Vita Nostra. Собирая осколки - Марина и Сергей Дяченко

подвального этажа бродили студенты, буфетчица и повариха: те, кто не стал свидетелем происшествия, кто в это время мирно пил шампанское в туалете, или закусывал в столовой, или обнимался в коридорах за портьерой, в гардеробе под стойками.

Другие разбежались. Завтра, думал Пашка, все будут делать вид, что ничего не видели и не слышали. Шанин слетел с катушек по пьяни. Перепугал до полусмерти своих однокурсниц, и особенно Алису, которая вот уже полчаса рыдала не переставая. Ева увела ее в женский туалет, но рыдания слышались и оттуда, сквозь шум воды:

– Где… его… искать? Куда он… девался? А если его заберут менты? А если его за это накажут?!

Праздник был закончен сам собой, но это не мешало хозяйственным второкурсницам растаскивать из столовой пирожные и бутерброды, а их товарищам собирать из тайников остатки водки.

– Объявят теперь сухой закон, – с сожалением сказал один второкурсник. – Пойдут по комнатам, устроят шмон, такое уже было. Игорь рассказывал…

– Наше дело придумать, как бухло запрятать, – деловито отозвался его товарищ. – Я хочу посмотреть на Адель, которая придет шмонать нашу берлогу…

Оба заржали. Как будто ничего не случилось, как будто все в порядке вещей; интересно, только Пашка понимал совершенно точно, что Валя ничего не пил? Что с ним случилось… такое страшное и большое, что, возможно, он не доживет до выпускного? И Константин Фаритович, стоя у расписания в свой «поминальный день», вспомнит и Валю Шанина тоже?

Наконец вышли девчонки из уборной. Лицо Алисы было покрыто красными пятнами, губы искусаны, но глаза высохли. Ева казалась такой расстроенной, что Артур и Пашка одновременно потянулись к ней, чтобы обнять…

…И одновременно отступили, не глядя друг на друга.

– Меня теперь подсадят в кольцо, – безучастно сказала Алиса. – Навсегда.

– За что?! – одновременно закричали Артур и Пашка.

– За то, что Вале обещали, – все так же без эмоций продолжала Алиса. – За любой его… косяк… ошибку… наказывать меня. Он думал, я не знаю. А я знала все это время.

Глава 4

– Сегодня канун Нового года, мне очень жаль, что приходится проводить дисциплинарное собрание.

Сашка стояла на дощатой сцене, уходившей в темную глубину за ее спиной. В кулисах громоздился реквизит от вчерашнего капустника, под ногами тонким слоем лежали конфетти и затоптанные нитки серпантина. Мишура вдоль стен покачивалась от слабого сквозняка.

Первый курс и второй сидели в зале почти в полном составе. Третьекурсников Сашка разрешила не вызывать – через две недели им предстоял переводной экзамен и поздно было говорить о дисциплине. Портнов стоял в проходе справа, скрестив руки на груди. Физрук сидел на последнем ряду, Адель – в проходе слева на приставном стуле, и над головами студентов летел неуловимый запах цветочных духов, напоминающий о лете и свободе.

Сашка молчала, разглядывая их. Они думали, конечно, что так она их наказывает, заставляет нервничать, тянет паузу. Но Сашка просто смотрела.

Второкурсники на правах старших забились подальше, в задние ряды. Сашка видела их накануне практики, жалких, изуродованных, безвольных. Теперь все изменилось. Людоедским нечеловеческим методом, но получилось восстановить их, и теперь они уже отчасти Слова – пусть и мягкие, как черепа младенцев. Но уже запущены сложнейшие преобразовательные процессы. Грамматическая реформа дает себя знать.

Первый курс. Все отобраны лично Сашкой и завербованы Костей. Кто должен возродить Речь и служить ей. Если бы этот первый курс был сейчас хотя бы на третьем году обучения… Но проклятый Физрук опять был прав: «Против тебя играет Время».

Она выше подняла подбородок. Сослагательное наклонение, «если бы», противно ее природе, Сашка поддалась короткой слабости. Время – понятие грамматическое. Смысл – проекция воли на площадь ее применения.

– Я прошу вас, Олег Борисович. – Она кивнула Портнову. Спустилась со сцены и уселась в первом ряду, почти как вчера, когда самодеятельные артисты, ошалевшие от учебных нагрузок, несли со сцены наивную и пошлую ахинею. А в наши времена, подумала Сашка, капустники были по-настоящему смешными и музыку запускали классическую…

Портнов поправил очки и заговорил своим обычным, ровным, ледяным, цепенящим голосом. Он рассказывал, что казни случатся за глоток пива и за каплю водки. И что вводятся дежурства в общежитии, и вводится групповая ответственность соседей по комнате, по блоку и по этажу. Ему сначала не верили, потом пришли в ужас, потом затосковали; Сашка поймала взгляд Портнова, давая понять, что сказанного довольно.

Портнов сухо напомнил, что зачет по специальности у первого курса – второго января, у второго курса – пятого января. Дополнительно сдавать можно два раза, каждая пересдача – по договоренности с куратором. Одиннадцатого января, как обычно, второй курс сдает введение в практику, пересдача возможна дважды. Тринадцатого экзамен на третьем курсе, пересдачи нет… Впрочем, и третьекурсников в зале нет, они давно всё знают.

После этого Портнов обратился к Сашке – не хочет ли она что-нибудь добавить? Сашка ответила с места, что все сказано и все свободны. Счастливого Нового года.

Они стали расходиться – кто-то поспешно, желая поскорее сбежать. Кто-то нерешительно, будто надеясь еще что-то услышать. Адель ушла, ни с кем не прощаясь, Физрук кинул на Сашку длинный взгляд и тоже ушел. В пустом зале осталось несколько человек: Алиса в центре зала. По обе стороны от нее сидели братья Григорьевы, а за спиной, как телохранительница, – Ева Данилова с остатками стойкого макияжа на бледном лице.

Сашка посмотрела на Портнова. Тот кивнул и вышел, на ходу распечатывая сигаретную пачку. Сашка оперлась о край сцены и скрестила руки на груди.

Ева нервничала. Она жалела, что осталась в зале с близнецами и Алисой. Григорьев Пэ молчал с угрюмым вызовом. Григорьев А играл желваками. Алиса смотрела прямо перед собой, мимо Сашки, не концентрируя взгляда.

– Вопросы? – заговорила Сашка, нарушая тишину.

– Мы хотели бы знать, где Шанин Валентин, – сказал Артур, – Александра Игоревна.

– С ним все в порядке, – сказала Сашка. – Хотя дисциплинарных последствий не избежать…

Алиса закусила губу, по-прежнему глядя мимо.

– Мы все знаем, что он не пил, – проговорил сквозь зубы Григорьев Пэ.

– «Мы все знаем» будете говорить дружкам. – Сашка холодно улыбнулась. – И обращайтесь ко мне по имени-отчеству, если хотите продолжать разговор.

– Он не пил, – процедил Павел, и зрачки у него сделались как булавочные иголки. – Александра Игоревна. И мы не спрашиваем, в порядке ли он. Мы хотим знать, где он!

– Для человека, у которого послезавтра зачет, вы очень смелы, Павел, – сказала Сашка.

– Александра Игоревна, – очень вежливо и очень твердо заговорил Артур. – Валентин наш однокурсник. Мы жили в одной комнате почти полгода. Почему нам нельзя знать, что с ним случилось?!

– В нашем Институте, – сказала Сашка, – студентам рассказывают не все и не сразу.

И, больше не пускаясь в объяснения, она вышла из зала. Их взгляды торчали у нее в спине, как метательные ножи.

* *