Vita Nostra. Собирая осколки - Марина и Сергей Дяченко

Она спустилась в административное крыло. Четырежды повернула ключ в замке, рука дрогнула. Раньше этот кабинет почти никогда не запирался.

Валя сидел за письменным столом, как она его оставила – с завязанными глазами, с карандашом в руках, над листом из альбома – тем, что от него осталось. Карандаш давно затупился и почти стерся, но Валя водил и водил по листу коротким огрызком, соединяя воображаемые точки.

Сашка заперла дверь. Включила вытяжку. Собрала и скомкала лоскуты бумаги. Набрала воды из кулера. Выдернула огрызок карандаша из Валиной руки, поднесла к его губам чашку с водой.

Он за секунду выпил до дна. Замер, будто автоматическая машина, которой отменили задачу.

Сашка потянулась, чтобы снять с него повязку, – и вдруг остановилась. Ей сделалось страшно увидеть черную пелену вместо глаз.

Она сжала зубы, преодолела страх и сдернула с его лица полоску ткани. Он зажмурился, как всякий человек, которому мешает яркий свет.

– Посмотри на меня! – велела Сашка.

Он закрыл лицо руками.

С момента, когда упавшая с неба тень накрыла его и обволокла собой, от Вали, как информационной системы, отвалилась какая-то важная внутренняя характеристика. И, поскольку это было Время как философская категория, Валя потерял представление о смене событий, последовательности и длительности процессов и объектов в их существовании, движении и развитии.

Пройдя через вереницу мучительных метаморфоз, он увидел себя со стороны – в системе знаков, три четверти которых были ему незнакомы. Потом его уши залепило тишиной, он видел тишину, чуял, ощущал на языке как острую горечь. Потом он впервые услышал звук – и это был поворот ключа в замке. Ключ; Валя вспомнил себя, и вспомнил свое имя, и осознал, что случилось.

А время, оказывается, уже вернулось. Звук имеет временные характеристики. Там, где нет времени, – тишина.

– …Я давно это п-понял. Просто не хотел верить. Я купил приемник… а он ничего не ловит. Не потому, что испорченный. Я смотрел изнутри… Там одни развалины. Речь разваливается. Мир разваливается. Почти развалился. А вы, Александра Игоревна, все это в-время посылали мне письма от мамы… А их нет! Ничего больше нет, только Торпа!

Он помнит маму, подумала Сашка, почти ликуя. Он не растаял в иррациональном кармане, как ложка соли в горячей воде. Не вывернулся наизнанку, не провалился в безвременье, он даже снова может говорить. Какое счастье, что Сашка смогла вернуть его. Стерх бы гордился.

– Вы… радуетесь?! – Он смотрел так, будто она издевалась над ним.

– Я радуюсь, что смогла тебя спасти, – сказала Сашка искренне. – Тебя ждала… очень плохая участь, Валя. Ты не мог не почувствовать.

– Зачем меня спасать, если все разваливается, уже развалилось? Или вы так и будете сидеть в Институте, в Торпе, калечить людей, издеваться, запугивать?!

– Все, что я делаю, – она выдохнула дым, – я делаю ради того, чтобы восстановить реальность во всей полноте. Речь. Материю. Информацию. Систему идей и проекций. Я надеялась, ты поймешь меня, Валик.

– Не называйте меня так! – Он рявкнул неожиданно низко, настоящим басом.

– Я называю тебя твоим именем. – Сашка снова затянулась. – Которое фиксирует тебя, как булавка фиксирует бабочку. Больше ты не вырвешься. Я давала тебе свободу, ты не сумел ею воспользоваться.

– Нет, сумел!

– То, что ты реализовал, – не свобода. Ты даже выбор не сделал. Ты пошел на поводу… своей природы, любопытства… каприза. У тебя ведь был шанс просто спросить меня.

– Вы бы соврали!

