?

— Я в порядке!

Он изучил меня поверх очков.

— Если с вами всё в порядке, отчего ж вы не тянетесь по делам? — В тараканьих его глазках зажглось подозрение. — Мне кажется, что не всё так хорошо, как вам кажется…