Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

Грузовики затормозили у здания Ставки, и из них горохом посыпались георгиевцы. Солдаты быстро окружали здание.

Выходы из Ставки блокировались, окна брались на прицел. С криком «Именем государя императора!» подавлялись стихийные очаги сопротивления. Где не хватало крика, в ход шли кулаки и приклады, но пока обходились без стрельбы и кровопролития.

Двери кабинета наштаверха оказались запертыми. Несколько человек пытались прикладами открыть дорогу, но крепкая дверь держалась. Наконец унтеру Урядному это надоело, и он с веселым матом приложился к замку своим огромным плечом. Треск ломаемой древесины слился с грохотом падающего тела. В образовавшийся проем бросился Мостовский, а за ним сдуру сунулся я. Пуля просвистела у моей головы, и через мгновение Мостовский выстрелил в ответ.

Генерал Алексеев грузно завалился на бок с дыркой в правом виске.

– Не стреляйте! Не стреляйте!

За столом сидел бледный генерал. Я хмыкнул:

– О, генерал Лукомский собственной персоной! Штабс-капитан Мостовский, прошу вас обеспечить конфиденциальность.

Тот быстренько спровадил лишних зрителей из кабинета, а затем по моему знаку истребовал у генерала личное оружие. Что ж, теперь Мостовский со мной до конца. Если мятеж могут коллективно и простить (по нынешним временам обычное дело), то вот собственноручное убийство начальника Штаба Верховного Главнокомандующего – это серьезно.

Итак, я вновь в кабинете наштаверха. Действующие лица данной сцены могут быть описаны словами «Четверо и труп». Состав живых наполовину обновился, и теперь кроме меня и Лукомского на площадке присутствовали Мостовский и Горшков. Штабс-капитан сел так, чтобы Лукомскому был хорошо виден наган у него в руках, а полковник встал за спиной нашего пленника.

Я же уселся напротив Лукомского и открыто так ему улыбнулся, ну словно старому знакомому.

– Вот видите, Александр Сергеевич, антракт закончился, и мы снова свиделись во втором акте. Я, признаться, рад нашей встрече. Вот Михаил Васильевич меня несколько расстроил. Ах, какое нелепое самоубийство! А ведь мог бы еще жить и жить! Но с вами-то, мой дорогой Александр Сергеевич, надеюсь, все в полном порядке?

Лукомский что-то неопределенно буркнул, и я продолжил:

– Я рад, что вы себя хорошо чувствуете. В наше беспокойное время это немало. Так вот, Александр Сергеевич, раз уж вам не посчастливилось нелепо покончить жизнь самоубийством при штурме, то у меня к вам будет деловое предложение. Вы здесь и сейчас пишете несколько бумаг. Первая – рапорт на имя государя о выявленном вами и вашими людьми заговоре против его императорского величества. Лидерами заговора являются генералы Алексеев, Гурко, Брусилов, Рузский и далее по списку, а также господа Родзянко, Милюков, Шульгин, Львов, Керенский и прочие. Вы и ваши люди героически, рискуя жизнью, раскрыли заговор. Напишите все что знаете, и я не советую вам о чем-то или о ком-то забыть. Лично мне ваши откровения даром не нужны – всю схему и подноготную заговора я знаю и без вас. Эта бумага для государя.

Лукомский натурально разыграл праведный гнев.

– Ваше императорское высочество! Мне оскорбительно выслушивать ваши фантазии. Я…

– Воспитанные люди не перебивают собеседников, Александр Сергеевич, тем более, как вы справедливо заметили, я выше вас по положению.

– Простите, ваше императорское высочество, но я…

– И я хотел бы обратить ваше внимание на то, что когда я два часа назад говорил о том, что я принимаю на себя полномочия диктатора до приезда государя в Царское Село, то я, милостивый государь Александр Сергеевич, вовсе не шутил. А потому вы, как воспитанный человек, выслушаете все, что я, как диктатор, вам вежливо предлагаю. Иначе я расстроюсь и не стану предлагать вам вообще никаких вариантов.

Лукомский изобразил на лице оскорбленную невинность.

– Слушайте молча, будьте добры. У меня мало времени, а вы не единственный мой собеседник на сегодня. Итак, я вам вежливо предлагаю взять на себя официальное раскрытие и расследование заговора. Вы указываете всех участников и все что знаете о заговоре. Все без всякой забывчивости. Если в процессе расследования выяснится, что вы что-то забыли, то лучше бы вас нелепо самоубили при штурме, ибо я вам категорически не завидую. Отдельно укажете список ваших людей, которые вместе с вами раскрыли заговор. Им мы покажем ваш рапорт и возьмем с них рапорты обо всем, что они знают. Затем вы напишете мне вторую бумагу – прошение об отставке по состоянию здоровья без указания даты. После завершения наведения порядка в империи и если по какой-то причине не будете дальше очень полезны мне и России, вы тихо и с почетом уйдете в отставку с мундиром и пенсией. Сможете на досуге развлекать высший свет героическими историями о том, как вы спасли империю. Вы, ваша семья, ваша прелестная супруга будете купаться в дорогих лучах славы. Империи всегда нужны герои и образцы для подражания, не правда ли, мой дорогой Александр Сергеевич?

Лукомский мрачно слушал меня. Затем поинтересовался:

– А если я не соглашусь?

Я отпустил ему светскую улыбку.

– В таком случае я слегка расстроюсь, ведь вы мне в принципе можете быть полезны для облегчения моей задачи. А вот господин Мостовский расстроится сильно и сейчас же сорвет с вас ордена и погоны, а вы будете через четверть часа расстреляны во дворе Ставки. Ваше имущество будет конфисковано, ваша семья с позором поедет в Сибирь – без денег и положения в обществе, как семья изменника и заговорщика.

Генерал вскинулся.

– Это неслыханно! Без суда? На каком основании? Это незаконно!

Я усмехнулся.

– Бросьте, Александр Сергеевич, какой закон в данном случае? Время рождает методы, не так ли? Ведь вы, затевая заговор, не думали о соблюдении закона или хотя бы о верности присяге? Мне представляется, что у нас беспредметная дискуссия. Итак, или – или: вы раскрываете заговор, арестовываете участников и движетесь навстречу своей славе, или вы не переживете этот час и покинете этот мир с позором. Решайте. У вас две минуты, время пошло.