Генерал Ермолов - Владимир Лесин

Назначению вас послом «совсем не удивляюсь, я вам говорил всегда и повторяю снова, что единственный Ермолов горазд (способен) на все». И далее рекомендовал быть осторожным: «как бы Персия не перевела много православных»{374}. Нет, не физически, климат здешний мог извести многих людей, прибывших из северной страны.

Убеждён, великий князь не кривил душой. Вот что писал он ему однажды с нескрываемым упрёком: «Я всегда был и буду одинаков с моею к вам искренностью, и оттого между нами та разница, что я всегда к вам был как в душе, так и на языке, а вы, любезнейший и почтеннейший друг и товарищ, иногда с обманцем бывали».

Вполне возможно. Ермолов был образованным и, в общем-то, достаточно воспитанным человеком. Он редко срывал своё недовольство на подчинённых, хотя в отношениях с близкими людьми мог употребить крепкое словечко для усиления выразительности описываемой ситуации, в чём мы если и не убедились ещё, то убедимся. О его порядочности знали все. Константин Павлович же, как я отметил уже, пользовался репутацией хама и насильника. Поддерживать с ним дружбу было стыдно, а отвергать её опасно: вот и приходилось хитрить, иногда поступать «с обманцем», а великий князь заметил это и упрекнул Алексея Петровича.

Алексей Петрович очень серьезно готовился к исполнению возложенной на него миссии. Он перечитал все, что сумел найти о стране, в которую направлял его государь, но прежде всего «Персидские письма» Монтескье с подробным изложением сути восточной деспотии. Влияние этого сочинения мы еще обнаружим во всеподданнейшем рапорте Ермолова, в котором посол будет подводить итоги своей поездки к Фетх-Али-шаху.

В начале августа Алексей Петрович оставил Петербург. Русская «птица-тройка» «довольно скоро и хорошо» домчала его до Москвы, где почти месяц он пребывал в свите императора.

А.П. Ермолов — А.В. Казадаеву,

21 августа 1816 года:

«…Живу праздно и весело, чрезвычайно рад случаю, сделавшему меня свидетелем пребывания здесь Государя. Народ в восхищении и боготворит его. Он подданным своим — совершенный отец. Так благосклонно его обращение, так свободен к нему доступ. Он обласкал дворянство и все состояния, в благодарность за это все готовы в другой раз зажечь Москву без ропота. Для него, кажется, нет ничего невозможного. Я первый раз вижу выражение подобных чувств, и до сего времени не имел о том понятия.

Слава русскому народу!»{375}

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ И ПЛАНЫ

Ермолову приходилось начальствовать штабом армии, командовать гвардейской дивизией, гренадерским корпусом и всей артиллерией. Теперь вот выпало управлять ещё и «гражданской частью» огромного края и выполнять обязанности чрезвычайного и полномочного посла в Персии. А в этом деле он никакого опыта не имел. Но в России в то время достаточно было быть генералом, чтобы не вызвать сомнений, что любая задача человеку с золотыми эполетами на плечах по силам. Позднее так ценился лишь член Коммунистической партии, которая, как известно, была «умом, честью и совестью нашей эпохи». Такой мог водить руками где угодно: на фабрике, на стройке, в каком-нибудь сибирском лагере…

Однако обо всём по порядку.

От Москвы-реки до реки Куры восемьдесят станций и две тысячи верст. Многие праздные путешественники преодолевали это расстояние месяца за полтора. Ермолову хватило одного, даже несколько меньше.

По пути в Тифлис Ермолов остановился в Георгиевске, тогдашнем центре управления Северным Кавказом. Пробыв здесь всего несколько дней, он узнал, что терские и даже кубанские казачьи станицы, а за ними и русские крестьянские поселения являются ареной постоянных набегов горцев. Для них жить здесь означало воевать, и только воюя можно было жить. Однако особенно поразил будущего наместника и оказал влияние на выбор им линии поведения во вверенном крае случай похищения чеченцами с целью получения выкупа майора Павла Швецова, героя многих сражений русских солдат под началом легендарного генерала Котляревского во время минувшей войны с Персией.

6 февраля 1816 года, то есть задолго до появления на Кавказе Ермолова, майор Грузинского гренадерского полка Швецов выехал в отпуск из Шемахи, но не обычным путём по Военно-Грузинской дороге, а на Кубу, Дербент и далее на Кизляр. Наспех собранный в Кази-Юрте конвой из девятнадцати человек, подвластных кумыкскому князю Шефи-беку, оказался ненадежной охраной.

На подступах к Кизляру наши путники напоролись на засаду. Одиннадцать человек сразу пали, сражённые выстрелами из зарослей камыша, другие были ранены, попали в плен или ускакали за помощью в Кизляр. Швецов остался один. Лошадь под ним была убита. До десяти чеченцев ринулись на майора. Троих он зарубил, остальные отпрянули. Важно было продержаться до подхода подкрепления.

Силы оказались неравными. Отбиваясь от нападающих с фронта, он получил удар по голове сзади. Чеченцы набросились на него, связали и как вьюк перебросили через седло. Теперь им осталось только уйти от погони, которая тремя отрядами казаков, ногаев и кумыков уже мчалась из Кизляра.

Ближе всех к цели оказался отряд ногаев под началом старшего брата майора Швецова, нагнавший похитителей. Парламентёр чеченцев заявил, если их не пропустят, они будут драться до последнего человека, но первой жертвой неизбежно станет пленный, которого зарежут, чтобы потом никто не посмел сказать, что какие-то татары отбили у них добычу.

Через несколько дней Швецова доставили в аул Большие Атаги. Похитителей русского офицера встречали как героев. Каждый наровил плюнуть ему в лицо, ударить камнем или показать, играя кинжалом, с каким удовольствием он изрезал бы его на куски…

Вероятно, чеченцы принимали майора Швецова за лицо весьма значительное, коль оставили его в мундире, при орденах и назначили за него огромный выкуп — десять арб серебряных монет. А до получения его бросили пленника в глубокую яму и заковали в ручные и ножные кандалы.

Позднее чеченцы заметно уменьшили сумму выкупа до двухсот пятидесяти тысяч рублей. Но где взять такие деньги? Ответ на этот вопрос нашел друг майора Швецова генерал-майор Котляревский, который предложил своему давнему соратнику Головину, проживавшему в Петербурге, обратиться через газеты с воззванием к русскому обществу внести посильный вклад в дело освобождения героя минувшей войны. На этот призыв откликнулись все сословия, в том числе и солдаты оккупационного корпуса Воронцова во Франции. В результате денег было собрано более чем достаточно.