Когда гений терпит поражение - Роджер Ловенстайн

К середине сентября партнерам оставалась молиться о том, чтобы судьба смилостивилась над ними и тремя ударами переломила ситуацию на рынках. Для этого Конгресс США должен был одобрить предоставление МВФ большей помощи; МВФ должен был одобрить оказание финансовой помощи Бразилии, а Гринспен – снизить учетную ставку. Из этих трех желаний самыми важными и наименее предсказуемыми оказывались действия Гринспена.

Федеральная резервная система была глубоко обеспокоена расширением спредов по кредитам, и ее нью-йоркское отделение неоднократно получало информацию об участи LT. К тому же 11 сентября конгрессмен Ричард Бейкер, республиканец от штата Луизиана, привлек внимание Гринспена к тому тревожному факту, что хедж-фонды усугубляют положение банков, акции которых обращались на бирже. В своем весьма компетентном послании конгрессмен, получавший инсайдерскую информацию от работавшего в его штате бывшего сотрудника Morgan, предупреждал: «Мне стало известно о том, что нерегулируемые хедж-фонды, часто имеющие очень высокую степень задолженности, могут способствовать весьма серьезному падению стоимости акций регулируемых финансовых учреждений». С этого момента кризис стал публичным. Пятнадцатого сентября Джордж Сорос предупредил комитет по банкам палаты представителей Конгресса США о том, что «схлопывание» рынка в России привело к глобальному кредитному кризису, и обвинил банки в пособничестве развитию связанных друг с другом сделок по ПФИ. Вероятно, такая позиция Сороса была результатом его секретных переговоров с LT.

На следующий день, 16 сентября, Гринспен обратился к тому же комитету. Он разрушил надежды рынка, заявив Конгрессу, что снижение учетной ставки не подлежит обсуждению. Невероятно, но Гринспен снова приуменьшил риски, которые создавали недобросовестные инвесторы вроде хедж-фондов. Уверенность председателя Федеральной резервной системы казалась безграничной. «Хедж-фонды жестко регулируют те, кто предоставляет им кредиты», – заявил Гринспен. Учитывая тот факт, что кредиторы LT финансировали потерявший управление хедж-фонд, трудно не предположить либо ужасающую утрату связи с действительностью со стороны Гринспена, либо сознательное отгораживание от того, что ему говорили. Министр финансов Рубин, по крайней мере, признал: «бычий» рынок неизбежно притупил благоразумие многих финансистов. «Когда результаты хороши на протяжении пяти, шести, семи лет, – сказал он комитету, – люди, предоставляющие кредиты, становятся менее осторожными»[240].

Финансы часто отличаются поистине романтической справедливостью: они карают безрассудных и пренебрегающих правилами с особой жестокостью. Кредиторы LT обнаруживали, что их прежняя снисходительность усугубила разразившийся кризис. В случае неисполнения обязательств обычным клиентом у его кредиторов всегда существует некий резерв в виде маржи, но LT теоретически могла разориться подчистую, до нуля, ничего не оставив своим кредиторам. Готовность банков финансировать LT без каких-либо «стрижек» позволила стоящему на грани банкротства фонду продолжать деятельность. Теперь, если бы LT отказалась исполнять свои долговые обязательства, ее кредиторы не получили бы ничего.

Естественно, кредиторы пришли в ужас. «Мы и предположить не могли, что они когда-нибудь попадут в беду, – эти люди были известны как специалисты по управлению рисками. Они преподавали управление рисками; они создали эту науку, – размышлял Дэн Наполи, управляющий рисками в Merrill Lynch, когда-то получавший такое удовольствие от игры в гольф с партнерами LT в Ирландии. – Боже, мы ведь вели дела с лауреатами Нобелевской премии!» Помимо всего прочего, ирония заключалась в том, что только очень талантливая группа могла подвергнуть такой угрозе всю Уолл-стрит. Люди меньшего калибра не получили бы финансирования и не сумели бы создать ситуацию, которая привела к возникновению подобного «пузыря».

Явным признаком того, что сеть кредитов, опутавшая фонд, затягивается, стало поведение страховой компании General Re: она находилась в процессе слияния с Berkshire Hathaway и оспаривала котировки сделок LT, то есть практически ежедневно выражала сомнение в них. Тони Илия, глава лондонского филиала General Re, специализировавшегося на операциях с ПФИ и профинансировавшего операции LT по йеновым свопам, по ночам будил людей в Токио, требуя, чтобы они предъявили претензии LT.