– Да, если бы сочла нужным. Я предупредила с самого начала: всего ты сразу не поймешь, нужно учиться, нужно расти над собой…

– Бла-бла-бла, – выдохнул он.

– Теперь ты хамишь. Потерял самообладание. Зачем мне Глагол в повелительном наклонении, который не повелевает собой?

– Я всегда был вашим орудием, – сказал он, будто впервые признавая, что Деда Мороза не существует.

– Орудием Речи. Как я. Как все мы.

Сигаретный дым сложился в плоскую спираль, и крохотная искра завертелась там, в проекции, у начала времен. Сашка раздраженно махнула рукой. Маленькая галактика исчезла.

– Речи больше нет. – Валя смотрел туда, где она была только что.

– Конечно, есть. Пока есть я. Но Речь в опасности, ты это видел.

– Я ведь вас видел тоже. – Его голос звучал очень по-взрослому, даже старчески. – Вы разрушаете мир. Вы источник этого… всего.

– Я убийца реальности. – Она кивнула. – Если бы ты слушал внимательно, что я тебе рассказывала в мансарде… ты бы понял, что я пытаюсь исправить свою ошибку и ради этого учу вас. И ради этого ты мне нужен… был нужен. Теперь уже не знаю.

– Я оказался негодным орудием? – Он оскалил зубы и вдруг напомнил Сашке хомяка, забившегося в угол клетки.

– Валя, – Сашка вздохнула, – ты хочешь, чтобы Алиса оказалась навечно в кольце времени? Судя по твоим действиям, ты этого добиваешься…

– Если вы, – начал он, глядя с такой ненавистью, что, казалось, сейчас ее волосы вспыхнут, – сделаете с Алисой… что-то… я останусь в том же кольце. С ней. Навсегда. Я сумею. Вы меня не остановите.

– Нет, остановлю, – сказала Сашка с сожалением. – Ты, возможно, еще не понял. Но в нашем мире я принимаю решения.

Он встал, оказавшись на полголовы выше, чем еще вчера:

– Так вы решили погасить звезды и свернуть пространство в точку? Или решили остановить это? Не видите противоречия?!

– Есть решения, – медленно сказала Сашка. – Есть последствия неверных решений. Я в свое время ошиблась. Ты тоже. Ты вломился ко мне в дом, залез в письменный стол, ты совершил грабеж со взломом, Валя.

Она замолчала, наблюдая, как он борется с собой и со страхом. Как тает его злость – и решимость.

– Ты поставил под сомнение мои планы. Ты предал мое доверие.

Легонько стукнули в дверь кабинета.

– Незаперто, – громко сказала Сашка.

Вошел Костя в коротком черном пальто, припорошенном снегом на плечах. Валя сделал шаг назад, потом руки, опустившиеся было, снова сжались в кулаки.

– Я не боюсь!

– Точно? – мягко спросила Сашка.

И наступила тишина, только дышала решетка под потолком, вытягивая сигаретный дым – остатки разрушенных галактик.

В десять часов вечера в общаге было непривычно тихо. Вчерашнего праздника хватило всем; маленькие группы собирались на кухнях, но многие остались в комнатах – праздновать с яблочным соком, консервами, бутербродами и крупно нарезанным луком.

Кое-где работали телевизоры, почти без звука. Пашка, Артур и Ева, посовещавшись, позвали к себе Алису. Она отказалась, но в начале одиннадцатого все-таки пришла.

В Торпе начались салюты – в отдалении, в центре. Самвел и Эрвин выпустили с десяток петард на улице Сакко и Ванцетти, но на этом веселье и кончилось. Тускло светились окна общаги, закрыто было кафе напротив, а сам Институт стоял темный и тихий.

Дедушка с бабушкой ждут, думал Пашка, нарезая вареную колбасу. Они нарядили маленькую елку в доме, накрыли стол и слушают, прислушиваются, ждут – мы придем. Они верят, что мы придем вот-вот. И мама с