Даже J.P.Morgan, одной рукой предлагавший LT капитал, другой рукой анализировал свою подверженность рискам, связанным с LT, и готовился к возможному краху этой компании. «Все шло самым отвратительным образом», – признался один из руководителей Morgan. Банкротство не препятствовало участникам сделок с ПФИ захватывать обеспечения сделок. Объяви LT о банкротстве, и ее аппараты факсимильной связи задымились бы от требований, поступающих от каждого из ее примерно 50 контрагентов по таким сделкам. Действительно, неисполнение обязательств LT по любому из 7000 контрактов по ПФИ автоматически вызвало бы дефолт и по всем прочим подобным контрактам, общая условная стоимость которых составляла 1,4 триллиона долларов. Одно только предположение об отказе от обязательств поражало сознание и причудливым образом преломлялось в нем в фактический дефолт. Юристы LT избегали даже упоминания о такой возможности и придавали своим размышлениям форму детской игры. Один из них спрашивал: «Допустим, есть некий фонд, который понес огромные убытки; как вы думаете, следует ли ему объявлять себя банкротом?» Несмотря на эти игры, Меривезер знал, что на спасение компании у него остается меньше недели.

Salomon Smith Barney, компания, породившая LT, держалась в стороне от усилий по ее спасению. Но в среду, 16 сентября, она тоже включилась в игру. Банк отправил в Гринвич Роба Эдриана, руководителя своего отдела управления рисками по операциям с акциями, Энди Констана, управлявшего в банке операциями с ПФИ, и Марка Уэйлла, сына Сэнди Уэйлла. Предполагалось, что эти трое вместе с людьми из Goldman Sachs и других банков примут участие в широкомасштабном заседании. Однако к началу пятого, когда делегация из Salomon прибыла в Гринвич, заседание уже закончилось. Эдриан отметил гробовую тишину в здании. Двери были закрыты, торговый зал пуст. Хагани провел прибывших в офис и без обиняков сказал, что на повестке дня остается единственный вопрос. «Нам нужны деньги»[241], – заявил он.

Хагани предложил прибывшим ознакомиться с документами, теперь уже ни для кого не являвшимися тайной, но Марк Уэйлл, памятуя об антипатии, которую его отец питал к арбитражным операциям, не хотел компрометировать Salomon слишком хорошим знанием документов LT. С тем посланцы от Salomon и уехали.

На следующий день Salomon отрядила в LT группу из еще более высокопоставленных лиц – Стива Блэка, Томаса Махераса и Питера Хирша. На этот раз Виктор Хагани выглядел потрясенным. За последние пять рабочих дней убытки LT составили 530 миллионов долларов. Кроме того, они безжалостно следовали нескончаемой чередой и поэтому казались еще более тяжелыми. В четверг, 10 сентября, LT потеряла 145 миллионов, в пятницу —120 миллионов. Но этим дело не кончилось: в понедельник добавились 55 миллионов, а во вторник – еще 87 миллионов. Среда, 16 сентября, обнаружила себя как особенно плохой день: только за него убытки составили 122 миллиона. Подобно библейской моровой язве, убытки не прекращались. Хагани делал вид, что не обеспокоен ущербом, словно это его не касалось. Но примириться с тем, что принятая LT стратегия диверсификации не действует, он был не в состоянии. Еще можно было понять убытки, понесенные в августе, но сентябрьские, случившиеся в момент, когда рынки должны оживляться, поставили его в тупик. Спреды по американским свопам поднялись до оглушительных 83 пунктов. Невероятно, но и в Великобритании спреды по свопам дошли до 88 пунктов! Одни только огромные позиции LT по этим двум спредам могли разорить компанию. Хагани с горечью обвинял Уолл-стрит, в особенности Goldman Sachs, в сговоре против недружественного фонда[242].

Хотя партнеры и кипели от ярости, вызванной действиями Goldman, они по-донкихотски рассчитывали на спасение, которое должно было прийти именно от этого банка. В течение недели Розенфелд и другие названивали в Goldman, не скрывая своего отчаяния. Несмотря на первоначальный оптимизм, Goldman так и не мобилизовал средства, а в LT уже подсчитали, что теперь им нужно не 2, а 4 миллиарда долларов. Это была весьма значительная сумма. Утром в четверг, 17 сентября, Меривезер, Хилибранд, Розенфелд и Мертон отправились в Goldman, чтобы до конца объяснить ситуацию. Их приняли Корзайн и Джон Тейн, крепкий, угловатый старший финансовый офицер банка.

Розенфелд совершенно ясно сказал буквально следующее: «Вы – наша последняя надежда».

В тот же четверг, чуть позднее, Меривезер и Билл Макдоноу разговаривали о положении LT. По иронии судьбы, в тот день, впервые за целый месяц, фонд получил прибыль. Но это была не прибыль, а слезы – всего-навсего 6 миллионов. Слишком мало, да и пришли эти деньги слишком поздно. Собственный капитал LT снизился до 1,5 миллиарда долларов. С момента российского дефолта прошел только месяц. За это время LT потеряла шесть десятых своего капитала – одно из самых эпических банкротств в истории Уолл-стрит.